Он вздрогнул, но не от испуга, а от неожиданности, и быстро обернулся, чтобы встретиться с врагом лицом к лицу.

Врагом оказался медведь, который его учуял и, описав большой круг, подошел к яме сзади, чтобы узнать, что там внутри, причем проделал это так осторожно и столь тихо, что Гамильтон, обладая слухом серны, не услышал ни треска веток, ни шороха листьев.

Но тут произошло то, чего никак не ожидал Гамильтон: зверь, напуганный своим открытием, бросился бежать в сторону леса, да так быстро, что скрылся там раньше, чем Гамильтон, раскидав ветки, успел прицелиться в него.

Наконец, пресытившись охотой на медведей, которых он убил как копьем, так и с помощью карабина около полутора сотен, Гамильтон, вдохновленный рассказами Жерара, Вессьера и Гордон-Камминга, принял решение отправиться на мыс Доброй Надежды, чтобы оттуда проникнуть в глубь Африки и поохотиться там на слонов, пантер и львов. Он уже сделал все необходимые распоряжения и назвал друзьям день своего отъезда, как вдруг на его пути встретилась пара прекрасных глаз.

Человек предполагает, а любовь располагает.

Будущий победитель львов, слонов и пантер сам был побежден и, вместо того чтобы отправиться в Кейптаун, женился на прелестной женщине, мисс Андерсон, с которой он уехал в отдаленный уголок Ирландии и зажил там мирной жизнью помещика, охотясь только на лис, зайцев и вальдшнепов.

Желаю и вам, дорогие читатели, остепениться и проводить свои дни столь же по-христиански, как славный охотник за медведями Гамильтон.

XVIII. МЕСТНЫЕ ИСТОРИИ

Не думайте, что мы покончили с медведями.

Нет, мне остается рассказать вам о роковом медведе, единственном медведе, которого действительно следует бояться охотнику, каким бы отважным и опытным он ни был.

Мне остается рассказать вам о сороковом медведе.

Можно убить тридцать девять медведей, не получив ни единой царапины, но сороковой медведь отомстит за всех предыдущих.

Это поверье настолько распространено в России, что самый смелый, самый искушенный и самый ловкий охотник, который не моргнув глазом шел на первых тридцать девять медведей, с трепетом пойдет на сорокового.

И, с трепетом пойдя на сорокового, он упустит его, а вот сороковой медведь не упустит охотника.

Наверное, в этом действительно есть что-то, поскольку в России двадцать, тридцать, а может быть, и сто охотников были убиты своим сороковым медведем.

Но уж когда сороковой медведь убит, то русский охотник, если прежде он имел привычку ходить на медведя с ножом, впредь пойдет на него с перочинным ножиком, а если прежде ему было привычно охотиться на медведя, пользуясь карабином, впредь будет охотиться на него с карманным пистолетом.

Мы сказали «если прежде он имел привычку ходить с ножом», потому что в Сибири казаки, как наши пиренейские горцы, охотятся на медведя с ножом.

Обнаружив берлогу, казак натягивает кожаный капюшон, непроницаемый для когтей, берет в левую руку рогатину, идет к жене, если он женат, или к любовнице, если он холост, и просит, чтобы она привязала ему к правой руке нож. После этого охотник отправляется прямо к логову зверя, вступает с ним в рукопашную схватку, левой рукой отстраняет его голову рогатиной, а правой вспарывает ему брюхо, от пупка до самой грудины, по возможности по прямой, ибо убить медведя — еще не все, главное — не испортить его шкуру.

На эту тему существует прелестная басня Крылова; к сожалению, у меня нет под рукой сочинений знаменитого писателя, а иначе я бы вам ее пересказал.

Но, взамен этой басни, я расскажу вам одну историю.

Один пятидесятилетний сибирский казак, уже убивший тридцать девять медведей, отправился на охоту за сороковым, взяв с собой сына, юношу двадцати лет, и вооружившись не ножом, а карабином.

Эти меры предосторожности, которые он предпринял, взяв с собой сына и намереваясь воспользоваться карабином вместо ножа, были вызваны серьезными причинами: как уже было сказано, казак шел на поиски своего сорокового медведя.

Сын был вооружен рогатиной и ножом.

И вот внезапно вместо медведя навстречу им выскочил леопард, ни по красоте шкуры, ни по свирепости повадок не уступавший тому, которого Данте встретил на своем пути, в начале жизненной дороги.

Зверь, очевидно, забрел сюда из родных мест, сбившись с пути: по всей вероятности, он пришел из Индии через Центральную Азию, добрался до бескрайних просторов Южной Сибири, до Барнаула близ Аральского моря, на берегах которого произрастают самые пышные растения Китая.

Юношу, который никогда не видел такого страшного зверя, охватил страх. Леопард кинулся на отца, а сын, вместо того чтобы прийти на помощь отцу, бросился бежать.

Казак, с хладнокровием бывалого охотника, подождал, пока животное приблизится к нему на расстояние в двадцать шагов, прицелился ему в голову и выстрелил.

Зверь сделал гигантский скачок и упал мертвым.

Казак обернулся, чтобы увидеть, не вернется ли сын на звук выстрела, но юноша даже не повернул головы и продолжал бежать.

Тогда казак перезарядил ружье, взял в зубы нож и приблизился к животному.

Он не знал повадок этой породы зверей, а сходство лежащего перед ним зверя с кошкой заставляло опасаться с его стороны какого-нибудь коварства.

Охотник подошел к животному вплотную: оно было мертво.

Это был леопард самого крупного и самого красивого вида, и его мех стоил по меньшей мере семьдесят пять рублей.

Казак снял со зверя шкуру, перекинул ее через плечо и в глубокой задумчивости направился к дому.

Предмет его размышлений был серьезным: он спрашивал себя, какой кары заслуживает трус, покинувший друга в опасности. И добавлял: «Сын, покинувший отца, хуже, чем просто трус, — это предатель!»

Когда казак вернулся домой, приговор был вынесен.

Охотник пошел к сыну, который заперся в своей комнате, и велел ему отворить дверь.

Юноша повиновался и кинулся отцу в ноги.

Но отец, не объясняя, для какой цели, велел ему взять лопату и следовать за ним, а сам взял с собой другую.

Он отвел сына за четверть версты от дома и там лопатой наметил на земле прямоугольник размером шесть футов на три, а потом принялся копать, знаком приказав юноше делать то же самое.

Молодой человек принялся за работу, совершенно не представляя себе или лишь смутно догадываясь, что он делает.

Через два часа они вырыли яму, в которую мог улечься человек.

— Довольно, — сказал, выпрямляясь, отец. — А теперь помолись.

Юноша начал понимать, но в тоне, каким были произнесены эти слова, звучала такая решимость, что осужденный даже не пытался сопротивляться.

Он опустился на колени и стал молиться.

Отец дал ему время окончить молитву, потом отмерил такое же расстояние, с какого он стрелял в леопарда, взял карабин, прицелился и всадил сыну пулю в то самое место на голове, что и леопарду.

Молодой человек упал замертво.

Отец положил его в могилу, засыпал ее землей, вернулся домой, надел праздничную одежду и отправился к судье рассказать о случившемся.

— Несчастный! — воскликнул тот, выслушав рассказ старика. — Что ты наделал?!

— Привел в исполнение справедливый приговор, — ответил убийца. — Господь, я уверен, вынес бы такой же суд.

— Хорошо, — сказал судья, — отправляйся в тюрьму и жди решения генерал-губернатора.

Старик повиновался все с тем же спокойствием и с той же невозмутимостью.

Судья тотчас же послал донесение генерал-губернатору, чтобы узнать, каким будет его решение.

Генерал-губернатор Сибири обладает правом казнить или миловать.

И он написал внизу донесения:

«В течение трех дней и трех ночей отец будет держать на коленях голову сына, отделенную от туловища. Если он умрет или сойдет с ума, это будет наказание Божье. Если же выдержит, значит судил он не в припадке гнева, а по отцовской совести. Такое дело может рассудить только Всевышний».

Отправив приговор судье, губернатор одновременно послал копию донесения со своей резолюцией императору Александру.