Вернемся, однако, к приему у г-на Яблоновского.
Распространился слух, что я охотник, и потому генерал Лан и его брат-полковник, из вежливости настаивавший, что он был знаком со мной еще в Париже, уже отправили посланцев, чтобы устроить облаву в лесу, изобилующем, по их словам, зайцами и расположенном верстах в тридцати от Казани.
Я согласился, но с условием, что "Нахимов" без нас не уйдет.
Господин Лан все взял на себя. Он шепнул что-то на ухо полицмейстеру, и полицмейстер дал обещание, что документы для "Нахимова" будут оформлены лишь на следующий день после охоты.
Деспотизм имеет много отрицательных сторон, но какую приятность он порой доставляет!
Вечером следующего дня мы остались ночевать в Казани, чтобы наутро выехать как можно раньше.
Полковник Лан, который был холостяком, предложил нам воспользоваться его гостеприимством.
В шесть часов утра мы выехали в трех разных охотничьих экипажах. Всего нас набралось двенадцать охотников.
Господин генерал Лан посадил меня к себе.
Генерал был очень знатный человек и в свое время состоял адъютантом у императора Николая, о котором он говорил не иначе, как со слезами на глазах.
Он был знаком со всеми знаменитыми русскими генералами, начиная от старика Ермолова, героя Кавказа, и кончая Меншиковым, защитником Севастополя.
Если бы Меншикову достаточно было бы лишь его остроумия, чтобы оборонять Севастополь, то Севастополь никогда не был бы взят.
Меншиков был один из самых остроумных людей России, и этим сказано не так уж мало.
Как-то раз, сидя за обеденным столом, одна из юных великих княжон громко спросила у отца, кто такой евнух.
— Право же, — в смущении ответил император, — спроси лучше у Меншикова: по-моему, только он один способен объяснить тебе такое.
Княжна повернулась к Меншикову.
— Княжна, — произнес тот, — это нечто вроде камергера при турецком султане, у него еще есть ключ, но уже нет пуговиц.
Однажды, когда император сместил своего министра финансов, в присутствии Меншикова заговорили с большим беспокойством о том, кто получит это назначение.
— Бесспорно, я, — ответил он.
— Как это вы?
— Ну, конечно. Когда у нас не было больше флота, меня назначили морским министром; когда не было больше армии, меня назначили военным министром. Так что вы прекрасно понимаете, что сейчас, когда нет больше денег, меня непременно назначат министром финансов.
В ходе кампании 1813 года генерал Александр Татищев взял Кассель, столицу нового Вестфальского королевства, просуществовавшего не более четырех или пяти лет.
Поскольку это был самый большой подвиг супруга княгини Татищевой, она всякий раз находила повод напомнить о нем хотя бы раз в день.
И вот однажды, рассказывая, как обычно, эту историю, она, против всех ожиданий, забыла название столицы, которую взял ее муж.
В это время по гостиной проходил Ментиков.
— Князь! — кричит ему г-жа Татищева. — Князь, как же называется город, который взял Александр?
— Вавилон, княгиня, — не останавливаясь, отвечает ей Ментиков.
Наша охота, как всякая облавная охота, состояла из громких криков, оглушительного стука палок по деревьям и непрерывной пальбы.
Всего было убито сорок пять зайцев; я подстрелил двенадцать из них и вернулся обратно победителем.
По возвращении я узнал ожидавшую нас добрую весть: "Нахимов" прибыл и на следующий день отправлялся в Астрахань, куда капитан обещал доставить нас за десять дней.
Так как пароход работал на дровах, а не на угле, то по крайней мере раз в два дня ему приходилось пополнять запасы топлива и при этом стоять пять или шесть часов на погрузке.
Это обстоятельство явилось бы помехой для путешественника, стесненного временем, но для нас, желавших увидеть страну, обернулось лишь дополнительным удовольствием.
Мы условились с капитаном "Нахимова", что проезд обойдется нам в двести франков.
На следующий день, обогащенные или, скорее, обремененные пятью-шестью тюками, мы простились с нашими казанскими друзьями и отправились спать на борту судна, которое снялось с якоря ночью.
LXIII. САРАТОВ
Мы уже говорили, что Волга берет свое начало в Тверской губернии.
Добавим, что она берет это начало в окрестностях Осташкова.
Подобно тому как Россия — всего лишь одна громадная равнина, четыре тысячи верст течения Волги — всего лишь длинная череда извивов.
Ниже Твери река течет с севера на юг, а через двести километров резко поворачивает на северо-восток.
В середине Ярославской губернии она течет на восток, но отклоняясь теперь уже к югу.
Так она течет почти тысячу километров, пронося свои воды мимо Ярославля, Костромы и Нижнего Новгорода.
Около Казани она снова меняет направление и, описав излучину в сторону севера, на протяжении тысячи двухсот километров катит свои воды прямо на юг.
Вступив в Астраханскую губернию, она делает еще один поворот и течет на юго-восток, пока не впадает в Каспийское море.
Мы заметили такое отклонение, когда проснулись. Солнце, всегда находившееся впереди или почти впереди нас, оказалось теперь полностью слева.
Впрочем, вид, открывшийся нам, когда мы поднялись на палубу, был великолепен: наш пароход проходил как раз то место, где быстрая Кама, текущая из Сибири, впадает в Волгу и совершенно меняет цвет ее воды. К тому же Кама, которая течет из более холодных краев, была покрыта белоснежными льдинами, издали похожими на лебединые стаи.
Кама, как известно, берет свое начало в Уральских горах; судоходство по этой реке более надежное и бесперебойное, чем по Волге, поскольку на ней нет мелей; она чрезвычайно богата рыбой, и в ней водятся те же породы рыб, что и во всех других русских реках: севрюга, осетр, форель, судак, белуга, вес которой иногда доходит до тысячи четырехсот фунтов, и сом, рыба у нас неизвестная, которая водится также в Волге и в Днепре и которую нельзя продавать без предварительного осмотра: в ее желудке, как в желудке акул, нередко находят куски человечины.
Волга после слияния с Камой делается шире, и в ней появляются острова; левый ее берег остается все таким же низким, тогда как правый берег, становящийся холмистым после Нижнего, достигает в высоту четырехсот футов; почва здесь состоит из глины, сланца, известняка и песчаника без малейшего присутствия скальных пород.
Симбирск, столица одноименной губернии, был первым более или менее значительным городом на нашем пути, и это при том, что он расположен уже в пятидесяти льё от Казани.
Именно безлюдье особенно поражает и более всего удручает в России. Становится понятно, что земля здесь могла бы кормить в десять раз больше жителей, чем она имеет теперь, а между тем Волга, самая крупная водная артерия России и единственный путь, связывающий Балтийское море с Каспием, привлекает на свои берега больше населения, чем любая другая река.
После Ставрополя она делает огромную излучину в сторону Самары, а затем, описав почти замкнутую петлю, возвращается к Сызрани.
Мы прошли мимо Симбирска и Самары ночью; более смелый, чем судно, доставившее нас в Нижний, "Нахимов" шел и днем, и ночью: капитан откровенно признался нам, что он опасается, как бы его судно не оказалось затерто льдом, ведь приближался октябрь.
Всякий раз, когда "Нахимов" останавливался, чтобы закупить дрова, мы сходили на берег, но места, меняя названия, оставались всегда одними и теми же. Всюду деревянные избы, в которых обитают крестьяне в красных рубашках и тулупах. Во время каждой из таких стоянок мы покупали великолепную рыбу. Стерлядь, которая продается на вес золота в Москве, а тем более в Санкт-Петербурге, стоила нам три-четыре копейки за фунт.
При внимательном рассмотрении стерляди, к мясу которой русские питают сильно преувеличенное, на мой взгляд, пристрастие, я в конце концов уяснил себе, что это вовсе не какая-то особая порода рыбы, а просто-напросто мелкий осетр, acipenser ruthenus, который преодолевает астраханские пороги и поднимается вверх по реке.
