К востоку от Мцхета находится гора Джвари-Зедазени, на вершине которой построена церковь Брони. Предание

говорит, что от купола этой церкви до купола мцхетского храма тянулась железная цепь и по этой цепи святые обеих церквей приходили ночью на свидание друг с дру­гом. Одна из них была построена зодчим, другая — его учеником, но учитель, видя, что ученик превзошел его в искусстве, в отчаянии отсек себе правую руку.

Мцхет перестал быть столицей грузинских царей в 469 году, когда Вахтанг Горгасал повелел построить Тиф­лис и перенес туда свою резиденцию.

В то время, когда город был покинут, он простирался, как уверяют, на шесть верст с севера на юг.

Ныне Мцхет славится лишь качеством своих пулярок, способных, как уверяют, соперничать с пулярками из Ле-Мана, и форелью, ни в чем не уступающей знамени­той форели из Ропши.

В двух-трех верстах за Мцхетом находится гора Задени, на которой видны остатки крепости, построенной Фар- наджем — четвертым грузинским царем. Он поставил на этой горе идола Задена, откуда и название горы — Задени.

Мы продолжали наш путь, с беспокойством следя за изменениями погоды: густые серые облака опускались все ниже, и казалось, что им не дают обрушиться на нас лишь остроконечные горные вершины, удерживавшие их на расстоянии; но было видно, как эти горные вершины мало-помалу покрывались снегом и белый саван спу­скался все ниже, двигаясь в нашу сторону.

В двенадцати верстах от Мцхета мы оставили позади себя подножие горы и двинулись через долину, по берегу Арагви. После этого все то время, пока мы следовали вдоль реки, дорога была заметно лучше: из отвратитель­ной она сделалась всего-навсего скверной. Однако дорога снова стала отвратительной за три версты до Душета, куда мы прибыли, когда стояла уже темная, а вернее, белая ночь, ибо снег, весь день падавший лишь в горах, начал спускаться в долину.

В Душете все уже спали. Светилась только одна свеча, бледная и готовая вот-вот погаснуть: она горела на почтовой станции.

Этой свечой разожгли печь для нас и огонь в самоваре. Мы вытащили из тарантаса свою провизию и кое-как поужинали.

После ужина Калино с наслаждением растянулся на деревянной скамье и заснул с характерной для него милой беспечностью, ничуть не заботясь о завтрашнем дне.

Однако меня этот завтрашний день начинал трево­жить, поскольку снег падал хлопьями.

Я принялся работать, продолжая описывать на скорую руку свое путешествие по Кавказу, ведь работа — это мое главное средство против всякого рода неприятностей.

В три часа утра я бросился на скамью, завернулся в шубу и в свою очередь уснул.

В семь часов я проснулся; забрезжил свет, если только можно назвать это светом.

Туман был почти осязаем: он напоминал подвижную стену, отступавшую перед вами, по мере того как вы к ней приближались.

Калино проснулся и потребовал лошадей. Это стрем­ление продолжить путешествие в подобную погоду оше­ломило станционного смотрителя. По его мнению, до Ананура нам, возможно, доехать бы еще удалось, но вот дальше мы наверняка бы не продвинулись.

В ответ я заявил, что раз уж этот вопрос может быть решен только в Анануре, то прежде всего нужно до него добраться.

Чай, завтрак и отсутствие усердия со стороны почт­мейстера задержали нас до половины десятого.

Наконец мы отправились в путь.

Три часа спустя, то есть около полудня, мы были уже в Анануре. Небольшое прояснение погоды, начавшееся около полудня, позволило нам разглядеть Ананурскую крепость, расположенную на правом берегу Арагви. Некогда эта крепость находилась под властью арагв- ских эриставов, однако она была отнята у них вследствие происшествия, о котором мы сейчас расска­жем.

Но прежде поясним, что слово «эристав», или «эри- стов», ставшее теперь именем собственным, служило некогда названием командной должности и означало «глава народа».

По большей части все имена грузинских князей имеют такое же происхождение: фамильные имена оказались заслонены титулами, употребляющимися сегодня как имена. Это объясняется тем, что командные должности были наследственными, и потому постепенно возникла привычка называть этих командиров по их титулам, вме­сто того чтобы называть их по именам.

В 1727 году арагвский эристав, живший в Ананурской крепости и носивший имя Бардзим, пировал однажды со своими братьями и родственниками. Один из них, подойдя к окну, заметил вдали на дороге благородную даму, которая по тогдашнему обыкновению, остающе­муся в ходу и сегодня, ехала верхом в сопровождении священника, двух сокольников и целой свиты слуг.

Он подозвал других сотрапезников.

Один из этих сотрапезников, у которого зрение было лучше, чем у остальных, распознал в путешественнице то ли жену, то ли сестру — какую из двух, точно не знаю — ксанского эристава, с которым арагвский эристав был в то время в натянутых отношениях.

Прозвучало предложение похитить молодую и краси­вую всадницу, ибо, по мере того как она приближалась, становилось все яснее, что она молода и красива.

Веселое настроение, охватившее к этому времени гостей эристава, делало это намерение вполне естествен­ным.

Они позвали нукеров, велели оседлать коней, выехали из крепости, обратили в бегство священника, сокольни­ков и слуг княгини, захватили ее в плен и привезли в замок.

Час спустя красные шальвары несчастной княгини развевались над крепостью, словно знамя.

А что же случилось с ней самой?

Надо полагать, что с ней случилось нечто очень серьез­ное, ибо, когда она вернулась к себе, причем без шаль- вар, то ксанский эристав, звавшийся князем Шанше, дал клятву истребить всех арагвских эриставов, от первого до последнего.

Эта клятва была не из тех, какие легко исполнить, но князь Шанше сделал то же, что и граф Хулиан после похищения доньи Флоринды: он вступил в союз с невер­ными.

Ну а неверные на Кавказе — это лезгины.

С их помощью ксанский эристав вначале захватил крепость Хамшисцихе, а потом двинулся на Ананур, где заперлись, словно в неприступной крепости, арагвский эристав и те его братья и родственники, что принимали участие в оскорблении, нанесенном князю Шанше.

Князь же, приблизившись к Анануру, увидел те самые красные шальвары, развевающиеся на конце шеста.

И тогда он присоединил к первой клятве вторую: заме­нить шальвары, символ стыда, головой эристава.

Осада длилась долго, но в конце концов, благодаря лезгинам, крепость была взята, все эриставы от первого до последнего убиты, а красные шальвары, еще и сегодня, по слухам, хранящиеся в семье победителей, сменились головой князя Бардзима.

В Ананурской крепости существовали две церкви, обе посвященные святому, совершенно неизвестному у нас, но весьма почитаемому в Грузии, — святому Хитобелю. Сейчас от них остались одни развалины: обе они были разграблены и разрушены лезгинами, которые выкололи кинжалами глаза у апостолов и святых, изображенных на стенах этих церквей.

Ананур служил прежде санитарным пунктом, где про­ходили карантин те, кто въезжал в Грузию из России.

У нас было лишь одно стремление — заночевать в Пасанауре, то есть проделать в этот день еще двадцать две версты.

От Ананура дорога становится не только скверной, но еще и опасной: она взбирается на крутые склоны горы, поросшей лесом, а в ширину такова, что на ней едва могут разминуться два экипажа.

В пропасти, в пятистах футах ниже дороги, бурлит Арагви.

В пятнадцати верстах от Ананура с высоты в двадцать футов низвергается ручей, кажется, Менесо, образуя кра­сивый водопад.

Пасанаур — обычный казачий пост из сорока человек, не предоставляющий путешественникам никакой помощи. К счастью, у нас было с собой достаточно про­визии, чтобы добраться до Коби, если бы у нас остава­лась надежда, что мы туда доберемся, но это становилось сомнительно из-за перемены окружающей обстановки: отъехав от Ананура, мы попали в настоящую зиму, и наш тарантас катил по снегу высотой фута в полтора, а порой и в два.