Жена Капелло, мачеха Бьянки, была сестра патриарха Аквилеи; чтобы отомстить обидчику, она прибегла к помощи брата. Влияние патриарха Аквилеи было безгранично; он явился в Совет Десяти вместе с зятем, сказал, что в их лице всей венецианской знати нанесено тяжкое оскорбление, и попросил, чтобы Пьетро Бонавентури был объявлен вне закона как виновный в похищении. Когда Совет Десяти выполнил его просьбу, патриарх потребовал ареста Джанбаттисты Бонавентури, дяди Пьетро, которого он подозревал в соучастии в этом преступлении. Эта просьба также была выполнена. Несчастного Джанбаттисту схватили сбиры Светлейшей республики и бросили в темницу, где о нем тут же забыли, ибо Совету Десяти надо было решать участь множества других, куда более важных персон, и спустя три месяца он умер там от холода и голода.
А Джованнино, со своей стороны, неделю обшаривал без устали все закоулки Венеции, угрожая, что если он найдет Пьетро и Бьянку, то прикончит их собственными руками.
Читатель, вероятно, спрашивает себя: что общего между юными любовниками, бежавшими ночью из Венеции и преследуемыми оскорбленной родней, и Фердинандо, младшим сыном герцога Козимо Великого, в ту пору римским кардиналом. Скоро мы ответим на этот вопрос.
Тем временем беглецы добрались без всяких препятствий до Флоренции, но, как легко понять, чуть живые от усталости, и укрылись у отца Пьетро, который жил в маленькой квартирке на третьем этаже, на площади Сан Марко: бедняки чаще других бывают рады принять детей под свой кров. Бонавентури и его жена с распростертыми объятиями приняли Пьетро и Бьянку. Служанку рассчитали, чтобы избавиться от лишнего рта, который мог быть не только жадным в еде, но и опасным в разговоре. Все домашние хлопоты взяла на себя мать; а Бьянка, чьи нежные руки не могли снизойти до черной работы, занялась вышиванием и создавала вещи сказочной красоты. Отец Пьетро, зарабатывавший на жизнь тем, что переписывал для нотариусов бумаги, объявил, что взял себе помощника, и стал брать вдвое больше заказов. Бог благословил их труды, и маленькое семейство зажило безбедно.
Разумеется, Совет Десяти дал знать о своем решении флорентийским властям, которые позволили Капелло и патриарху Аквилеи искать беглецов не только во Флоренции, но и по всей Тоскане. Поиски ни к чему не привели. Все были слишком заинтересованы в сохранении своей тайны.
Так прошло три месяца, и бедная Бьянка, привыкшая ко всем усладам роскоши, ни разу не пожаловалась на нищету, которая окружала ее теперь. Единственным ее развлечением было смотреть на улицу, приподняв край занавески; но не бывало такого, чтобы бедная затворница позавидовала тем, кто в веселье или в печали шел или ехал куда вздумается.
Среди тех, кто проезжал мимо ее окна, был наследный принц Франческо, который через день навещал отца в его замке Петрайя. Франческо обычно отправлялся в это маленькое путешествие верхом; он был молод, галантен и хорошо держался в седле, а потому всякий раз, проезжая по улицам, где на него могли смотреть прекрасные глаза, он лихо гарцевал на коне. Но не молодость, не красота, не изящество всадника занимали Бьянку, когда он скакал мимо: она думала только о том, что юному принцу, столь же могущественному, сколь и привлекательному, достаточно сказать слово, чтобы с Пьетро сняли все обвинения и он стал свободен и счастлив. При этой мысли глаза юной венецианки, и без того лучистые, сверкали еще ярче. Зная, что принц проезжает по ее улице через день, в одно и то же время, она всякий раз подходила к окну и приподнимала занавеску. Однажды принц случайно посмотрел вверх и увидел в тени занавески сияющие глаза девушки. Бьянка отпрянула от окна — так порывисто, что букет, который она держала в руке, упал на улицу. Принц спешился, поднял букет, немного помедлил, надеясь, что пленительное видение появится вновь; однако занавеска больше не поднялась; тогда он приколол букет к своему камзолу и поехал дальше, но, перед тем как скрыться за углом, несколько раз обернулся.
Через день он в тот же час проезжал мимо; и хотя Бьянка, вся дрожа, стояла у окна, занавеска так и не поднялась, и ни один даже крохотный цветочек не упал на улицу.
Прошло еще два дня, и принц снова проехал по той же улице; но занавеска оставалась непреклонной к его молчаливым мольбам.
Тогда принц решил прибегнуть к иному средству. Вернувшись в свой дворец, он вызвал к себе испанского дворянина по имени Мондрагоне, которого приставил к нему отец и который охотно оказывал ему разного рода услуги. Принц положил своему придворному руку на плечо, поглядел в глаза и сказал:
— Мондрагоне, в третьем этаже углового дома на площади Сан Марко, между площадью Санта Кроче и Виа Ларга, живет молодая девушка, которая, насколько я помню, не встречалась мне во Флоренции. Она красива, она мне понравилась; через неделю я желаю увидеться с ней.
Бывают обстоятельства, при которых главное достоинство придворного — краткость, и Мондрагоне знал это.
— Будет исполнено, ваша светлость, — ответил он.
Он отправился домой и, вне себя от радости, рассказал жене, что принц оказал ему честь, избрав его своим наперсником. Жена Мондрагоне была весьма опытна в таких делах; она сказала мужу, что берет все на себя, а он пусть выполняет при Франческо свои обычные обязанности. В тот же день она навела справки и узнала, что в указанной ею квартире живут две супружеские пары, пожилая и молодая; что старуха по утрам ходит за покупками, а мужчины по вечерам относят заказчикам переписанные за день бумаги; однако молодая женщина не выходит на улицу никогда.
Раз эту девушку нельзя выманить из дому, рассудила Мондрагоне, значит, надо проникнуть к ней в дом.
На следующее утро Мондрагоне подъехала в карете к дому Бонавентури, остановилась за углом, в двадцати или тридцати шагах от двери, и стала ждать. Когда старуха, как обычно, вышла за покупками, Мондрагоне приказала кучеру пустить лошадей галопом, завернуть за угол и сбить эту женщину, причинив ей как можно меньше вреда. Возможно, такой способ знакомства был не самым безопасным, зато самым быстрым. Должны же маленькие люди понести хоть какой-нибудь ущерб, когда до них снисходят великие мира сего.
Кучер был сообразительный и ловкий малый: жена Бонавентури рухнула на землю, отделавшись незначительными ушибами. Она подняла страшный крик, но Мондрагоне живо выскочила из кареты, успокоила возроптавшую чернь заверениями, что кучер сегодня же получит двадцать пять ударов палкой, ласково обняла пострадавшую, велела слугам усадить ее в экипаж и заявила, что сама доставит ее домой и не уедет, пока не услышит от врача, что прискорбный случай не повлечет за собой никаких тяжелых последствий. Собравшийся народ был от нее в полном восторге.
Они вошли в дом. С первого взгляда Мондрагоне поняла, что имеет дело с бедняками, и, как обычно, оценила добродетель молодой женщины по стоимости ее жилища.
Ей представили Бьянку. При всей своей хитрости Мондрагоне была озадачена: никакая, даже самая бедная одежда не могла умалить гордую осанку молодой женщины. К тому же речь ее была изысканно любезной. Под личиной бедной горожанки угадывалась знатная дама. Мондрагоне удалилась, поняв только одно: из этой женщины вполне можно сделать фаворитку принца и, если дело удастся, составить себе на этом состояние.
На следующий день она явилась к Бонавентури узнать, каково здоровье пострадавшей; та чувствовала себя прекрасно и была на седьмом небе от того, что такая важная дама проявляет к ней участие. Мондрагоне превосходно разбиралась в людях: она не стала предлагать деньги, но намекнула, что ее муж занимает высокое положение при дворе, и предложила воспользоваться его влиянием. Свекровь и невестка переглянулись, и Мондрагоне поняла: ее предложение будет принято.
Назавтра она приехала снова, и в этот раз была еще ласковее, чем прежде. Накануне она дала понять Бьянке, что, несмотря на все ее уловки, распознала в ней особу знатного происхождения. Она призвала Бьянку довериться ей. У молодой женщины не было причин отказывать ей в доверии: она рассказала все. Мондрагоне выслушала с чарующе доброжелательным видом ее признания, а потом заметила, что положение более трудное, чем она думала вначале, и придется рассказать обо всем ее мужу; но в любом случае дело непременно будет улажено, ведь ее муж пользуется неограниченным доверием принца и имеет на него двойное влияние — не только как воспитатель, но и как друг. Она предложила заехать на следующий день за Бьянкой и ее свекровью и отвезти их к своему мужу. Бьянка перепугалась: впервые за три или четыре месяца, проведенные во Флоренции, ей предстояло выйти из дому, притом что, как она знала, ее разыскивал Совет Десяти, — и она стала отказываться под предлогом, что в столь простом платье, как у нее, нельзя представляться такому вельможе, как граф Мондрагоне. Именно этого и ждала искусительница: она подошла ближе, определила, что они с Бьянкой примерно одного роста, и сказала, что если только простота одежды мешает Бьянке увидеться с графом, то это препятствие легко устранить: завтра она привезет придворное платье, которое ей прислали из города и которое, несомненно, подойдет Бьянке так, словно оно было сшито для нее.
