Впрочем, стычка была серьезной. Под принцем Евгением убита лошадь, его адъютант Морис Межан ранен, а другой, Джиффленга, выбит из седла. Но все усилия этой тучи конников разбились о штыки 84-го полка, который еще раз оказался достойным своего девиза "Один против десяти!".

С этого фланга уже нечего было опасаться. Наполеон возвращается; в Семеновском продолжается резня. Русские в третий раз перестраивают свои боевые порядки; было уже два боя, и мы уже дважды одержали верх.

Нужно нанести решающий удар. Вся имеющаяся артиллерия вступит в действие одновременно, и под прикрытием ураганного огня начнется общее наступление.

Понятовский сообщает, что он обогнул правый фланг и вышел по другую сторону леса, но его останавливает чрезвычайно крутой овраг.

Наполеон приказывает преодолеть это препятствие и добавляет:

"Скажите князю, что его противники, должно быть, утомлены, а поляки никогда не знают усталости!"

В это время принц Евгений, действуя на левом фланге, укрепляет Бородино всеми имеющимися в его распоряжении частями, встает во главе трех дивизий, которыми командуют Моран, Жерар и Бруссье, и готовится идти на Главный редут; путь им укажут уцелевшие солдаты 30-го полка, ворвавшегося на батарею при первом штурме.

Генерал Моран ранен, и его заменяет генерал Ламбер.

Император лично руководит центром: он оставляет за спиной у себя редуты, захваченные утром, и прорывает линию обороны противника, продвигаясь вплоть до Семеновского.

Тщетно грохочут все вражеские пушки одновременно: французские колонны, как пишет русский историк, смыкают свои редеющие ряды и с упорством, вызывающим восхищение, движутся вперед.

И тогда пехота русской императорской гвардии идет в штыки. Кавалерия Корфа, Палена, конногвардейцы и кавалергарды во весь опор мчатся в атаку. Завязывается жестокий рукопашный бой.

Но невозможно заставить отступить таких людей, как Ней и Даву. Они освобождают пространство и пропускают вперед Мюрата, который с хлыстом в руке летит во главе кирасир. Земля дрожит от топота шести тысяч лошадей; русские полки раздавлены копытами, изрублены саблями. Смертельно раненный, падает Багратион, и его уносят на глазах у солдат, которые полагают, что он убит. Ней совершает чудеса храбрости, Даву вновь становится тем героем, каким он был при Экмюле, а Мюрат остается, как всегда, архангелом битв.

По его приказу один из кирасирских полков делает быстрый поворот налево. Главный редут все еще держится. Трижды взятый нашими, он трижды отбит русскими. Ермолов, прекрасный, как Клебер, храбрый, как Мюрат, кажется неуязвимым, как Ахилл.

Честь совершить последний захват редута предоставлена нашим кирасирам.

Пушечное ядро уносит Монбрёна, руководившего атакой. Его место занимает Огюст Коленкур, тот молодой адъютант императора, которого в это утро ординарец Наполеона увидел целующим женский портрет.

Полк мчится во весь опор, проносится мимо редута, исчезает в дыму, но тотчас разворачивается и, в тот момент, когда принц Евгений и его гренадеры взбираются на бруствер, врывается в редут через горжу. Русские солдаты во главе с двумя генералами оборачиваются к новым нападающим и в упор стреляют. Ламбер и Коленкур падают. Русские солдаты изрублены, канониры перебиты у орудий. На этот раз редут уже окончательно в наших руках, но какой ценой!

Одно за другим приходят новые известия. Император получает их в разгаре боя.

Понятовский со своими поляками преодолел овраг у Семеновского и после рукопашного боя оттеснил оттуда русских.

Генерал Тучков, в четвертый раз пошедший в атаку, был накрыт облаком вязаной картечи, выпущенной в него с двадцати шагов, и буквально разнесен в клочья.

Главный редут наконец взят, но Ламбер и Коленкур убиты.

В ту минуту, когда это последнее известие сообщили императору, рядом с ним был обер-шталмейстер Арман Коленкур, герцог Виченцский, брат погибшего. Наполеон тотчас устремляет на него взгляд. Обер-шталмейстер не делает ни единого движения и мог бы показаться бесстрастным, если бы по его щекам не текли безмолвные слезы.

"Вы слышали? — обращается к нему император. — Не хотите ли удалиться?"

У обер-шталмейстера нет сил ответить, но он жестом благодарит Наполеона и остается.

Между тем пушки Понятовского гремят уже в тылу у русских: противника полностью обошли.

Император пускает коня в галоп и, не заботясь, следует ли за ним эскорт, едет вперед до рубежа, за которым уже можно оказаться под огнем вражеских стрелков.

Он видит, что неприятель прижат к Псаревскому оврагу; корпус Остермана заменил корпус Раевского, переставший существовать; уничтожен третий кавалерийский корпус, находившийся под командованием Палена; остатки этих двух соединений влились в корпус генерала Корфа.

Однако то ли из-за отсутствия руководства, то ли из упорства, какое присуще отчаянью, русские, которые уже не могут нападать на нас, упрямо не желают отступать, как если бы, не в силах удержать поле битвы живыми, они хотели сохранить его за собой мертвыми.

Наполеон в раздумье смотрит на них и, казалось, колеблется. Стоит ему дать приказ, и это поражение превратится в разгром; но все окружающие его солдаты, хотя они и совершили чудеса, измотаны!

Мюрат и Ней шепчут императору:

"Гвардия, сир, прикажите выступить гвардии!"

И в самом деле, в распоряжении императора есть свежие войска численностью в сорок тысяч человек.

"А если мне придется дать еще одно сражение, — отвечает он, — какими силами я буду его вести? Нет, пусть пушки довершат свое дело, и, раз уж русские упорствуют в своем желании оставаться под огнем наших батарей, стреляйте, пока у вас есть ядра и порох".

И артиллерия, которой командовали Ларибуазьер, Сорбье, Пернети, д'Антуар и Фуше, с четырех часов дня до семи часов вечера прочесывала огнем эту неподвижную людскую массу, произведя двадцать две тысячи выстрелов.

LV. ВОЗВРАЩЕНИЕ В МОСКВУ

Наполеон, оглядываясь со Святой Елены на события этого страшного дня, сказал:

"У Кутузова были все преимущества: численный перевес в пехоте, кавалерии, артиллерии, исключительная позиция, большое количество редутов.

И он был побежден!

Неустрашимые герои — Мюрат, Ней, Понятов-скийу — вам мы обязаны этой славной победой; история поведает, как отважные кирасиры захватывали редуты и рубили саблями канониров у их пушек; она расскажет о героической самоотверженности Монбрёна и Коленкура, которых смерть настигла в расцвете их славы, и о том, как наши канониры, установив свои пушки прямо в поле, без всякого прикрытия, сражались против многочисленных батарей противника, защищенных мощными брустверами; она расскажет о неустрашимых пехотинцах, которые в самый критический момент, вместо того чтобы ждать ободрения со стороны своего императора, сами кричали ему: "Будь спокоен: твои солдаты поклялись победить, и они победят!'""

Это восхваление? Жалоба?

Во всяком случае, Наполеон, как известно, в течение двух дней не решался составить бюллетень об этой страшной битве.

У Кутузова же сомнений не было. В тот же вечер старый полководец письменно известил императора Александра, что он одержал безоговорочную победу и остался на поле битвы хозяином положения; в своем письме он добавил:

"Французы удаляются в сторону Смоленска, преследуемые нашими победоносными войсками".

Император Александр, получив депешу в семь часов утра, произвел Кутузова в фельдмаршалы, приказал устроить благодарственный молебен в Успенском соборе и постановил воздвигнуть на поле битвы колонну в ознаменование этой победы.

На следующий день вечером он узнал правду. Но Кутузов уже стал фельдмаршалом, а благодарственный молебен состоялся, так что менять ничего не стали, и жители столицы в действительности не знали, как им быть, когда они увидели, что русская армия уходит из Москвы через Коломенскую заставу, а французская армия вступает в Москву через Дорогомиловскую заставу.