– В каком, говоришь, звании? Урядник?[115] Помяни моё слово – до войскового старшины[116] дорастёшь.

Казачина остался польщённым…

Под утро бунтовщики начали наращивать своё присутствие в районе порта, и его защитники заволновались.

– Етическая сила, – обречённо выдохнул поручик Игнатов, – пушки и конная гвардия.

– Ну гвардию, положим, я смогу остановить, – Грифич смерил взглядом широкое, ровное пространство. Окружающие вытаращились на него с выпученными глазами.

– Вы чего? – заметил их реакцию князь. – Решили, что я брошусь на них с саблями наголо?

Вообще-то, именно так они и подумали… Вздохнув, князь объяснил свою задумку:

– Поскачут они между складами, так положить на дорогу несколько канатов поодаль друг от друга и натянуть в нужный момент. А когда завал образуется, то и атаковать.

Ба-бах!

Звук выстрела шести пушек оглушил непривычных портовых работников, и те аж присели, и это находясь в безопасном помещении! Князь аж поморщился – с гражданскими трудно работать прежде всего потому, что сложно предугадать, что же они выкинут в следующий момент. Они могут быть великолепными стрелками и фехтовальщиками, иметь опыт дуэлей, но вот в настоящей битве, особенно если просто не понимают, что надо делать… А даже если и понимают – рефлексов-то нет. Владимир только в восемнадцатом веке понял весь сакральный смысл маршировки и другой, столь бессмысленной, казалось бы, в армии двадцать первого века, муштры – просто-напросто приучают действовать единым организмом и реагировать на команды без раздумий и одинаково.

Выстрелы пушек смели баррикаду, но людей за ней не было – так что не было и потерь. Так, несколько человек обозначали присутствие, а как только дозорный с подзорной трубой подал сигнал, что артиллеристы готовы стрелять, разбежались в разные стороны. Проход между складами был около двадцати метров шириной, так что бежать пришлось недалеко.

Следующий залп – и проход очищен. Вдали массовка изображает ринувшихся на подмогу вояк. Грифич внимательно наблюдает за действиями противника… Есть! Они решили пойти ва-банк и двинули конницу вперёд. Идиоты, но ведь ожидаемо… Лейб-гвардии конный полк ринулся по широкому проходу тесным строем – колено к колену. Вот постепенно набирается скорость и лошади переходят на рысь…

Отчаянный взмах рукой и… Передние ряды начинают падать, задние продолжают напирать.

– Руби их песи! – заорал Рюген, и по этому сигналу из дверей выскакивают семёновцы с мушкетами. Заряжены они не пулями, а картечью[117], так что залп получается ужасающей мощи. Семёновцы отходят в сторону и принимаются перезаряжать оружие, а на смену выбегают другие солдаты. Залпы звучат один за другим, и всё пространство затянуто дымом.

– Отходим! – командует князь, и солдаты послушно отступают. Добивать? Да пока дым рассеется, времени пройдёт немало, а лезть с клинками в это… месиво… Там наверняка остались живые, но вот насчёт здоровых и боеспособных – вряд ли, разве что буквально считанные бойцы. Впрочем, семёновцев тоже немного – меньше полусотни. Ну а что делать, если есть и другие направления – не менее опасные. Да и… полк изначально был в половинном составе – кто-то воюет на стороне мятежников, ну а кто-то просто решил выждать…

Удалось захватить одного пленного. Как и все в этом полку, принадлежал он к аристократии. Раненый мужчина чуть за тридцать. Владимир много раз сталкивался с ним на балах и приёмах. Как же его зовут… Да, впрочем, хрен бы с ним. Оттащив его в сторону, он вместе с Емельяном принялся за допрос.

– Рассказывай, – с мягкой улыбкой велел он пленнику. Тот с ненавистью уставился на князя.

– Мы всё равно убьём Петра, и Россия станет свободной!

Громкое заявление, однако вскоре выяснилось, что подразумевается республика по типу Польши – с правами для аристократов и бесправием для всех остальных. О подробностях заговора пленный говорить отказался.

– Зря, – с такой же мягкой улыбкой сказал Рюген и рукояткой кинжала раздробил ему мизинец, зажав предварительно рот. Затем начал «играть» с раздробленным пальцем, а как только пленный пытался орать, следовал тычок в солнечное сплетение.

Чувствовал ли он что-нибудь к жертве? Да – отвращение. Владимиру были омерзительны все эти заговорщики, готовые заведомо ослабить страну ради того, чтобы лично им было лучше. Впрочем, они подводили под своё предательство весьма своеобразную философию – они лучшие представители народа и потому должны жить лучше. Ну а представители более… низкие должны быть счастливы служить таким господам, как они. Несчастливы, и вообще не желаете признавать себя низшими, а нас, таких хороших, – высшими? Выродки, твари, нелюди – засечь плетьми, стоптать конями! Вы не имеете права на жизнь!

Через две минуты лейб-гвардеец с ужасом смотрел на него и выкладывал всё, что знал, а знал он немало – друг от друга они не слишком таились. Грифич сидел перед «языком» по-татарски, со скрещенными ногами, и молча кивал, всё так же улыбаясь. Когда тот начал повторяться раз за разом, коротко, без замаха ударил пленного в висок тыльной стороной ладони. Пугачёв молча и даже с некоторым одобрением смотрел на него. Закончив допрос и убив врага, они не стали что-то говорить, а просто отошли в сторону – пусть считают, что умер позже от ран…

– Не зря спешат, – объявил Владимир семёновцам, – знают, что времени у них немного, ведь в Петербурге народ уже начинает понимать, что им хотят посадить на шею Екатерину, убив императора. Раныпе-то они могли считать, что дело уже сделано и потому присягнуть ей, но теперь наши люди рассказали, что государь и наследник живы и в безопасности.

– Ну а что, они разве не знают, что Кронштадт невозможно взять? – удивился один из жадно слушавших гвардейцев.

– Да, может, и знают, – пожал плечами князь, – но надеются взять город и короновать Катьку. Ну а там, может, кто-то из гарнизона крепости соблазнится и предаст, или ещё что…

– То есть нам просто выстоять немного, а там и город поднимется – если будут знать, что мы ещё держимся? Так?

– Верно.

Боевые действия на территории порта, по совету попаданца, велись маневренные. Для этого сделали смешанные группы из гвардейцев и флотских, знающих территорию. Ну и получалось неплохо – в нужном месте накапливали силы, били и сматывались, не дожидаясь «ответок». Тактика в большинстве случаев была стандартной – залп из засады, затем Владимир с Емельяном и сержантом Вахрамеевым врезаются в ошеломлённого противника и «связывают» его боем, давая своим время на перезарядку. Затем ещё один залп – и в штыки.

Грифич почернел от порохового дыма и покрылся пятнами чужой крови. Много раз они пересекались с другими отрядами, объединялись в условленных местах и вновь разбегались. Встретившись в очередной раз, князь увидел, что Челищев чрезвычайно доволен.

– Их с тыла начали бить, – хрипло сказал майор, не дожидаясь вопроса, – уланы твои ядром стали, ну а к ним остальные армейские присоединились. Пока мы тут силы на себя стянули, к бунтовщикам сзади пристроились.

Сказав это, он хрипло рассмеялся немудрёной шутке, заржали и остальные, сбрасывая напряжение.

Постепенно силы мятежников начали таять – не только из-за действий оборонявшихся. Князь уже наблюдал несколько сценок, когда в одиночку или небольшими группами противники просто бежали прочь.

– Любим Арсеньевич, тебе не кажется, что они очень уж бестолково действовали, – заметил принц во время одной из передышек, жуя подобранную щепочку.

– Вестимо, – солидно согласился командир семёновцев, – они и так-то потерянные были – чувствовали всё-таки свою неправду, а сейчас и вовсе…

Постояли, помолчали…

– Орловы гвардию в атаку ведут! – Прибежал с донесением рядовой гвардеец с выпученными глазами. Впрочем, пока не вели, а только воодушевляли.