К этому Екатерина уже привыкла – последние пару лет она регулярно получала выволочки от супруга. Если вначале он был весьма снисходителен к её изменам, то теперь потерял всякое терпение. Мало того, что она выставляла напоказ своих любовников, так ещё и не стеснялась клянчить деньги у иностранных дипломатов[105]. Весной и вовсе – родила от Орлова сына…[106] А теперь ещё ухитрилась посадить Орлова на денежный поток, из которого тот черпал, ни капли не стесняясь. Да, собственно говоря, воровал большую часть поступающих средств…

Грифич остался недоволен результатами – Пётр был в своём репертуаре. Позже, сидя с вернувшимся из ссылки (благодаря Петру) Миниху за бочонком пива, на вопросы фельдмаршала «Об известном деле» он только мрачно буркнул:

– Государь ослеп.

Несмотря на все интриги Владимира, непотопляемая Екатерина всё оставалась супругой будущего императора. Можно, разумеется, и не увлекаться «игрой», став по-настоящему нейтральным. Но… спортсмен прекрасно помнил, как на одном из балов хорошо подпившая Като принялась приставать к нему в углу за портьерами.

Не желая лезть в чужую супружескую жизнь… Да откровенно говоря – женщина вдобавок была не в его вкусе. Так вот князь просто отстранил её и ушёл. Через несколько дней в зеркальной поверхности он увидел взгляд Екатерины, смотревшей на него. Там была такая ненависть…

Офицер не знал, играет ли обида отверженной женщины или что-то другое. Однако такие глаза он часто видел – у врагов, несущихся на тебя с клинком наголо и желающих непременно, любой ценой убить врага.

После этого случая, и без того расположенный к Петру, он сделал свою ставку – на законного императора. Возможно, та Екатерина и впрямь была Великой и многое сделала для страны. Но эта… Эта заводила любовников без всякого стеснения, брала деньги у дипломатов вражеских держав и желала власти – власти любой ценой. Попаданец принял решение: она не должна прийти к власти, и если понадобится…

Повлиять на Петра Грифич так и не смог. Не смог Миних, Воронцов… Пётр Фёдорович был твёрдо убеждён, что поскольку он законный государь, то идти против него никто не посмеет. Вот вроде умный же человек, но откуда в нём этакая прекраснодушность? Сколько переворотов совершилось уже в России и всё равно – «не посмеют»…

Однако и сделать ничего Владимир толком не мог – влияния не хватало. Ну и помимо всего прочего, сейчас как раз был своеобразный период междувластия, когда не ушли ещё прежние сановники и не уселись достаточно уверенно нынешние. И естественно, были игроки, игравшие только за себя.

Не только Екатерина – хватало и других ловцов удачи помельче. Были партии английские и французские, австрийские, прусские… даже шведская! Были желающие посадить на трон так называемого императора Ивана – сына Анны Леопольдовны, который почти всю жизнь провёл в заточении, свергнутый Елизаветой.

Всё, что князь мог реально сделать, так это способствовать собственной популярности и популярности Петра. Семёновский полк он мог считать «своим», хорошие шансы при заварухе он имел и у измайловцев. Поднимутся за него и армейские полки, расквартированные под Петербургом. Не все, разумеется, да и гвардия просто-напросто ближе… Но хоть что-то надо делать!

Пьянки-гулянки попаданец отмёл, зато идея с песнями показалась разумной. В итоге, он буквально «изнасиловал» свою память, но написал каждому гвардейскому полку собственную песню и собственный марш. Понятное дело, что написал (точнее будет – вспомнил и записал) он не только для гвардии, но и песни вообще, запустив «в народ» такие нетленки, как «Враги сожгли родную хату» и «Чёрный ворон». Популярность поднялась, но…

Против Петра уже практически в открытую играли французы и англичане, снабжая сторонников деньгами. К великому сожалению Грифича, на такое в эти времена практически не обращали внимания – норма, ети…* Кошели с серебром раздавались практически в открытую[107]. А Пётр? Пребывал в благодушном настроении и наслаждался жизнью, в открытую поселив фаворитку и в своих покоях и выселив супругу в другое крыло дворца.

Князь здорово подружился с Павлом, воспринимая его скорее как младшего брата. Мальчишка чувствовал такое отношение и в ответ относился очень тепло. Если Панин был скорее некий надзиратель, пусть и достаточно либеральный, то Владимиру просто не приходилось прибегать к розгам или угрозам таковых. Достаточно было сказать: «Я обиделся на тебя» – и мальчик старался исправиться. Возможно, такое влияние попаданец приобрёл благодаря привычке честно и открыто отвечать на все вопросы. Ну… почти на все – на некоторые он честно признавался, что просто не знает ответа или говорил: «Для твоего возраста такие знания не нужны».

Павел крайне тяжело воспринял смерть Елизаветы и окончательную размолвку отца с матерью. Отца он любил, и нужно сказать, что Пётр старался уделять мальчику внимание, играя с ним в солдатики, чехарду или прятки. А вот мать… К матери он и раньше относился не слишком тепло – Екатерина была откровенной «кукушкой», забегая пару раз в неделю и обычно в самое неподходящее время. Для неё было нормой зайти к сыну после бала и потискать его как игрушку, обдавая винными парами. Несколько минут нежностей – и она убегала с очередным кавалером.

Однако мать есть мать – возраст у Павла пока такой, что без неё не обойтись. Ну и видя её ссоры с отцом, кавалеров, пьянки… Чувства к Екатерине у цесаревича были двоякие…

В общем, психика ребёнка получила тяжёлый удар, и Грифич старался смягчить его состояние. Обычно – новыми играми или нехитрыми изобретениями. Вот и сейчас…

– Владимир, – они давно называли друг-друга по имени, – а это что? – с удивлённым видом спросил мальчишка, глядя на чудную конструкцию. Не менее удивлённо выглядели его сверстники – князь всё-таки «пробил» идею класса.

Современники попаданца опознали бы в конструкции прообраз велосипеда – без педалей и на колёсах типа тележных, разве что повыше уровнем.

– Самокат, – отозвался Наставник, – попробуй.

Показав, как тут можно пробовать, он отдал конструкцию детворе. Попробовали… Впечатлились – и во дворце уверенно прописались скрипучие двухколёсные механизмы, а ребятня принялась осваивать их, играя в догонялки и гоняя на скорость. Всё бы ничего, но были и аварии – в основном страдали лакеи, в которых врезались малолетние гонщики. Впрочем, лакеи быстро научились реагировать на детские крики и поскрипывание колёс.

Были изобретения и для придворных…

– Вот… думки, – бросил он на столик, за которым скучали сановные старички, кроссворды и сканворды, адаптированные под нынешние реалии. Старички маразмом не страдали и быстро разобрались в сути – так у Двора появилось новое развлечение, причём, что интересно, люди пожилые больше полюбили составлять кроссворды-сканворды, чем их отгадывать. Ну а князь, пользуясь привилегиями директора Шляхетского корпуса (а точнее – имеющейся там типографии), начал выпускать небольшими тиражами самые интересные произведения – с указанием авторства. Вскоре тиражи «Думок» стали тысячными, принося корпусу довольно заметную прибыль.

Посмотрев на успех «думок», он озадаченно почесал затылок (мысленно) и обругал себя – идея-то витает в воздухе…

– Государь, прошу дозволения выпускать газету, – обратился он к Петру. Князь ожидал хоть каких-то вопросов, пусть формальных, но нет – Пётр Фёдорович аж вскочил от возбуждения:

– Дозволяю!

Правда, потом уже начались вопросы, но видно было, что Владимиру Пётр доверяет и интересуется скорее из любопытства. Газета в городе уже была – официальные «Ведомости», но была она нерегулярной, неструктурированной и достаточно скучной.

Понятно, что асом журналистики попаданец не был, но какое-то представление о работе газетчиков всё-таки имел. Так что к началу июня вышел первый номер «Известий Петербурга», в которых была страничка новостей, страничка сплетен и слухов, сканворды/кроссворды, поздравления и другие вещи, привычные его современникам. Первый тираж напечатали всего в пятьсот экземпляров, но в итоге его пришлось допечатывать несколько раз, и общая численность проданных газет перевалила за десять тысяч.