Петербург в то время был на самом деле лишь городом Петра.

Меншиков был назначен комендантом Шлиссельбурга.

По обеим сторонам реки нашему взору стали открываться, становясь все гуще, леса, образующие мрачное ожерелье Ладожского озера. В этих лесах почти все лето наблюдается странное явление, причину которого кое-кто объясняет местью крестьян, что чересчур упрощает связанную с ним загадку.

Леса эти, как говорят, загораются сами собой и сгорают с невероятной скоростью, поскольку они состоят из хвойных деревьев.

Наиболее распространенное объяснение этих огромных пожаров следующее: во время ураганных ветров ели сгибаются и трутся одна о другую; при таком трении они, подобно кускам дерева, с помощью которых добывают огонь дикари Америки, воспламеняются и вызывают эти странные пожары.

Но, какова бы ни была причина, следствие налицо; во время нашего путешествия по Финляндии мы видели пожары только издали, но по дороге из Санкт-Петербурга в Москву нам пришлось проезжать буквально между двумя стенами огня; пламя было так близко и так опаляло, что машинисты нашего поезда увеличили его скорость, чтобы мы не успели поджариться, причем не с одной стороны, как святой Лаврентий, а с обеих сторон одновременно.

Над деревушкой, расположенной на левом берегу Невы, возвышается церковь Преображения.

Церковь и почти вся деревня принадлежат секте скопцов, об ужасных таинствах которой мы вам уже рассказывали.

Один из главных последователей этой секты был похоронен на кладбище церкви Преображения. Его могила служит для скопцов целью паломничества, не менее священной, чем гробница Магомета для мусульман.

Здесь с помощью раскаленной латунной проволоки совершаются жертвоприношения, какие некогда совершали жрецы Исиды в Египте и жрецы Кибелы в Риме. В темные ночи иногда видно, как вблизи могилы пророка мелькают огни, подобные блуждающим бледным языкам пламени. В окружающем пространстве слышатся стоны, похожие на стенания духов ветра.

Если вы видите эти огни и слышите эти крики, проходите быстро и не оборачивайтесь: там приносятся жертвы, противные природе и человечности.

Те, кто прочтет мое "Путешествие на Кавказ", увидят, что в Южной России я встречал целые поселения этих несчастных, которые способны заниматься любым ремеслом, но не могут быть отцами семейства.

Трое из них перевозили меня на лодке от Марани до Поти.

В одной или двух верстах от деревни, название которой я запамятовал, на серебристых водах Ладожского озера вырисовывается крепость Шлиссельбург, заграждающая вход в него.

Это низкое и мрачное сооружение с тяжелым каменным замком, ключами к которому служат пушки.

Французская пословица гласит: "Стены имеют уши". Если бы стены Шлиссельбурга, кроме ушей, имели еще язык, какие страшные истории они могли бы рассказать!

Поставим же себя на службу этим гранитным стенам и расскажем вам одну из таких историй.

Именно здесь жил в заточении юный Иван и здесь же он был убит.

Я не знаю истории более печальной, чем история этого царского отпрыска. Она печальнее даже истории Друза, который, умирая от голода, съел набивку своего тюфяка, или истории сыновей Хлодомира, убитых Хлотарем, или истории юного Артура Бретонского, которому герцог Иоанн приказал выколоть глаза.

У царицы Анны Иоанновны, дочери Иоанна V, брата Петра I, с которым они недолгое время царствовали вместе, была сестра, вышедшая замуж за герцога Мекленбургского и, по словам Рондо, нашего посла при Санкт-

Петербургском дворе, умершая "из-за непомерного количества водки, выпитой ею за последние годы".

У герцога Мекленбургского и дочери Иоанна родилась дочь, герцогиня Мекленбургская, племянница Анны; она вышла замуж за герцога Антона Ульриха Брауншвейгского и родила сына, Ивана Антоновича, то есть Ивана, сына Антона, как принято говорить в России.

Это был внучатый племянник Анны Иоанновны, то есть Анны, дочери Иоанна.

Умирая, Анна Иоанновна завещала свой трон ему, предпочтя этого ребенка дочери Петра, Елизавете Петровне, которую родила в 1709 году Екатерина I и которую императрица считала внебрачной и незаконнорожденной, поскольку ко времени ее появления на свет Петр I был женат на Евдокии Лопухиной, а Екатерина, со своей стороны, была замужем за драбантом, имени которого никто так никогда и не узнал.

Императрица умерла ночью 17 октября 1740 года.

На следующий день великий канцлер Остерман огласил завещание, в соответствии с которым императором объявлялся семимесячный Иван, а Бирон, герцог Курляндский, назначался регентом вплоть до достижения императором семнадцатилетнего возраста.

Это регентство, которое должно было продлиться шестнадцать лет, длилось лишь двадцать дней.

Мы уже рассказали в этой книге, как с помощью фельдмаршала Миниха принцесса Анна, мать маленького Ивана, возмущенная наглостью Бирона, в одну ночь лишила его могущества, поместий, золота и денег и, низвергнув его с вершины власти, почти нагого отправила в ссылку. После этого дворцового переворота Анна была провозглашена великой княгиней и регентшей, герцог Брауншвейгский, ее супруг, — генералиссимусом, Ми-них — первым министром, а Остерман — генерал-адмиралом и министром иностранных дел.

После провозглашения Бирона регентом было двое недовольных; после провозглашения регентшей герцогини Брауншвейгской недовольных стало трое.

Первой из них была принцесса Елизавета, вторая дочь Петра Великого и Екатерины I, всегда тешившая себя надеждой унаследовать трон после смерти императрицы Анны Иоанновны.

И она в самом деле унаследовала бы его, если бы не привязанность, испытываемая императрицей к своему фавориту.

Назначая своим преемником маленького Ивана, Анна Иоанновна полагала, что она продлевает власть Бирона на весь период малолетства ребенка, то есть на шестнадцать лет; при назначении же наследницей Елизаветы, которой было тридцать три года, герцог Курляндский был бы немедленно отправлен в свое герцогство.

Двумя другими недовольными были сама великая княгиня и ее муж герцог Брауншвейгский.

Причина же их недовольства была следующей. Фельдмаршал Миних, который арестовал Бирона и передал им власть, вполне мог бы, оказав такую услугу, стать генералиссимусом, но он сам отказался от этого поста, заявив, что его желание состоит в том, чтобы армия была удостоена чести находиться под командованием отца своего монарха. Правда, после этих слов, оценивая то, что произошло, он добавил: "Хотя огромные услуги, оказанные мною государству, делают меня достойным этой чести".

Более того, производя герцога Брауншвейгского в генералиссимусы, фельдмаршал Миних на самом деле предоставлял ему лишь иллюзорное звание: первый министр решал все и был единственным главой государства.

Вот почему 10 февраля 1741 года английский посланник г-н Финч писал своему правительству:

"Герцог сказал, что он очень многим обязан г-ну Миниху, но из этого не следует, что фельдмаршал должен играть роль великого визиря".

После этого посланник добавил:

"Если над Минихом по-прежнему будут иметь власть лишь его безудержное честолюбие и природная вспыльчивость, то, вполне возможно, он погибнет от собственного безрассудства".

Сообщив своему правительству о чувствах, испытываемых герцогом к Миниху, г-н Финч в другом письме, от 7 марта, рассказал об отношении регентши к фельдмаршалу:

"Регентша сказала, что Миних сверг герцога Курляндского скорее из честолюбия, чем из преданности ей, и, хотя и воспользовавшись плодами измены, она не может доверять изменнику. Нельзя, говорила она, терпеть более высокомерие фельдмаршала, который никому не отдает отчета в своих категоричных приказах и постоянно имеет дерзость перечить ее супругу. У него слишком много властолюбия и очень беспокойный характер. Ему лучше было бы поселиться в своих украинских поместьях и закончить там в покое свои дни, если бы это его устроило".