Нам не хватало лишь дорожного несессера с самоваром, чтобы готовить себе чай, и переводчика, с помощью которого мы могли бы изъясняться с жителями тех мест, по каким нам предстояло проехать.
Несессер мы купили на базаре, и Женни, не желая ни на кого полагаться, взяла на себя заботу посмотреть, все ли есть в купленном нами наборе.
Что же касается переводчика, то нас обеспечил им ректор университета, выбравший его из числа лучших своих учеников и отрекомендовавший его нам как человека надежного.
Переводчик носил благозвучное имя — Калино.
Вечером 6 сентября, при свете луны, который был не менее прекрасным, чем 4 августа, мы в последний раз посетили Кремль. Нас обязывали к этому воспоминания, которые мы о нем сохранили.
На следующий день мы попрощались с нашим милым павильоном, где я все же надеялся побывать когда-нибудь снова.
В Троицкий монастырь наша компания отправилась в двух экипажах: Нарышкин, Женни и я — в дорожной коляске, а Калино и Муане — на телеге. Они предпочли этот способ передвижения, который не приковывал их к нам и позволял им чувствовать себя школьниками на каникулах. Мы должны были встретиться в Троицком монастыре.
В пять часов утра Муане и Калино, пребывая в полном восторге от того, что им удалось вновь обрести свободу, отправились в путь. Нарышкин, не проявлявший подобного энтузиазма по поводу предстоящего паломничества, пожелал выехать лишь после плотного завтрака.
Дидье Деланж, прибывший накануне, заверил нас в том, что теперь мы можем без всякого страха отправляться в Елпатьево и, хотя в имении нам не увидеть таких удобств, как в Санкт-Петербурге, нас, тем не менее, ожидает там почти такой же уют, как в Москве.
Излишне говорить, что Деланж составлял часть нашей команды. Он словно тень следовал за Нарышкиным.
Что же касается Кутузова, то он отправился в последнем фургоне, взяв с собой свою личную кухонную утварь. Поскольку ему нечего было делать в Троицком монастыре, он должен был ждать нас в Елпатьеве в течение всего дня 9 сентября.
Обед следовало подать в шесть вечера. Если мы приедем позднее, он послужит нам ужином.
Семен был предупрежден, и охота должна была быть устроена на следующий день.
Как говорят во Франции, мы начали с самого вкусного и в полдень помчались во весь опор в коляске, запряженной четверкой.
Перекладные были подготовлены на середине пути, то есть примерно в пяти-шести льё от города.
Дорога от Москвы до Троицкого монастыря великолепна и вся обсажена деревьями; самые примечательные места на этой дороге — села Пушкино и Рахманово. Выезжая из Москвы, вы какое-то время следите глазами за Мытищинским акведуком, построенным Екатериной: он подает воду в огромную Сухареву башню — водный резервуар Москвы.
Через каждые сто шагов на дороге встречаются богомольцы, идущие в ту или в другую сторону.
LVI. ТРОИЦКИЙ МОНАСТЫРЬ
Благодаря быстрому бегу наших лошадей мы добрались до Троицкого монастыря еще до захода солнца. Трудно представить себе что-либо более величественное, чем эта огромная обитель, размером с целый город, в такой час дня, когда косые лучи солнца отражаются в ее позолоченных шпилях и куполах.
Перед тем как подъехать к монастырю, вы проезжаете по обширному предместью, возникшему вокруг него: оно насчитывает тысячу домов и шесть церквей.
Находясь в окружении холмов, придающих этой местности более живописный вид, чем это свойственно русским городам, которые обычно расположены на равнинах, монастырь стоит на возвышенности, господствующей над всем вокруг; он обнесен мощной и высокой крепостной стеной из камня и защищен восьмью сторожевыми башнями.
Это живое средневековье — как Эгморт, как Авиньон.
Внутри крепостных стен размещаются колокольня, девять церквей, царский дворец, покои архимандрита и кельи монахов.
Мы пойдем туда завтра. А сегодня вечером нам предстоит поужинать и расположиться на ночлег в монастырской гостинице.
Однако, сказав "нам предстоит поужинать в монастырской гостинице", я неправильно выразился. Мне следовало сказать: "поужинать в помещении монастырской гостиницы", ибо то, как я отозвался о постоялых дворах Коневца и Валаама, уязвило самолюбие Нарышкина, и Дидье Деланж поместил в багажные ящики нашей кареты превосходный ужин, приготовленный в Москве.
Так что речь шла только о комнатах и постелях.
Комнаты оказались грязные, а постели — жесткие. Но, в конце концов, за чашкой превосходного чая и приятной беседой легко можно дотянуть до двух часов ночи, и если встать в шесть утра, то дело сведется не более чем к четырем часам мучений.
Ну, а в обители святого Сергия вполне можно отважиться на четыре часа мучений.
Эти мучения, впрочем, становятся сладостными и легкими для некоторых паломников и паломниц. Троицкий монастырь, как уверяют хорошо осведомленные люди, не только место религиозного паломничества: он имеет и чисто мирскую цель для тех, кто не боится набросить покров святости на человеческие страсти. Какой русский проявит недостаток православной веры настолько, чтобы запретить своей жене паломничество в Троицкий монастырь? Подобный запрет был бы настоящим скандалом, и, надо сказать, таких скандалов ни разу еще не случалось.
А раз уж вы оказались в Троицком монастыре, то может случиться так, что вам встретится там кто-нибудь, чье присутствие станет для вас неожиданностью, но, слава Богу, отнюдь не досадой. Вы обмениваетесь с ним парой слов и между прочим называете номер своей комнаты; остальное зависит от сообразительности того, с кем вы имеете дело, и от филантропической предусмотрительности архитектора, который, строя постоялый двор, думал о процветании монастыря.
На следующий день вы приносите благодарность святому Сергию, даже не вспоминая, хорошо или плохо вам было спать.
Да и первые анахореты, отшельники Фиваиды, разве не спали на камнях?
Я был готов войти в монастырь, как только отворят ворота. Спор на историческую тему, который я накануне за чаем вел с Нарышкиным, подстегивал мое любопытство.
Я утверждал, что у дверей Успенского собора, слева от входа, мне удастся найти надгробную плиту длиной в шесть футов, распиленную на уровне одной пятой своей длины с той стороны, где в могиле должна находиться голова покойника.
Это имело отношение к одной легенде о Петре Великом, которую при мне рассказывали моему старому другу г-ну де Вильнаву.
Итак, я поспешно вступил под входные своды и по красивой аллее, обсаженной деревьями, дошел до собора, окруженного решетчатой оградой монастырского кладбища.
Сделав внутри ограды четыре-пять шагов, я радостно вскрикнул.
Моя плита была тут, распиленная на уровне одной пятой своей длины, и, при всем своем малом знакомстве с русскими буквами, сопоставляя их с греческими, на которые они очень похожи, я, кажется, прочитал на плите имя Авраама Лопухина.
Я помчался объявить Нарышкину о своем триумфе. Он еще спал. Мне пришлось его разбудить. Это было ему наказанием.
А вот и сама легенда.
Мы уже рассказывали о заговоре Евдокии Федоровны Лопухиной в пользу ее сына Алексея и говорили, как вступил в этот заговор влюбленный в нее боярин Глебов.
И наконец, мы рассказали, как он был посажен на кол на эшафоте, по трем углам которого были выставлены на плахах головы его сообщников.
На четвертой плахе, пустой, стояло имя Авраама Лопухина, ускользнувшего от гнева царя, который, несмотря на самые усердные розыски, не смог его схватить.
Авраам Лопухин укрылся в Троицком монастыре, облачился в монашескую рясу и спустя три или четыре года умер своей смертью.
Его похоронили на монастырском кладбище.
Петр I, не знавший при жизни Лопухина, что он удалился в монастырь, услышал о его смерти от самого настоятеля, который, надеясь избежать наказания, рассчитывал на почтение, испытываемое Петром к монастырю.
Первой мыслью царя было выкопать труп и обезглавить его, но, прислушавшись к просьбам настоятеля, умолявшего не совершать подобного святотатства, царь ограничился тем, что приказал распилить на уровне головы надгробную плиту.
