Все это, как мы видим, было крайне гнусно. И вот, наконец, созванный собор разом сместил всех трех пап и назначил четвертого — им стал Мартин V. Григорий XII прислал из Римини акт о своем добровольном отречении; Бенедикт XIII, находившийся в Испании, продолжал сопротивляться. Что же касается Иоанна XXIII, то вначале он председательствовал на соборе, затем вступил в борьбу с императором Сигизмундом, затем бежал, был захвачен в плен, низложен и в конце концов нашел убежище у своего друга Козимо, во Флоренции, где и умер. Козимо, хранивший верность другу и после его смерти, заказал Донателло надгробие и сам сочинил эпитафию, а когда Мартин V потребовал соскоблить ее, направил законно избранному папе ответ, лаконичность которого ничуть не лишала его ясности: «Quod scripsi, scripsi[3]». Таким образом, Иоанну XXIII, постановлением собора вновь получившему сан кардинала, после смерти повезло больше, чем при жизни: в надгробной эпитафии он остался папой.
Мы шли за толпой, все такой же плотной и такой же молчаливой, по Виа деи Черретани, а затем, когда людской поток разделился надвое, свернули налево и через мгновение очутились перед фасадом великолепного Палаццо Строцци, который в гораздо большей степени, чем многие другие достопримечательности, заслужил восторженный отзыв Вазари.
В самом деле, мало сказать, что Палаццо Строцци грандиозен и великолепен: это просто чудо; перед вами не камни, соединенные вместе известью и цементом, а целая глыба, словно высеченная в скале. Ни одна историческая хроника, пусть даже изящно написанная, обстоятельная, изобилующая живописными подробностями, не может дать такого понимания, как эта книга в камне, о повседневной жизни, нравах, обычаях, тревогах, любви и ненависти людей XV столетия. В этом здании — вся феодальная эпоха, явленная через могущество отдельной личности; если человек был достаточно богат, чтобы выстроить себе подобную крепость, ничто не мешало ему объявить войну своему королю.
Филиппо Строцци Старший заказал этот прекрасный дворец Бенедетто да Майяно, который создал план и заложил фундамент, однако успел довести строительство лишь до третьего этажа: ему пришлось уехать в Рим. К счастью, в это время во Флоренцию прибыл кузен братьев Поллайоло, прозванный Кронака, то есть «Хроника», за привычку рассказывать каждому встречному и при каждом случае о своем путешествии в Рим. Это путешествие, хотя и сделавшее его посмешищем просто как человека, все же оказалось для него небесполезным как для мастера. Кронака успел глубоко изучить шедевры древности, что он и доказал, создав великолепный антаблемент, работа над которым, однако, была прервана на середине из-за волнений во Флоренции и изгнания семьи Строцци.
В этом великолепном дворце примечательно все, вплоть до фонарей, которые, в соответствии с особой привилегией знати, могущественные синьоры имели право зажигать по торжественным дням на своем жилище. Следует сказать, что фонари эти, равно как и кольца для факелов, — произведение Никколо Гроссо, которого Лоренцо Великолепный прозвал Никколо Капарра («Задаток»). Это прозвище закрепилось за мастером потому, что он не желал браться за работу, пока не получит задаток, и не соглашался отдать готовую работу, пока заказчик не рассчитается с ним сполна. Следует сказать, что Никколо Капарра вполне заслужил свое насмешливое прозвище. Он заказал и повесил над своей мастерской вывеску, на которой были изображены счетные книги, охваченные пламенем, и всякий раз, когда у него просили сделать что-либо в долг, пусть даже на один только час, он выводил нескромного клиента за дверь, указывал ему на вывеску и говорил: «Вы же видите, я ничего не могу сделать для вас в долг, ибо мои кассовые книги сгорели».
Само собой разумеется, что эту твердость в принципах мастер выказывал всем без различия. Однажды Синьория заказала ему пару каминных подставок для дров и, по заведенному им правилу, внесла в качестве задатка половину условленной суммы. Закончив работу, Никколо уведомил Синьорию, что она может уплатить ему вторую половину, так как подставки готовы. Проведитор передал ему, чтобы он привез их в Синьорию, где с ним тут же расплатятся. Никколо ответил, что до тех пор, пока с ним не рассчитаются сполна, подставки останутся в мастерской. Разъяренный проведитор через одного из своих людей передал ему, что не понимает причину его отказа: ведь половину денег он уже получил. «Это справедливо», — согласился Никколо и вручил посланцу одну из двух подставок. Ничего не сумев больше добиться от мастера, посланец принес полученный им образец проведитору, и тот пришел в такой восторг от замечательной работы Никколо, что тут же отправил ему остаток денег, чтобы получить вторую подставку. И сделал он это вовремя: злосчастная подставка уже лежала на наковальне, и беспощадный Никколо Капарра поднял молот, чтобы расплющить ее.
Что за чудесная это была эпоха, когда все любили искусство, даже синьоры, и все были художниками, даже кузнецы! Жители Флоренции безмерно гордились возводимыми у них дворцами: когда в город прибыл Карл VIII, Синьория предложила государю, несмотря на его занятость, полюбоваться на чудо, и его повели осматривать шедевр Бенедетто да Майано. Но грубоватый французский король был еще до некоторой степени варваром, а потому лишь мельком взглянул на дивное здание, спросив у сопровождавшего его Пьеро Каппони: «Это ведь дом Строцци, верно?» — «Да, мессер», — ответил Каппони, проявив к королю такую же непочтительность, какую король, по его мнению, проявил к дворцу Строцци.
Этот дворец и в самом деле принадлежал прославленному семейству Строцци, которое существует и в наши дни и которое дало Франции одного из ее маршалов. Вплоть до отмены у нас наследственного пэрства существовал пэр Франции, носивший это имя, а глава семьи Строцци, всегда считая себя французом, письменно поздравлял французского короля с Новым Годом и с именинами.
Какое-то время тому назад дети теперешнего герцога, играя в давно заброшенной части дворца, обнаружили покои, состоявшие из двенадцати комнат, о существовании которых хозяин громадного здания даже не подозревал. Дверь, ведущую в эти комнаты, заделали два или три столетия назад, но никто не заметил, что один из этажей на четверть короче остальных: вот как велик дворец Строцци.
Сын того, по чьему приказу строился этот великолепный дворец, знаменитый Филиппо Строцци Младший, находясь в Венеции, приютил у себя Лоренцино, убийцу Алессандро деи Медичи, назвал его флорентийским Брутом и попросил у него двух его сестер в жены двум своим сыновьям. Дело в том, что Филиппо Строцци, хотя и женатый на дочери Пьеро деи Медичи, был одним из самых непоколебимых защитников республики. И когда Флоренция утратила свободу, в тот день, когда Алессандро Медичи торжественно въехал в столицу своего герцогства, Филиппо Строцци, не рожденный для рабства, удалился в Венецию и там вскоре узнал, что побочный сын Лоренцо объявил его вне закона. Так что радушный прием, который он оказал Лоренцино, объяснялся двумя причинами: тот не только избавил Флоренцию от тирана, но еще и открыл изгнаннику (по крайней мере, считавшему так) дорогу на родину. Но пока обрадованные изгнанники, собравшись вместе, искали наиболее быстрый и безопасный способ вернуться во Флоренцию, им стало известно, что главой и правителем республики избран Козимо деи Медичи, и одно из четырех условий, на которых ему была предоставлена власть, состояло в том, чтобы отомстить за смерть Алессандро. И тогда они поняли, что вернуться на родину будет не так просто, как им казалось прежде, однако, рассудив, что новому правителю всего лишь восемнадцать лет, понадеялись, что невежество и легкомыслие, свойственные этому возрасту, облегчат им дело. Но юный Козимо и в искусстве политики, и в военном искусстве превзошел седобородых мужей. Все заговоры были раскрыты и обезврежены, а когда, наконец, после одиннадцати лет выжидания и многочисленных неудачных попыток свергнуть нового правителя, изгнанники, объединившись, решились выступить против Козимо в открытом бою, его военачальник Алессандро Вителли наголову разбил их при Монтемурло. Пьеро Строцци спасся от смерти, притворившись мертвым и спрятавшись среди трупов, а Филиппо Строцци был взят в плен на поле битвы, которое он не пожелал покинуть, доставлен во Флоренцию и заключен в цитадель.
