И тогда настал черед святого Зилантия довершить дело, начатое его собратом святым Амвросием. Все на той же горе он опустился на колени и попросил Господа прекратить заразу.

Господь услышал своего слугу, и зараза прекратилась.

Вот почему у города два покровителя — святой Амвросий и святой Зилантий, а на той горе, где по призыву этих святых совершилось чудо, построен монастырь.

К слову сказать, я не знаю ничего более живописного, чем длинная линия домов, по большей части деревянных, которые построены по ту сторону оврага и тысячами своих окон смотрят в поле. В каждом окне ежевечерне загорается огонек, создавая подобие праздничной иллюминации.

Предместья находятся по другую сторону оврага; почти все жители предместья близ Банного озера и Черного озера — татары, но, поскольку среди них живет и кое-кто из православных русских, там есть своя церковь.

Церковь и мечеть соседствуют и являют пример такого братского содружества между крестом и полумесяцем, какое можно встретить только в Казани.

А вот еще одна подробность местных нравов, не лишенная своеобразия. Магомет, как известно, запрещает пить вино, но при определенных болезнях он позволяет употреблять его в качестве лечебного средства.

В Казани торговцы вином пишут на своих вывесках: "Бальзам", а это означает, что перед вами аптека.

Татарин, страдающий жаждой, входит в такую аптеку, выпивает, под видом лекарства, бутылку вина и выходит оттуда исцеленный.

Магомету нечего возразить: это был больной, а не пьяница.

Другой род вывесок, на каждом шагу попадающихся в городе и запомнившихся мне, — это вывески парикмахеров; почти все они имеют две стороны: на одной стороне изображен мужчина, которого причесывают, а на другой — женщина, которой пускают кровь.

Старая мусульманская традиция утверждает превосходство мужчины. Он красив, и его предназначение состоит в том, чтобы покорять.

Женщина, напротив, существо слабое и болезненное, годное лишь для кровопусканий.

Мы пришли к г-ну Яблоновскому. Я не ошибся: он оказался очаровательным человеком и пригласил нас прийти к нему в тот же вечер на чай, а когда мы стали отнекиваться, поясняя ему, что живем в пяти верстах от Казани, предоставил в наше распоряжение свой экипаж.

Как и следовало ожидать, он взялся в тот же день выбрать для меня самую удобную палатку.

Кроме того, он изъявил готовность показать мне все достопримечательности Казани.

Начали мы, естественно, с Кремля. Самая высокая его башня, четырехугольная, пирамидальная, состоящая из четырех ярусов, была, согласно преданию, построена Иваном IV из обломков разрушенных им мечетей.

Нам показали и другую башню, чуть пониже, за которой в народе сохранилось название башни Сююмбике.

Затем настала очередь главного собора, построенного в 1552–1562 годах все тем же Иваном Грозным. Иван Грозный и царица Сююмбике — самые известные исторические личности в Казани: одна — потому, что она сделала городу много добра, другой — потому, что он сделал городу много зла. Там (в соборе) хранится чудотворная икона, известная во всей России как икона Казанской Божьей Матери; там же, в гробу из позолоченного серебра, покоятся мощи святого Руготина. Я хотел, чтобы с моей помощью во Франции узнали об этом святом, который, по-моему, там почти неизвестен, но, несмотря на все предпринятые мной изыскания, мне не удалось собрать о нем никаких сведений, достойных быть занесенными в наши церковные архивы.

Все русские церкви строятся по одному образцу: у них всегда пять куполов, четыре малых и один большой; купола бывают размером больше или меньше, бывают позолочены лучше или хуже — вот и вся разница.

Выйдя из Кремля, мы отправились осматривать лавки.

Главные предметы торговли в Казани — это кожи и пушнина.

Мне думается, что ни в одном другом городе на свете так не выделывают кожу, как в Казани; я привез оттуда три-четыре кожаные вещи, представляющие собой чудо ремесленного труда: охотничью сумку, подаренную мне генералом Ланом; тюфяк и подушки, подаренные мне г-ном Яблоновским; патронташ, ружейные ремни и сапоги, просто-напросто купленные мною в магазине и оставляющие далеко позади все лучшее, что производится в том же роде во Франции и даже в России, стране кож в полном смысле слова.

На втором месте после кож здесь стоят меха. В Казани есть меха всех сортов — от медведя до куницы, белки и голубого песца. Меха эти привозят из Сибири.

Мелких ценных пушных зверьков бьют из ружья. Чтобы не повредить их шкуру, охотник стреляет им в глаз пулей величиной с горошину.

Что же касается крупных зверей, то каждый ловит их или убивает как может. Один купец рассказывал нам, что в числе самых страстных охотников на медведя была женщина: за пять лет она поставила ему пятьдесят три шкуры.

Тот же самый купец — я никоим образом не поручусь за действенность этого приема — рассказывал нам, что один из самых распространенных в России способов поимки медведя состоит в использовании медного горшка с узким горлышком и широким днищем. На дно медника (так называется эта национальная посуда) наливают мед; медведь хочет съесть мед, старается просунуть голову в горшок, ему это удается, он съедает мед, но не может вытащить голову из горшка и так с ним и остается.

Понятно, насколько подобная шапка облегчает поимку медведя.

Хорошая медвежья шкура, из тех, что продаются по пятьдесят рублей в Москве и по четыреста франков в Париже, в Казани стоит от двадцати до двадцати двух рублей, то есть от восьмидесяти до девяноста франков.

Обычные медвежьи шкуры стоят пять рублей, то есть двадцать франков.

Что же касается меха соболя, песца и чернобурой лисицы, то цена их колеблется в зависимости от суровости холодов и количества добытой пушнины. Но в целом, учтите, меха в России дороже, чем во Франции.

Кунья шуба, которой Нарышкин застлал мне дрожки, когда я уезжал из Елпатьева, оценивалась в Казани в восемьсот рублей.

Делая покупки, мы повстречали ректора Казанского университета, который (университет, разумеется) был основан в 1804 году императором Александром. Уклониться от приглашения ректора не было никакой возможности, и нам пришлось отправиться вслед за ним в его заведение.

Казанский университет похож на любой другой университет: там есть библиотека в двадцать семь тысяч томов, которые никто не читает, сто двадцать четыре студента, которые стараются заниматься как можно меньше, кабинет естественной истории, который посещают только иностранцы и который, тем не менее, обладает единственным в своем роде экспонатом — утробным плодом из числа тех, какие Спалланцани так настойчиво выпрашивал у сицилийских пастухов и каких они, при всем своем желании, так и не смогли ему раздобыть: уродец с козлиным туловищем и человеческой головой.

После знакомства с этим чудом природы я призываю любителей преданий выслушать историю двух скелетов, стоящих в дальнем конце одного из залов и в самых замысловатых позах предстающих перед посетителями.

Судорога, скрутившая кости этих несчастных, как пояснил мне ректор, есть следствие телесного наказания, от которого они умерли.

В России, где не существует смертной казни, суд никогда не выносит смертных приговоров, но, в зависимости от тяжести совершенного человеком преступления, его приговаривают к пятистам, тысяче, полутора тысячам, двум тысячам или трем тысячам ударов шпицрутенами.

Известно, что если даже человек обладает самым могучим сложением, то после двух тысяч двухсот или двух тысяч трехсот ударов у него наступает смерть, однако совесть судей спокойна. Почему у того, кто подвергается этому наказанию, не хватает сил выстоять до конца? Это его дело, а не дело судьи, вынесшего ему приговор.

Один из этих скелетов, кости которых поныне несут на себе отпечаток телесных страданий, большой, а другой — маленький. Они принадлежат двум убийцам, которых совершенные ими злодеяния сделали известными во всей Казанской губернии.