– Слышал, слышал. Взаимодействие, принципиальный скачок. Не сожрали бы раньше. Мы-то, глядишь, и устоим, а пацана жалко.

– У пчелки. Ты с каких пор записался в филантропы?

– С тех самых. При прочих равных надо подстраховаться. Опять же не безнадежен: совершенная непригодность и неприживаемость открывает известные двери. Он беспомощен, а, значит, играть с ним, что кошке с мышкой возиться. Так пусть играют, а мы посмотрим. Аминыч, твой выход.

Сцена требует декораций. Пустота, якобы наполняемая воображением зрителя, выдает претенциозность режиссера и только: детали обстановки говорят о происходящем часто поболее самого происходящего. Веня знал, что в его чудесной стране или полюбят и прибьют, или прибьют сразу. По-другому тут не умеют, да, признаться, и не горят желанием уметь. Тогда он только еще начинал тернистый свой путь к благодарной аудитории, и хождение – не по метафизическим мукам, а по вполне осязаемому минному полю, научило его отточенной осторожности. «Не ошибается лишь тот, кто не делает резолюций», – по счастью научил однажды дядю за политурой безусловно талантливый товарищ в лампасах, польстившийся на его несовершеннолетнюю сестру. Мучимый раскаянием похмелья, заехал наутро к старшему брату «покалякать по-мужски», где и рубанул от подлечившихся щедрот правду-матку: тридцать лет беспорочной службы и блестящей карьеры на одном почти «указание руководства Вы уже имеете». А там хоть бы и сам руководство, поди подкопайся и докажи.

Сын, как это часто бывает, родился лишь через девять месяцев после зачатия, в то время как генеральская приязнь исчезла вместе с капельницей, завершившей краткий период нетрезвого увлечения. Ощутив вновь реальность происходящего, справедливо опасавшийся спиться будущий папа оценил порочность связи, родившейся за бутылкой, да и отпрыск мог выйти на свет с известными отклонениями. Однако же премиальный навык – пить в комфорте безответственности, так или иначе передал. Вениамин начал жизненный путь без шансов, жителем умирающего от безработицы поселка с оригинальными криминальными традициями. Молодые здесь косились на ментов, но в менты их не брали. Чуть позже, уже отмотав или выхаживая условный, косились окончательно. В этой чудесной среде Веня единственный не пил и не употреблял, поскольку за неимением иной ласки обожал себя до исключительности, часами порой любуясь в зеркало на довольно-таки посредственную наружность. Каждая родинка или новоявленный прыщик имели у него обязательные имя, прозвище, и общее для вселенной – по-другому себя не понимал, отчество. Иные особенно почитаемые части тела составили бы числом названий словарь какого-нибудь туземного языка: зная все наизусть, никогда не забывал и не ошибался. Испытание номер первое и заключалось в оправдании абсолютной до оскорбительного трезвости: именем отца поклявшись говорить только правду – то есть ничего определенного, он приступил к разминированию на сабантуе одноклассников.

– Накати уже, мазурик. Или не уважаешь? – обстоятельства были выбраны тщательно и отсутствие в компании дам гарантировало как минимум от одного вида агрессии.

– Не думаю, что причастен к причастию, – в тот день подавались гашиш и пиво, сочетание также не располагающее к излишней вспыльчивости.

– Ты безбожник, значит, – Малыш, здоровенный увалень без тайны, заглотил словесную наживку, подняв ставки сразу до наивысших: мог и череп проломить, но притом его убедить, значило убедить всех разом, – Пей, скотина, пока добрый, или сдохнешь тут же.

– Разве я это утверждал.

– А что ты утверждал, сволочь, – скучавшие друзья подключились к развитию сценария.

– Имеет ли смысл объяснять это в доме, где гостя знают лучше его самого. А те, кто не знают, охотно верят – опять же, не ему. Не проще ли смириться с любым о себе мнением. Которое все одно непоколебимо – в сознании тех, кто по умолчанию умнее.

Конечно, ему досталось. Благородная профессия сапера оперирует лишь да или нет, но поселковую шпану о том не предуведомили. Быстро оказавшись на полу, однако же не менее быстро понял, что избивают его не со злобы, но в порядке скорее приятельского спора, выложив оппоненту пару лишних аргументов. Всезнающего принудить стыдиться легко – стоит тому чего-нибудь впервые, хоть бы не до конца понять, и дело в шляпе. Еще получая удары в живот, Веня уже строил планы на следующую встречу.

Тех, кто станет всерьез переживать за уровень кинокритика на поисковом сервере, угадать не трудно. За радость они хотят платить – усердием молитвы да труда, или брать в долг. Им удалось освоить два полярных взгляда: мир должен мне и я должен – не миру, но его создателю. Яркие эстампы психологии: если брать, то, не стесняясь, отовсюду, если оформить вексель – то непосредственно у самого. «Всем нужно, отчаянно необходимо рассчитаться за счастье, иначе они не примут. Ничего стоящего здесь не дается просто так – говорит им весь жизненный опыт. Удивительно, как можно не заметить в детской песочнице слона: сама жизнь дается бесплатно, в силу природной способности, а часто и желания родителей». Проваливаясь под градом ударов в бессознательное, Веня прочел на полутораметровой панели послания будущего света.. Нет, Светланы: «Ванесса Паради, к которой я никогда не относилась серьезно, удивила меня».

«Зачем живет такой человек», – явилась следом чуть более авторитетная цитата, – «Зачем он мне не служит. Зачем он служит не мне», – и впрямь недурно: чем тратить силы впустую, отчего не добавить к тщеславию хотя бы одного выгодоприобретателя. С какой стороны ни посмотри, достойно, благостно и целесообразно. Дойдя, наконец, до собственной мысли, он с наслаждением отключился.

Персона основательная, несмотря на боль – впрочем, обошлось без переломов, поутру засел за бизнес-план. «Итак, более всего людям нужно, чтобы мнение их было – важно или выслушано? Предпочтительно и то, и другое; да еще оценено впридачу. Максимальным числом – кого бы то ни пришлось, и – ключевое отличие от банальности религии, здесь и сейчас. Следовательно, формируем некий обобщенный образ сообщества всех элементов – разумных животных и прочих, нам непонятных. Называем сей организм Свет – в честь прародительницы великой идеи деградации. И утверждаем, что тот способен – при желании, конечно, слышать, оценивать и, наиболее ценное, отвечать. Происходящим. Не надо неисповедимости, к чему смирение для тех, кто мнит себя всем – пусть все с ним разговаривает. С ним, и с остальными прозревшими – избранность нужна. Однако охотнее и доходчивее с тем, кто.. А вот здесь уместно оставить вопрос и того, кто станет на него – при желании, конечно, отвечать. Не советы давать, но размышлять над метаниями.. Как бы их назвать. Паства было, равноапостольный звучит длинно.. Мы. И точка – куда же без нее».

Осталось решить добавлять ли привычные страх или ужас. Веня хорошо понимал, что суть таковых есть пустота, но без пустоты той могли и его – потехи ради или какого благого дела для, удалить к чертовой матери из насущности. Мудрое папино наставление вдруг точно ударило по голове деревянным молотком – впустил интригу и облегченно вздохнул. «Ежу понятно, что от мира, который прекрасен, по меньшей мере странно ждать подлянки.. Так ведь и не с ежами дело имеем. Не нужно им этой информации». Тогда и случилось то решающее деление на себя и остальных, разве оформленное по-изящнее. В тот момент новоявленный идеолог еще понимал, что подстраивается в угоду интересам дела. Не всерьез – да надолго ли. «Да и можно ли не всерьез поверить – сработает ли. А всерьез позорище какое.. Так же верят. Вот пусть они-то и будут каждый с большой буквы: объяснить людям божественность и рассчитывать на благодарность; такие свидетели долго не живут». «Смотри выше», – будто и впрямь подсказал снова любимый, но невиданный отец и резолюции предусмотрительно не последовало.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.