Я вернулся домой и заткнул себе за пояс хорасанский кинжал длиной в пятнадцать дюймов, который был куплен мною в Астрахани и который я носил во время поездки, но счел излишним носить в городе. Калино взял большую французскую саблю: она досталась ему от отца, подобравшего ее на поле сражения при Монмирае. Не слушая на этот раз замечаний нашего молодого хозяина, настаивавшего, чтобы каждый из нас прибавил к этой нелепой экипировке, и так уже достаточно грозной, еще и по двуствольному ружью, мы покинули дом, известив Муане об опасности и дав ему совет заботиться о сохра­нении не только вещей, но и самого себя.

VI ВЕЧЕР У КИЗЛЯРСКОГО ГОРОДНИЧЕГО

Городничий жил на другом конце города, и, чтобы добраться до его дома, мы должны были пройти через весь Кизляр.

Был базарный день, поэтому нам приходилось прокла­дывать себе путь среди телег, лошадей, верблюдов и тор­говцев.

Сперва это получалось довольно легко, поскольку вна­чале мы пересекали Крепостную площадь — огромную эспланаду, над которой высятся военные укрепления и на которой могли бы маневрировать двадцать пять тысяч человек, но, когда мы перешли с нее на базарную пло­щадь, нам пришлось вступить в настоящую борьбу.

Не сделав и пятидесяти шагов посреди этой толпы вооруженных до зубов людей, я понял, как низко должны были ставить они — и все вместе, и каждый по отдель­ности — человека без оружия.

Оружие на Востоке служит не только для того, чтобы вы могли защитить себя, но и для того, чтобы предотвра­тить нападение на вас.

Вооруженный человек, даже храня молчание, словно говорит: «Уважайте мою жизнь, а не то берегите вашу».

И эта угроза вовсе не бесполезна в краях, где, как ска­зал Пушкин, у б и й ство — простое телодвиже­ние!

Пройдя базарную площадь, мы вступили, наконец, на улицы города.

Нет ничего живописнее этих улиц с их растущими там и сям деревьями, с их лужами грязи, где барахтаются гуси и утки, а верблюды запасаются водой на дорогу.

Почти на всех улицах сделана земляная насыпь, под­нятая на высоту трех или четырех футов от уровня дороги и образующая пешеходный тротуар шириной в тридцать или сорок сантиметров.

Если на таком тротуаре сталкиваются друзья, то, вза­имно уступая дорогу и цепляясь друг за друга, они могут продолжать путь, каждый в свою сторону.

Но совсем иное дело, если это враги: кому-то из двоих приходится сойти в грязь.

По вечерам эти улицы должны обращаться и, несо­мненно, обращаются в настоящие разбойничьи вертепы, напоминающие даже не Париж времен Буало, ибо Париж времен Буало — это безопасное место в сравнении с Киз­ляром, а Париж времен Генриха III.

Прибыв к городничему, мы велели доложить о нас, и он вышел нам навстречу.

Городничий не знал ни слова по-французски, но бла­годаря Калино эта помеха была устранена; кроме того, в первой же обращенной ко мне фразе он сообщил, что его жена, с которой нам предстояло встретиться в третьей гостиной, говорит на нашем языке.

Я заметил, что в России и на Кавказе женщины в этом отношении имеют, вообще говоря, большое превосход­ство над своими мужьями: в молодости их мужья кто лучше, кто хуже умели говорить на французском языке, однако военные или административные занятия, кото­рым они впоследствии отдались, заставили их забыть его.

Женщины же, имеющие свободное время, которое они чаще всего, особенно в России, не знают, на что употре­бить, занимают свой досуг чтением наших романов, под­держивая таким образом свое умение изъясняться на французском языке и даже совершенствуясь в нем.

И в самом деле, г-жа Полнобокова говорила по-фран­цузски великолепно.

Я начал с извинений за то, что предстал перед ней в таком боевом снаряжении, и хотел было посмеяться над опасениями нашего молодого хозяина, но, к моему боль­шому удивлению, моя веселость никоим образом не передалась ей. Госпожа Полнобокова осталась серьезной и сказала мне, что наш хозяин был совершенно прав.

Однако ей было заметно, что я все еще сомневаюсь, и потому она обратилась к своему мужу, который подтвер­дил все сказанное ею.

Коль скоро и городничий разделял общее мнение по этому вопросу, дело становилось серьезным.

И тогда я попросил рассказать мне какие-нибудь под­робности.

В подробностях недостатка не было.

Как раз накануне, в девять часов вечера, на одной из улиц Кизляра было совершено убийство.

Правда, произошло оно по ошибке.

Убили вовсе не того, кого хотели убить.

Четверо татар — а татарином называют на северной линии Кавказа, равно как лезгином — на его южной сто­роне, любого разбойника, к какому бы горскому племени он ни принадлежал, — так вот, четверо татар, спрята­вшись под мостом, подстерегали богатого армянина, который должен был по нему пройти; однако в это время там проходил какой-то бедняга, которого они приняли за своего богатого купца и убили, лишь затем обнаружив свою ошибку; впрочем, это не помешало им забрать те несколько копеек, какие нашлись в его карманах. После чего они бросили его тело в канал, вода которого служит для орошения садов.

Упомянем попутно, что сады кизлярских армян снаб­жают винами под различными французскими названиями всю Россию.

А вот другое происшествие.

За несколько месяцев до нашего приезда трое братьев- армян Каскольт, возвращаясь с дербентской ярмарки, были взяты в плен вместе с одним из своих друзей по имени Бонжар; зная, что люди эти богаты, разбойники не убили их, а повели в горы, рассчитывая получить за них выкуп. Однако поскольку разбойники, отняв у плен­ных одежду и привязав их к хвостам лошадей, заставили несчастных пробежать пятнадцать верст, а затем вплавь преодолеть ледяные воды Терека, то двое бедняг умерли от воспаления легких, а третий, после того как его выку­пили за десять тысяч рублей, скончался от чахотки.

Четвертый, менее богатый, чем другие, освободился из плена, дав татарам обещание шпионить на них и обяза­вшись извещать их, когда какой-нибудь богатый армя­нин отправится в путь и можно будет напасть на него; однако, возвратившись в Кизляр, он, вполне естесте- ственно, не сдержал слова и теперь не осмеливался выхо­дить из собственного дома, ожидая даже там, что его убьют с минуты на минуту.

За год до этого полковник Менден и трое его конвой­ных казаков были убиты на дороге между Хасав-Юртом и Кизляром; однако полковник и казаки защищались как львы и, со своей стороны, убили пять или шесть татар.

Женщины в этом отношении подвергаются опасности меньше, чем мужчины. Поскольку татары, возвращаясь в горы, вынуждены заставлять своих пленников дважды переправляться через Терек, женщины, вообще говоря, не в состоянии вынести этого погружения в ледяную воду. Так, одна умерла в пути, а две другие скончались от воспаления легких еще до того, как за них был получен выкуп, и семьи этих женщин, узнав об их смерти, не сочли нужным продолжать переговоры по поводу вызво­ления трупов.

Такой оборот дела показался татарам невыгодным, и похищения женщин, продолжающие с успехом совер­шаться на южной стороне Кавказа, почти прекратились на его северной стороне.

Впрочем, следующая забавная история свидетельствует о том, что они всё еще совершаются, хотя и другим спо­собом.

Татарский князь Б***, влюбленный в г-жу М*** — нет нужды говорить, что оба имени записаны в моем днев­нике полностью и они не приведены здесь исключи­тельно из соображений приличия, однако я решусь назвать их, если кто-нибудь пожелает оспорить достовер­ность этой истории, — так вот, татарский князь Б***, влюбленный в г-жу м***, которая, со своей стороны, платила ему взаимностью, условился с нею, что он ее похитит.

Госпожа М*** жила в Кизляре. В отсутствие мужа она попросила г-на Полнобокова предоставить ей лошадей, причем в такой час, когда исполнить эту просьбу пока­залось ему опасно.

И потому он решительно ей отказал.

Госпожа М*** настаивала, выставив предлогом болезнь одного из своих детей. Тронутый этим знаком материн­ской преданности, городничий выдает ей подорожную, и г-жа М*** уезжает.