Кексгольм, подобно Шлиссельбургу, в прошлом был шведской крепостью. Вы попадаете туда, преодолев широкий ров, над которым высится крепостная стена с бастионами. Затем позади остаются две караульни: одна, кирпичная и уже развалившаяся, была построена еще шведами, а другая, деревянная и пустая, датируется царствованием императора Александра; обе они своей разо-ренностью и заброшенностью придают крайне печальный вид всему этому сооружению, военная архитектура которого достаточно примечательна.

Мы пересекли всю крепость из конца в конец, ни разу не остановившись, поскольку с ней не связаны никакие исторические предания, и выехали к воротам, из которых открывался вид на озеро.

Перед нами, на вершине островка, высился полураз-валившийся укрепленный замок. Некогда его соединял с крепостью мост, но замок разрушился, и было решено, что нет смысла поддерживать в надлежащем виде мост, ведущий всего лишь к груде камней; в итоге он и сам стал непригодным.

Наш проводник, которого я замучил расспросами, решился было начать рассказ про какого-то государственного преступника, умершего после долгого заточения в этой крепости во времена шведов, но в памяти славного малого царил такой туман, что вскоре я отказался от надежды что-либо уяснить себе в его повествовании.

Он утверждал также, что слышал от своего отца, будто под башней крепости находятся обширные подземелья и множество тюремных камер, которые тот обошел и осмотрел и в которых еще сохранились железные кольца, цепи и орудия пытки.

Я лишь повторяю то, что слышал, и воздержусь брать на себя какую бы то ни было ответственность за эти сведения.

Мы переночевали в Кексгольме, и должен сказать, что кровати, а точнее, диваны на постоялом дворе были такими, что я с сожалением вспоминал о лавках на почтовой станции.

На другой день, когда мы отъехали от города на расстояние ружейного выстрела, нам встретилось нечто вроде лагун, образованных озером Пихлаявеси; лагуны эти прорезаны проточными водами реки Хаапавеси.

Мы с некоторой тревогой стали задавать себе вопрос, каким образом нам удастся преодолеть на телеге водное пространство протяженностью в два километра, и не переставали удивляться, что станционный смотритель не предупредил нас о такой помехе; неожиданно этой тревоге пришел конец, хотя, правда, на смену ей пришла новая.

Из какого-то сарая вышли шесть человек; четверо ухватили наших лошадей за поводья, двое прыгнули на плот и подогнали его к самому берегу, а затем, не позволив нам, невзирая на наши возражения и даже крики, сойти с телеги, втолкнули ее на плот, и мы оказались на воде.

Все было проделано за меньшее время, чем потребовалось, чтобы об этом рассказать.

Почти таким же способом Ганнибал переправлял своих слонов через Рону.

На какое-то мгновение сходство чуть было не стало еще разительнее, ибо, как и они, мы едва не опрокинулись в воду.

Но наши паромщики, разместившись нужным образом, благодаря собственной тяжести восстановили равновесие и, начав отталкиваться от песчаного дна баграми, заставили наш плот двигаться вперед достаточно быстро, несмотря на течение.

Когда население России настолько приумножится, чтобы превратить эти лагуны в новую Венецию, сделать такое будет весьма легко, благо начало этому уже положено.

На некоторых из бесчисленных островков, разбросанных по этому своеобразному озеру, виднеются дома, амбары, церкви.

На других высятся укрепленные замки с массивными башнями по бокам, увенчанными зубцами.

Пятнадцати — двадцати минут плавания было достаточно, чтобы перевезти нас из Кегсгольма на противоположный берег озера, где мы снова оказались на суше, так ни разу и не сойдя с нашей телеги.

Плата за это красочное плавание, оставшееся в моей памяти неким сновидением, составила один рубль.

Покинув лагуны, мы снова поехали лесом, отдельные участки которого, уничтоженные пожаром вроде того, что мы видели, были пущены под пашню. Пшеница там, судя по всему, родится прекрасно: колосья уже налились и начали желтеть.

Подъезжая к почтовой станции Нойдерма, мы увидели финок в поразивших нас национальных нарядах.

Наряд этот состоит из синей юбки, обшитой снизу широкой пурпурной каймой, белого казакина, плотно облегающего стан, и, наконец, завязанного под подбородком красного платка, обрамляющего лицо.

Этот головной убор идет красоткам, но сильно уродует дурнушек.

После почтовой станции Кивиниеми мы выехали к реке Вуоксе, которая выше по течению образует знаменитый водопад Иматра, вероятно единственный в России. Было ли это время половодья реки, или мы видели ее естественное состояние? Во всяком случае, река затопила долины, по которым она течет.

Местность тут тоже была лесистой и гористой, однако в окружающей обстановке появилась одна характерная особенность.

Чем ближе мы подъезжали к Магре, тем чаще нам стали попадаться стада диких свиней. Вначале, увидев таких свиней в лесу, я принял их за кабанов, устроивших там лежбище. Приказав вознице остановить телегу, я уже было собрался пристрелить одну из них, как вдруг увидел, что голову ее охватывает треугольное ярмо из трех деревянных палок, связанных у концов: вероятно, оно мешало ей проникать в обнесенные оградой угодья.

Через несколько верст свиньи стали встречаться так часто и вели себя при этом так непринужденно, что вознице приходилось сгонять их с середины дороги кнутом. Они, видимо, питали расположение к такого рода местам, и причиной тому был дорожный гравий, более теплый, чем лесной мох, хотя и не такой мягкий. Если бы не осторожность, которую проявлял наш возница, мы определенно могли бы раздавить кого-нибудь из этих достойных сибаритов.

После почтовой станции Кюлянятко, последней перед Санкт-Петербургом, дорога раздваивается.

Ответвление направо ведет в Выборг, налево — в Санкт-Петербург.

Вскоре мы пересекли Большую Невку по монументальному мосту, построенному в 1811 году нашим соотечественником Бетанкуром, проехали через Аптекарский остров, а затем, миновав небольшую речку Карповку, по Петербургскому острову въехали во вторую российскую столицу.

По прибытии в особняк Безбородко мы застали там большой переполох.

Графиня, превосходнейшая наездница и отважнейшая возница, ежедневно выезжала либо верхом, либо в тильбюри. В тот день она правила тильбюри, и с ней была одна из ее приятельниц.

Съезжая по довольно крутому склону, графиня увидела впереди корову, лежавшую посреди дороги и нежившуюся на гравии с таким же наслаждением, что и наши свиньи из Магры. Графиня, разбиравшаяся в повадках четвероногих не так хорошо, как мы, решила, что корова встанет при виде экипажа; но та и не подумала этого сделать; тогда графиня натянула правую вожжу, чтобы обогнуть зад животного, и выполнила этот маневр с той же ловкостью, с какой участники олимпийских конных ристаний огибали разделительную стену античного цирка. Но графиня не заметила, что корова, вместо того чтобы свернуть хвост и держать его под собой, в истоме вытянула его прямо поперек дороги.

Колесо тильбюри переехало коровий хвост. Корова, ощутив, что на ее важнейший придаток совершено покушение, с жутким ревом поднялась на ноги; лошадь испугалась, понесла и, несмотря на все искусство возницы, вывалила графиню и ее спутницу в канаву.

К счастью, обе дамы отделались несколькими царапинами, так что после десятидневного отсутствия мы провели нашу последнюю ночь в Санкт-Петербурге так же, как и предшествовавшие: пели и музицировали до четырех часов утра.

В пути между Валаамом и Сердоболем мне исполнилось пятьдесят пять лет.

L. МОСКВА

На следующий день, в восемь часов утра, мы покинули Санкт-Петербург и по железной дороге отправились в Москву.

Русские железные дороги оборудованы довольно плохо, однако у них есть одно преимущество перед нашими: на станциях там есть ватерклозеты.

От Санкт-Петербурга до Москвы восемьсот верст, то есть двести льё. Дорога занимает двадцать шесть часов, а чтобы доехать из Парижа в Марсель, требуется всего восемнадцать часов.