Вот что ему пришлось выстрадать. И теперь, оглядываясь назад, он сам не понимал, как у него хватило на это мужества; он содрогался при одной мысли о том, что ему пришлось сделать.
Было время — с тех пор минуло три года, — когда мы не на шутку испугались за принца: у него появились симптомы туберкулеза легких, и все, кто был в его окружении и любил его, ужаснулись. Никто не решился сказать ему правду, а ведь привычное выполнение утомительных обязанностей днем и частые бессонные ночи могли неблагоприятно отразиться на его состоянии.
Тогда я взялся предупредить принца и написал ему письмо.
Ах, отчего мне нельзя опубликовать его ответ — письмо, которое он прислал мне по этому поводу!..
Вскрытие умершего показало, что тогдашние опасения были не только преувеличены, но даже вовсе лишены оснований. Правда, Паскье всегда головой ручался, что с этой стороны принцу бояться нечего.
Рядом с Паскье шел Буамилон, на глазах которого взрослел наследный принц. Убитый горем учитель шел за гробом своего ученика.
— Сегодня ровно двенадцать лет, как принц во главе своего полка вернулся в Париж, — обратился он ко мне. — Вы помните тот день?
Да, конечно же, я помнил! Проезжая мимо, принц пожал мне руку; в своем мундире гусарского полковника он весь сиял от радости и воодушевления.
Четыре года спустя, напомнив ему, что он сам когда-то носил этот элегантный мундир, я спас с его помощью жизнь солдата, который служил в этом полку и был приговорен к смерти.
Увы! Бедный спасенный солдат сегодня даже не может помолиться за того, кто вытащил его из могилы! Смерть не захотела уйти ни с чем: она так близко протянула к нему руку, что от этого он потерял рассудок.
Принц оплачивал его содержание в лечебнице для умалишенных.
Этого солдата-бунтовщика звали Брюйян, вы его помните? Он попытался поднять мятеж в Вандоме.
О! Хочется повторить слова Боссюэ: его величие и богатство были сокровищами, которые Господь создает для того, чтобы они расточались.
Гроб внесли в городскую церковь, где он должен был оставаться несколько минут. Телеграф доложил королеве об этой краткой остановке на последнем пути. И вновь начался трогательный обряд отпустительных молитв, а затем процессия двинулась дальше. Когда мы покидали церковь, произошел затор, и я оказался стиснут между бронзовой урной, которая заключала в себе сердце принца, и свинцовым гробом, в котором лежало его тело.
И урна, и гроб коснулись меня, когда их несли мимо. Словно его сердце и его тело хотели сказать мне последнее прости. Мне показалось, что я вот-вот потеряю сознание.
Урна снова заняла место во главе кортежа; гроб снова поставили на катафалк, и мы стали подниматься по дороге, опоясывающей склоны горы, на вершине которой находится усыпальница.
Добравшись до площадки на вершине, мы оказались напротив часовни. У ее дверей стояли епископ Шартрский и его клир.
Внизу, у ступеней, ведущих к дверям часовни, одиноко стоял человек в черном; он плакал навзрыд и кусал платок, который держал у рта.
Этот человек был король!
Сколь бы ни разделяли нас политические пристрастия и принадлежность к различным партиям, всем нам было одинаково грустно, невыразимо грустно видеть короля, встречающего гроб наследного принца; отца, встречающего тело сына; старика, встречающего труп своего ребенка.
Король приехал накануне и со времени приезда несколько раз принимался работать, чтобы отвлечься от своей скорби; еще утром к нему в кабинет с докладом явился маршал Сульт. Король прочел две или три депеши, подписал два или три документа, а затем отбросил перо и бумагу и вышел из дома, чтобы увидеть, как привезут тело его сына. Вот уже полчаса он стоял здесь, у нижней ступеньки перед входом в часовню, и плакал.
Мимо него пронесли урну, потом гроб, затем королевские регалии и воинские награды. Принцы остановились, и между ними и адъютантом, который нес корону, образовалось свободное место; это место и занял король. Тогда гроб сняли с катафалка, и телеграф сообщил королеве, что король поднимается по лестнице в часовню, вслед за гробом их первенца.
Бедная королева! По приезде из Палермо я прислал ей рисунок, изображающий дворцовую часовню, в которой крестили этого мальчика.
В день крещения та, что держала его на руках как представительница города Палермо, его благородная крестная, сказала, передавая его отцу:
«Быть может, мы только что окрестили будущего короля Франции».
Кто бы мог подумать месяц тому назад, что этому удивительному предсказанию не суждено сбыться?
Будущего короля Франции внесли в усыпальницу.
Началась литургия, самая скорбная из всех. Гроб сделал последнюю, важнейшую остановку на пути между шумом и тишиной, между жизнью и смертью, между землей и вечностью!
Затем настал черед отпустительных молитв, а после них зазвучал псалом «Ье profundis[49]».
Затем гроб подняли, и процессия в том же порядке направилась к склепу.
Однако по дороге от клироса к потайной лестнице позади алтаря, которая ведет в склеп, королю в какое-то мгновение пришлось опереться на двух старших сыновей, герцога Немурского и принца де Жуанвиля; но поскольку они не могли втроем пройти по лестнице, королю пришлось спускаться по ней самому, без чьей-либо помощи.
В склепе уже находились два гроба: герцогини де Пен-тьевр и принцессы Марии. Эти гробы стояли справа и слева от лестницы. Место посередине предназначалось для короля. Но, против всяких ожиданий, это место должен был занять его сын.
В то время как гроб наследного принца опускали на заранее приготовленный постамент, король коснулся лбом и ладонями гроба принцессы Марии.
Но вот отзвучала последняя молитва, и гроб в последний раз окропили святой водой. После священников к гробу подошел король, после короля — принцы, после принцев — горстка избранных, которым дозволено было сопровождать тело до места его последнего упокоения.
Все поднялись по лестнице в том же порядке; затем дверь склепа закрылась.
И принц остался один среди молчания и мрака, двух верных спутников смерти.
Это было ровно через четыре года, день в день, час в час, после похорон моей матери.
КОММЕНТАРИИ
Путевые очерки Дюма «Вилла Пальмьери» («Villa Palmieri») примыкают по содержанию к его книге «Год во Флоренции», хотя и не являются ее продолжением. В них писатель увлекательно рассказывает о впечатлениях, полученных им во время его нескольких длительных пребываний во Флоренции в течение 1840–1842 гг.
Избранные главы из этих очерков печатались с 15.09 по 26.11.1842 в газете «Век» («Le Sidcle»). Первое отдельное их издание: Paris, Dolin, 1843, 2 v.
Это первая публикация книги «Вилла Пальмьери» на русском языке. Перевод ее был выполнен Н.Кулиш специально для настоящего Собрания сочинений по изданию: Paris, Calmann-L6vy, 12mo.
5… Вилла Пальмьери — то место, где Боккаччо написал «Декаме рон». — Вилла Пальмьери находится во Фьезоле, северном пригороде Флоренции, который издавна был фешенебельным дачным местом, облюбованным богатыми флорентийцами; во второй пол. XIV в., во времена Боккаччо, на месте этой виллы находился летний загородный дом, принадлежавший семейству Фини и называвшийся Фонте ди Тре Визи («Фонтан Трех Ликов»); в 1457 г. его купил и полностью перестроил Маттео Пальмьери (1406–1475), известный итальянский гуманист, поэт, историк и политик, автор поэмы «Город Жизни» («La Citta di Vita»; 1464); в 1760 г. виллу приобрел граф Джордж Нассау Клеверинг Купер (1738–1789), богатый английский аристократ, меценат и собиратель живописи, а в 1873 г. она перешла в собственность английского графа Александра Кроуфорда (1812–1880), генеалогиста и историка.
Боккаччо, Джованни (1313–1375) — итальянский писатель, один из первых гуманистов и родоначальников литературы эпохи Возрождения; автор повести «Фьяметта» (1343), сборника новелл «Декамерон», книги «Жизнь Данте Алигьери» (ок. 1360).
