Тем не менее они вели себя мужественно, а мужество — это всегда прекрасное зрелище.

Но мужество это, возможно, оценил лишь я один: рядом стояли три или четыре тысячи человек, глядя, как и я, на происходящее, но, казалось, не проявляя ни малейшего интереса к этому великому бедствию, ни малейшего сочувствия этому великому мужеству.

Во Франции бы кричали от ужаса, подбадривали, угрожали, восторгались, рукоплескали, улюлюкали.

Здесь — ничего подобного: угрюмое молчание, но молчание не горестное, а равнодушное.

Вспомнившиеся мне в эту минуту слова "Русский народ не дорос еще до братства", произнесенные начальником полиции, поразили меня своим глубоким смыслом.

Сколько же революций нужно этому народу, чтобы он дошел до того, до чего дошли мы?

Я был опечален этим равнодушием в большей степени, чем пожаром.

Попрощавшись с Муане, который, пристроившись в уголке, делал зарисовку происходящего, я сел в дрожки и велел отвезти меня в Петровский парк.

Карета оказалась запряжена, Карпушка сидел на облучке, и моя очаровательная хозяйка ждала меня.

Что же касается Нарышкина, то он устал дожидаться моего возвращения и в экипаже, запряженном парой лошадей, отправился в клуб.

Будучи любезным хозяином, нам он оставил карету, запряженную четверкой.

Было решено, что я отправлюсь осматривать Новодевичий монастырь.

Я попросил разрешения переодеться и пройтись щеткой по своим обгоревшим волосам.

Мне дали на это десять минут.

Может показаться, что настойчивость, с которой я желал посетить монастырь, объяснялась тем пышным именем, какое он носит.

Ничуть не бывало. Мне было известно, что этимология эта ложная и что название "Девичий" появилось вследствие искажения имени первой настоятельницы монастыря, которую звали Елена Девочкина.

Меня влекло к этому дважды знаменитому, дважды историческому монастырю другое; дело в том, что там, среди многих достославных захоронений, находятся и могилы Софьи Алексеевны и Евдокии Федоровны, чью трагическую историю я рассказывал.

Помимо того, что он вызывает исторические воспоминания, монастырь заслуживает посещения и как один из самых красивых, богатых и живописных в окрестностях Москвы.

Датируемый 1524 годом, он был построен великим князем Василием Ивановичем в ознаменование проводов знаменитой иконы Смоленской Божьей Матери, которую по просьбе жителей Смоленска вернули им в годы правления великого князя Василия Васильевича; выезд ее из Москвы сопровождался крестным ходом до Лужнецкой заставы, где, прежде чем икону перевезли через Москву-реку, был отслужен прощальный молебен.

На том самом месте, где происходило прощание со святыней, и был воздвигнут монастырь.

В монастыре находятся восемь церквей, и стоит он на берегу Москвы-реки.

Я так расхваливал Муане красоту этого монастыря, что мы поехали туда снова на следующий день, и, хотя русская архитектура не вызывала особых восторгов у моего товарища, монастырь удостоился его благосклонности, и он сделал с него восхитительную зарисовку.

Посетив Новодевичий монастырь, я попросил проехать на обратном пути мимо Кремля. Мне хотелось посмотреть при свете дня на места, которые произвели на меня такое сильное впечатление ночью.

Возможно, самая великая и самая ужасная страница нашей истории была написана здесь.

Это здесь у императора, словно у Христа, выступил на лице кровавый пот.

В тот момент, когда должна была осуществиться его мечта, в тот момент, когда, постучавшись в ворота Индии с юга, он стучится в ее ворота с севера; в тот момент, когда, после сражений у Смоленска и на Москве-реке, он садится в Кремле, то есть во дворце древних московских царей, на трон Владимира I, Софьи Палеолог и Петра Великого, раздается страшный, неожиданный крик: "Пожар!"

Он подходит к окну, откуда его взору предстает весь город. Пожар начинается одновременно в двадцати разных местах.

"Посмотрим, — говорил при входе в Москву император, — что будут делать русские; раз они отказываются вступать в переговоры, нам придется с этим смириться; зимние квартиры нам теперь обеспечены, и мы представим миру необычайное зрелище французской армии, мирно зимующей в окружении вражеского народа. Французская армия в Москве будет кораблем, застрявшим во льдах. С весной придет оттепель, а с ней и победа".

Но корабль оказался не во льдах, а в огне.

Наполеон полагал, что он своим гениальным умом предусмотрел все кровавые битвы, суровые зимы и даже неудачи. Он в Москве, с ним двести тысяч человек, ему не страшны никакие катастрофы.

Он предусмотрел все, кроме одного — ПОЖАРА!

Опершись об угол оконного проема, император задумчиво и сумрачно смотрит на страшный пожар.

"Сципиону, — говорит Полибий, — при виде горящего Карфагена пришло печальное предчувствие, что и Рим, в свой черед, может ждать подобная участь!"

"Так вот как они воюют! — воскликнул Наполеон, выйдя наконец из оцепенения. — Цивилизованность Санкт-Петербурга ввела нас в заблуждение: они так и остались скифами".

Затем он командует битвой против огня, как командовал бы битвой против неприятеля.

Однако теперь он имеет дело не с людьми: ему предстоит сражаться со стихией. Титан встретился с природной силой, превосходящей его по мощи.

Герцог Тревизский вместе со своим армейским корпусом должен перейти в наступление на огонь и погасить его.

Но в это время союзником огня становится ветер, Блюхер идет на помощь Веллингтону. Перед гигантским пожаром приходится отступить!

Внезапно огонь усиливается и меняет свой цвет: это в нижней части города, сплошь деревянной, вспыхивают водочные, масляные и винные склады. Река лавы вырывается из этого кратера, она растекается огненным потоком, подступает к фундаментам еще не тронутых огнем домов, которые вспыхивают одновременно со всех сторон.

Наши борцы с огнем отступают, преследуемые пламенем.

У пожара нет больше ни направления, ни границ: пламя ревет, клокочет, сто отдельных кратеров превращаются в один. Москва больше не город, а океан огня, где вздымает волны ураган.

Наполеон закрывает окно и бросается на диван; его сердце разрывается при виде подобного зрелища; но тут лопаются стекла, во дворец летят искры, от жара перехватывает дыхание.

Нужно покинуть дворец. Нужно бежать.

Бежать! Это слово Наполеону неизвестно.

Он остается.

Огонь охватил дворцовые конюшни. Горящая солома падает во двор Арсенала. Там находятся зарядные ящики нашей артиллерии.

Там таится опасность, и у Наполеона появляется повод выйти из Кремля; подвергая свою жизнь опасности, он направится туда, чтобы предотвратить взрыв. Наполеон спускается во двор Арсенала.

Это не отступление, это атака.

Канониры замечают Наполеона и окружают его; одни теряют голову и перестают бороться с огнем, другие хотят заставить императора уйти.

Генерал де Ларибуазьер, встав на колени, именем Франции смиренно приказывает ему покинуть это место.

Принц Евгений, маршалы Лефевр и Бессьер умоляют его удалиться.

Он приказывает князю Нёвшательскому и Гурго подняться на самый высокий балкон дворца (это тот, что находится ближе всего к Ивановской башне).

Они подчиняются; ветер настолько силен и воздух так разрежен, что их едва не уносит вихрем; они цепляются за ограду балкона и кричат:

— Огонь окружает Кремль! Спасайте императора!

— Отыщите проход, господин де Мортемар, — говорит побежденный Наполеон, — и уходим. Хотя, — вполголоса добавляет он, — возможно, лучше было бы умереть здесь.

Господин де Мортемар возвращается. Из Кремля можно выйти через подземную галерею, ведущую к Москве-реке.

Император вздыхает, идет за своим провожатым и переступает порог священного дворца.

В эту минуту он сделал первый шаг на том роковом наклонном пути, который приведет его к крушению; за этим горизонтом, скрытым от него дымом пожара, его ждут Святая Елена, ссылка, смерть!