Когда я рискнул заикнуться об этом, мне громко рассмеялись в лицо: русские не могут допустить даже мысль, что Провидение не создало особую породу рыбы для услаждения нёба северных гурманов.

Ну а южным и западным гурманам я могу со всей определенностью заявить, что, как только рыбоводство почтит своим вниманием осетра и начнет выращивать его мальков, стерлядь будет водиться и у нас в Сене и в Луаре.

Между Ставрополем и Самарой мы увидели на левом берегу огромный холм, напоминающий по форме головку голландского сыра; его называют Царевым курганом, потому что после завоевания Казани царь Иван Грозный спустился вниз по Волге и приказал, чтобы ему подали обед на вершину этого холма.

Видневшийся вдали город, купола которого напоминали громадные кротовины, называется Царёвщиной, несомненно потому, что там останавливался Иван Грозный.

Через три дня после нашего отправления из Казани мы прибыли в Саратов.

Капитану нужно было взять там груз, и он предупредил нас, что ему, вполне возможно, придется задержаться там на день, а то и на два.

Это было довольно грустно. Мы не запаслись письмами в Саратов и, естественно, никого там не знали: эти два дня нам предстояло изнывать от смертельной скуки.

Но поскольку, с другой стороны, в моем распоряжении были теперь два дня, которыми можно было распорядиться по собственному усмотрению, я заранее дал знать капитану о своих намерениях.

Когда мы вместе с генералом Ланом прослеживали по русской карте течение Волги и, соответственно, путь, который я должен был проделать, генерал высказал мысль, что мне было бы чрезвычайно любопытно осмотреть соленые озера, расположенные по левую сторону от реки, в киргизских степях.

Мы могли бы высадиться в Камышине, взять телегу и устроить себе трехдневную прогулку к киргизам, а на третий день встретиться с "Нахимовым" в Царицыне, в том месте, где Волга ближе всего подходит к Дону.

Генерал Лан надеялся, что вблизи озера Эльтон я найду его друга генерала Беклемишева, казачьего атамана, и тогда именно он со всем радушием покажет мне соленые озера.

На всякий случай я попросил у него письмо к генералу Беклемишеву.

— Помилуйте, — ответил он, — просто назовитесь: его жена знает все ваши книги наизусть.

И я уехал из Казани, дав себе слово устроить прогулку к киргизам, если для этого представится возможность.

Но пока мы были на верных полтора, а может быть, и два дня привязаны к Саратову.

Смирившись со своей участью, мы сошли на берег.

С неба падала мелкая колкая изморозь, что в немалой степени усугубляло унылость этих мест.

Калино мы отправили на разведку, хотя мне никогда не доводилось встречать человека менее толкового в отношении сбора сведений, чем Калино. Фраза "Калино, идите собирать сведения" была ему решительно непонятна.

— Сведения о чем? — спрашивал он.

— Обо всем, черт возьми!

И Калино, понурив голову, спрашивал, сколько в городе жителей, на какой реке он расположен, сколько от него льё до Москвы, сколько домов сгорело во время последнего пожара и сколько тут церквей.

Калино был рожден для того, чтобы собирать статистические данные.

После часа блужданий по чудовищным мостовым грязных саратовских улиц — утренняя грязь раскисла на полуденном солнце — мы уже знали, что в Саратове тридцать тысяч жителей, что там шесть церквей, два монастыря и одна гимназия и что в пожаре 1811 года за шесть часов сгорело около тысячи семисот домов.

Всего этого едва ли было достаточно, чтобы заполнить полтора дня, как вдруг, подняв глаза, я прочел на вывеске:

"АДЕЛАИДА СЕРВЬЁ"

— О! Мы спасены, дорогой друг, — сказал я, обращаясь к Муане. — Здесь есть французы или, по крайней мере, одна француженка.

И я ринулся в магазин, оказавшийся бельевой лавкой.

Услышав звук открывающейся двери, из задней комнаты вышла молодая женщина с парижскими манерами и обворожительной улыбкой на губах.

— Здравствуйте, милая соотечественница, — сказал я. — Чем можно заняться в Саратове, если ты попал в него на два дня и боишься заскучать тут?

Она внимательно посмотрела на меня и рассмеялась.

— Ну, — ответила она, — все зависит от характера и рода занятий: если это моравский брат, то он проповедует: если это коммивояжер, то он предлагает свои товары; если же это господин Александр Дюма, то он ищет соотечественников, обедает с ними и, конечно же, с присущим ему остроумием делает все для того, чтобы время прошло незаметно.

— Вот, Калино, — сказал я своему отличнику, — вы можете совершить кругосветное путешествие и, поверьте, нигде не найдете никого, кроме французов, кто бы вам так ответил. Но для начала, милая соотечественница, раз уж вы догадались, что мы не моравские братья и не коммивояжеры, давайте поцелуемся: за тысячу льё от Франции это позволительно.

— Одну минутку! Позовем моего мужа. Пусть он побудет хотя бы в числе приглашенных.

И она позвала мужа, подставляя мне обе щеки.

Он появился, когда я целовал вторую. Ему объяснили, кто я.

— Ну тогда, — сказал он, пожимая мне руку, — вы ведь отобедаете у нас, не так ли?

— Да, но с условием, что обед приготовлю я: вас испортила жизнь в России.

— Помилуйте! Не прошло еще и трех лет, как мы здесь.

— В таком случае, я доверяюсь вам: вы не так давно покинули Францию, чтобы забыть традиции французской кухни.

— А что мы будем делать в ожидании обеда?

— Беседовать.

— А после обеда?

— Беседовать. Ах, дорогой друг, неужели вы не знаете, что беседуют только во Франции и только французы? У меня есть превосходный чай. Вот Калино, которого московский ректор дал мне в переводчики, но он решительно ничего не понимает из нашего разговора, потому что мы говорим по-парижски, а это особый язык. Калино сходит за нашим чаем, а мы время от времени будем говорить по-французски, чтобы доставить ему удовольствие.

— Ну, тогда входите, и пусть все будет по вашему желанию.

Мы вошли в дом и принялись болтать. В разгар этой болтовни мне вдруг кое-что вспомнилось, и я спросил хозяйку дома:

— Вы о чем-то вполголоса говорили с мужем; что вы ему сказали?

— Я предложила ему пригласить двоих наших друзей.

— Французов или русских?

— Русских.

— Ах, так! Я предчувствую измену… И кто они, ваши друзья?

— Один — князь: это его общественное звание; другая — поэтесса: это ее интеллектуальное звание.

— Женщина-поэт, дорогой друг! Нам придется ласкать ее самолюбие, а это все равно, что ласкать дикобраза.

— Да нет, она талантлива.

— Ну, тогда уже легче. А ваш князь — настоящий князь?

— Полагаю, что да: так к нему обращаются.

— А как его зовут? Предупреждаю, что всех ваших князей я знаю наперечет.

— Князь Лобанов.

В эту минуту дверь отворилась и вошел красивый молодой человек лет двадцати шести — двадцати восьми.

Он услышал свое имя.

— По-моему, — сказал он, — во Франции есть пословица, гласящая: "Только помяни волка, а он тут как тут".

— Да, именно так: знаете, я только что за вами послала.

— Нет, не знаю; но мне известно, что в вашем доме сейчас господин Дюма, и я хотел обратиться к вам с просьбой представить меня ему.

— А как вы об этом узнали?

— О дорогой друг, я только что встретил господина Позняка, полицмейстера, и он очень рассчитывает, что завтра мы все у него отобедаем… Но представьте же меня.

Я встал.

— Князь, — сказал я, — мы давно знаем друг друга.

— Скажите лучше, что я вас знаю. Но вам, вам откуда знать какого-то татарина, сосланного в Саратов?

— Во Флоренции я был хорошо знаком…

— Ах, да, с моей тетушкой и моими кузинами, княжнами Лобановыми. Они сто раз мне о вас рассказывали. Вы помните княжну Надин?

— Еще бы! Мы вместе играли на сцене, вернее, я был режиссером.

— Ах, вон оно что! Ну и как вы решили провести день? — спросил князь.

— Господин Дюма сам составлял программу: если она не покажется вам удачной, вините в этом его.