На двенадцатом или пятнадцатом сеансе он заметил, что князь Тюмень скучает.

"Вам скучно, князь?" — через переводчика спросил художник.

"Должен признаться, — через того же переводчика ответил князь, — что мне и в самом деле не слишком весело".

"Ну что ж, — сказал Изабе, — пошлите ко мне любого из вашей свиты, кого хотите, и я допишу ваш портрет с него вместо вас. Получится в точности то же самое".

Князь Тюмень велел позировать вместо себя одному из своих калмыков, и портрет получился совершенно похожий.

Богослужение завершилось под гром пушечных выстрелов, артиллерия смолкла и начал играть оркестр.

Под звуки музыки адмирал Машин спустился по склону и кувалдой нанес первый удар по свае; г-н Струве вышел после него и нанес второй удар; я вышел после гражданского губернатора и нанес третий удар.

Каждый удар кувалды сопровождался пушечным выстрелом. В промежутках играла музыка.

Затем присутствующим раздали хлеб, вино и соленую рыбу, и праздник по поводу закладки плотины закончился большой братской трапезой, которую устроили, сидя рядом на траве, русские мужики, калмыки и татары.

Вино пили только русские и калмыки; татары же, будучи магометанами, утоляли жажду водой прямо из Волги: вода эта как питьевая не годится для нас, но вполне подходит потомкам Чингисхана и Тамерлана.

LXVIII. В КАЛМЫКИИ

Разумеется, вы не могли не видеть в витрине магазина Шеве огромную рыбу, длиной чаще всего в пять-шесть, а порой и в семь-восемь футов, обладающую необычайно вкусным мясом, которое похоже на говядину, и именуемую научным образом s t и г i о, а в обиходной речи — осетром.

Помимо этого мяса, которое вполне стоит того, чтобы обратить на него внимание гурманов, из осетра извлекают еще два продукта — икру и вязигу.

Так вот, эта рыба, настолько редкая в наших западных морях, что ее появление в витрине Шеве становится событием, считается такой же обыкновенной в Каспийском море, как сельдь у берегов Голландии.

Вот почему именно огромные рыбные промыслы на Волге снабжают Россию не только соленой рыбой, но также икрой и вязигой, кушаньями, на которые чрезвычайно падки русские, да и все восточные народы — татары, персы, грузины и армяне.

Лов осетров происходит в течение трех различных периодов.

Первый период длится с конца марта до 15 мая, то есть с начала вскрытия льдов до половодья. Это время называют временем икры, поскольку именно тогда ее добывают больше всего. Икра — это яйца осетра, а вяз и га — его спинной мозг. Из осетров, кстати, извлекают, в дополнение ко всему прочему, то клейкое вещество, к которому питают пристрастие в основном посредственные повара, воздвигающие с его помощью те отвратительные желе с клубникой, ромом и киршвассером, какие ваш слуга гордо приносит вам, прозрачные на вид и дрожащие на блюде, в конце ужина.

Второй период лова бывает в июле и августе, другими словами, в то время, когда вода в реке опускается до своего обычного уровня и рыба, оставив икру в местах нереста, возвращается в море.

Третий период — и это было как раз то время, когда мы приехали, — длится с сентября по ноябрь; в этот период Волга поставляет, помимо осетров, еще белугу (acipencer russo) и севрюгу (acipencer stellatus).

Правда, с января по февраль бывает еще и четвертый период лова, но он очень опасен: поскольку у берегов Каспийского моря вода замерзает, рыбаки с промыслов оказываются без работы, и тогда они отваживаются на экспедиции по льду, удаляясь на десять, пятнадцать, а то и двадцать километров от берега.

Рыбаки уезжают по двое на санях, в которые запрягается одна лошадь; они везут с собой от двух с половиной до трех тысяч метров сетей, заводят их под лед и вылавливают ими всякого рода рыбу и даже тюленей.

Но порой случается, что поднявшийся сильный северный ветер ломает льдины и гонит их в открытое море; и тогда несчастные рыбаки, даже если у них есть с собой достаточное количество съестных припасов, неизбежно гибнут, ибо, достигнув тех широт, где Каспийское море не замерзает, то есть уровня Дербента и Баку, они видят, как мало-помалу тает льдина у них под ногами, и оказываются в положении моряков, судно которых тонет в открытом море.

Тем не менее приводят в пример случаи, когда ветер, словно чудом сменив направление, относил к берегу отколовшиеся льдины, уже отплывшие на несколько миль к югу.

Впрочем, рыбаки утверждают, что подобные происшествия случаются лишь с людьми безрассудными или с новичками. Обычно инстинкт лошади предупреждает хозяина о грозящей ему опасности: повернув морду в ту сторону, откуда должен прийти ветер, благородное животное улавливает расширившимися ноздрями изменения в атмосфере и, если ее вовремя запрячь, галопом мчится по направлению к берегу.

Мы приехали к одному из самых значительных рыбных промыслов на Волге: одни только жилища рыбаков составляли целую деревню из сотни домов.

Рыбаки еще с утра были предупреждены, так что они не поднимали рыбу, а ждали нас, чтобы провести эту операцию.

Огромное заграждение из вертикальных бревен, вбитых на расстоянии пятнадцати сантиметров одно от другого, не давало рыбе подняться вверх по Волге, куда ее гонит в это время инстинкт.

Поперек реки, через каждые три метра, были натянуты веревки, державшиеся на кольях; на этих веревках висели железные цепи с очень острыми крючками.

Сначала мне показалось, что на них была наживка, но на самом деле они просто покачивались под водой на разной глубине.

Рыба, двигаясь в реке, накалывается на один из таких крючков и, сделав несколько рывков в попытке продолжить свой путь, останавливается и замирает от боли.

Рыбаки плывут на лодке вдоль всех этих веревок, приподнимая цепи, и, если рыба зацепилась за крючок, чувствуют это по весу; тогда ее подтягивают к поверхности воды, что довольно нетрудно, но там-то и начинается борьба.

Когда имеешь дело с белугой весом в семьсот-восемьсот фунтов, порой требуется пять или шесть лодок и восемь — десять человек, чтобы справиться с таким чудовищем.

Менее чем за полтора часа мы добыли сто двадцать или сто тридцать рыб разного размера.

Когда ловля заканчивается, рыбу свозят на своего рода бойню и приступают к добыче икры, вязиги и жира.

За год лова, в котором участвуют от восьми до девяти тысяч работников и двести пятьдесят ловцов тюленей, а задействовано три тысячи лодок, добывается в среднем:

от сорока трех до сорока пяти тысяч осетров;

от шестисот пятидесяти до шестисот шестидесяти тысяч севрюг;

от двадцати трех до двадцати четырех тысяч белуг.

Из всей этой массы рыбы извлекают примерно — я говорю "примерно", так как понятно, что подобный расчет не может быть точным, — от трехсот семидесяти пяти до трехсот восьмидесяти тысяч килограммов икры; от девятнадцати до двадцати тысяч килограммов вязиги и от двадцати до двадцати одной тысячи килограммов клея.

Нет ничего отвратительнее, чем видеть, как извлекают из несчастных животных икру, спинной мозг и жир; известна невероятная живучесть крупных рыб: те, что достигают в длину девяти-десяти футов, еще бьются, когда у них уже вспорото брюхо и вынута икра, а затем делают последнее судорожное движение, когда из них вытаскивают вязигу, к которой питает такое пристрастие русские и которая идет на изготовление пирогов, рассылаемых во все концы России. Наконец, когда удаление вязиги заканчивается, они затихают, хотя сердце у них продолжает пульсировать еще более получаса после того, как его отделяют от тела.

Каждая такая операция над каждой рыбой продолжается более четверти часа. Поистине, жестокое зрелище!

Для нас приготовили икру, добытую из самого крупного из пойманных осетров, который весил, наверное, от трехсот до четырехсот килограммов; его икра заполнила восемь бочонков весом по десять фунтов каждый.

Половина икры была засолена; остальное предназначалось для употребления в свежем виде.