Как раз незадолго до нашего приезда в Нижний он явил пример подобной твердости, настолько редко встречающейся в России у высших государственных чиновников, что она здесь почти неизвестна.

Через некоторое время после восшествия на престол нового императора и всего через два или три месяца после вступления генерала Муравьева в его новую должность губернатора нижегородский помещик Р*** объявил своим крестьянам, что он, испытывая потребность в денежной наличности, вынужден их продать. Господин Р*** не был безупречным хозяином, однако его крестьяне понимали, что они могут попасть и в худшие руки, и потому, сложившись, предоставили ему крупную сумму, но с условием, что он не станет их продавать.

Господин Р*** взял деньги и неделю спустя продал землю вместе с крестьянами г-ну П***.

Господин П***, имея при себе купчую, приехал, чтобы вступить во владение своим новым поместьем.

Каково же было его удивление, когда крестьяне отказались признать его своим хозяином, заявив, что они заплатили выкуп г-ну Р***.

Центральное правительство, получив жалобы одновременно и от г-на П***, и от крестьян, послало разобраться на месте молодого адъютанта императора, и тот, поддавшись неизвестно чьему внушению, приказал нижегородскому губернатору и городской управе ссылать в Сибирь тех крестьян, которые будут настаивать на признании сделки, заключенной между г-ном Р*** и г-ном П***, недействительной.

Однако генерал Муравьев наотрез отказался исполнять это распоряжение и обратился к министру внутренних дел.

Когда мы были в Нижнем, вопрос еще не рассматривался, и у многих были сильные опасения, что решен он будет не по закону.

Покинуть Нижний Новгород несколько раньше, чем, возможно, мы намеревались это сделать, нас подтолкнуло то, что наш достойный хозяин, г-н Грасс, и сам уезжал в Казань, куда его призывало какое-то неотложное дело. Поэтому мы простились с нашим почтенным губернатором, с нашими дорогими друзьями графом и графиней Анненковыми и, погрузившись на судно под названием "Лоцман", отправились в Казань.

Нашему кораблю следовало быть достойным своего имени, чтобы проложить себе дорогу среди тысяч других судов, заполнявших Волгу по ту и другую сторону от Нижнего. В конце концов ему удалось это сделать, причем без больших повреждений, и мы оказались на судоходном пути.

Ближе к вечеру показалась деревня Лысково, где мы и бросили якорь.

Деревня была владением некоего грузинского князя, которого в конце прошлого века русские лишили престола и которому император Павел назначил пенсион в пятьдесят тысяч рублей, что составляло, впрочем, лишь около четверти тех доходов, какие ему приносили его прежние владения.

Князь этот, известный лишь под именем князя Гр у — зинского, имел как в самой деревне, так и на десять льё вокруг славу чудака, которая его пережила.

Я написал книгу рассказов о его причудах и опубликовал ее под заглавием "Яков Безухий". Не мне судить о достоинствах этой книги, но у нее есть, по крайней мере, одно положительное качество: она дает совершенно точное представление о старых русских нравах.

На следующий день, на рассвете, мы снова тронулись в путь; теперь я уже не был английским послом, но зато числился гостем г-на Грасса, что в глазах капитана судна значило ничуть не меньше. В итоге все, от капитана до последнего юнги, были чрезвычайно предупредительны с нами.

Начиная с деревни Лысково нам стало попадаться на глаза какое-то совершенно новое население. Оно состояло из своего рода цыган, говоривших на особом языке, который не был ни русским, ни татарским, ни калмыцким. Единственный промысел этих несчастных — тянуть на бечеве товарные суда, следующие вниз и вверх по Волге, то есть заниматься тем, что у нас делают тягловые лошади; их число в одной артели определяется водоизмещением буксируемого ими судна: как-то раз я насчитал до сорока человек за исполнением этой тяжелейшей работы.

За двенадцать часов труда они получают двенадцать копеек, то есть примерно десять су.

Их называют чувашами, и, как уверял нас капитан "Лоцмана", у них есть столица, именуемая Чебоксарами. Я полагаю, что они принадлежат к финским народам; почти все они христиане.

Одежда их состоит из одной лишь грубой холщовой рубахи серого цвета, вышитой красным, и штанов, доходящих до колен.

Я всегда видел их босыми и с непокрытой головой.

В разгар смут, сотрясавших в XVI веке Россию, этот небольшой народ вдруг явился неизвестно откуда, обосновался между Нижним и Казанью и, не причиняя никому вреда, живет здесь и сейчас, совершенно не смешиваясь с другими народностями, сохраняя свой язык, соблюдая свои старинные обычаи и не занимаясь никаким другим ремеслом, кроме бурлацкого.

В полдень мы оставили слева по борту город Макарьев, служивший в прежние времена местом проведения ярмарки, а затем уступивший эту привилегию Нижнему. Маленький городок, возвращенный указом императора Александра к своей изначальной захолустности, совершенно не виден с Волги. Единственное сооружение, привлекающее к нему внимание путешественника, — это знаменитый монастырь святого Макария, икона которого каждый год прибывает в Нижний, чтобы покровительствовать ярмарке.

В Казани я купил прелестные жестяные ларцы, которые сделаны в Макарьеве и выглядят так, как если бы они были из чистейшего серебра.

Именно в Макарьеве были поселены французы, которых удалил из Москвы Ростопчин, когда к ней приближался Наполеон; бывший управляющий Французского театра в Москве, г-н Арман Домерг, опубликовал в 1835 году в Париже любопытное описание этой поездки и тех притеснений, какие пришлось сносить нашим несчастным соотечественникам, находившимся в окружении фанатично настроенного населения.

Около шести часов вечера, в первых тенях сумерек, мы заметили на холме в шести-семи верстах от реки минареты древнего татарского города, переделанные в колокольни. Уже совсем стемнело, когда мы бросили якорь и высадились на крутом глинистом берегу, изрезанном дождевыми промоинами.

У нас не было нужды ехать в город в тот же самый вечер. Господин Грасс, имевший деловые интересы в Казани, располагал в пятистах — шестистах шагах от пристани чем-то вроде большого склада, в котором досками было выгорожено жилое помещение.

Мы взяли двое дрожек для себя и телегу для нашего багажа.

Десять минут спустя, преодолев рытвины и овраги, мы каким-то чудом сумели без происшествий добраться до места назначения.

Казань — один из тех городов, какие предстают перед вами сквозь миражи истории. Воспоминания о ее татарском прошлом еще столь свежи, что невозможно приучить себя видеть в ней русский город. И в самом деле, ведь как в отношении нравов, так и в отношении нарядов именно здесь до 1552 года начиналась Азия.

Основанная Саином, сыном хана Батыя, в 1257 году и входившая в огромную Монгольскую империю, Казань была столицей ханства, которое в середине XV века почувствовало себя достаточно сильным, чтобы стать независимым от Золотой Орды; однако вначале город располагался вовсе не там, где он находится теперь, а выше по течению Казанки, примерно в двадцати верстах от того места, где она впадает в Волгу. История Казани на протяжении всего XV века сводится к долгой борьбе между татарами и русскими и к последующим убийствам местных правителей русскими или русских правителей коренными жителями. Именно об этих временах рассказывает неясное, но в высшей степени популярное предание о царице Сююмбике. Точно так же, как на Кавказе все замки построены царицей Тамарой, в Казани есть дворец царицы Сююмбике, башня царицы Сююмбике, гробница царицы Сююмбике. Такой почести народы обычно удостаивают последних своих правителей, олицетворявших собственную нацию.

В августе 1552 года Иван IV, для нас Иван Грозный, которого ни один историк не догадался еще назвать Иваном Храбрым, во главе огромного войска переходит Волгу и становится лагерем на обширной равнине, простирающейся от Волги до моря, там, где теперь высится памятник русским, павшим во время штурма 2 октября.