Колея от повозки резко метнулась вбок и, взрыхлив землю, образовала яму. Шаман остановился и разглядел в траве груду камней – остатки старинного сэргэ. Устыыр прикусил губу, сощурился и разворошил обломки палкой. На внешней стороне камни покрыты были незнакомым ему орнаментом, а с внутренней потемнели, будто их обожгло огнем.

Птица проскользнула над головой шамана и следующим заходом опустилась ему на плечо. Она аккуратно сложила свои тонкие белые крылья с темным узором и уставилась синеватыми с оранжевыми точечками глазами на остатки сэргэ. Шаман зашептал сквозь зубы – так тихо, что слова могла разобрать лишь сидевшая на плече птица.

Устыыр снова посмотрел на следы от повозки – они сворачивали вправо, но после крутого поворота возвращались на прежний курс. Шаман осторожно отошел от сэргэ, будто боялся, что кто-то в степи услышит его шаги, и прошептал птице еще несколько слов. Она соскочила с его плеча, распрямила крылья в коротком падении и взмыла далеко-далеко в небеса, за какие-то секунды сделавшись чуть заметной родинкой на теле небес.

Дуракам везет если не всегда, то даже чаще – вероятно поэтому, едва Сардан и Ашаяти добрались до Эрээсина, как уже на въезде в город повстречали человека, знавшего где искать местную артель музыкантов. Человеком этим был монах какой-то из южных религий. Он прибыл в Ооют с надеждой обратить в свою веру хоть какого-нибудь простофилю, но нашел куда более милосердного бога в бутылке вина и теперь, сильно пьяный, валялся у забора собственного храма. Человек этот знал всех местных выпивох и где они обитают.

Сардан и Ашаяти вошли в ворота замка Эрээсина и долго блуждали потемками кривых коридоров, прежде чем наткнулись на дверь с изображением лиры. Дверь эта вела в более-менее крупную комнату, освещенную свечами и без окон. По центру стояла кушетка, а на кушетке, пытаясь придать себе некоторую элегантность, лежала женщина. Она была ооюткой, поэтому сходу определить ее возраст Сардану не удалось – в промежутке между пятнадцатью и до конца шестого десятка эти люди как будто бы вообще не менялись. На ней было весьма откровенное кожаное платье, какие не часто встретишь на севере, а через спинку кушетки перекинута была роскошная доха из шкур красных лисиц. На полу валялась дюжина опустошенных флаконов нимского ликера, еще два дразняще зажаты были между женских ног. Дама была безжалостно пьяна и кое-как поддерживала улыбающуюся голову в дрожащей руке.

– Гнетущая рабочая атмосфера, – прокомментировал Сардан.

Ашаяти многозначительно вздохнула.

Женщина на кушетке прищурилась, силясь разглядеть вошедших, потом попробовала лечь как-то по-другому, попристойнее, наверное, но передумала, решила приподняться и сесть. Однако и этого не вышло. Локоть ее поскользнулся на выпавшем из-под подушки флаконе, дама икнула в некотором замешательстве и сползла с кушетки на пол, расшвыряв рассыпанную внизу тару. Сардан что-то воскликнул и с медвежьей галантностью бросился на помощь.

– Будешь моим псом? – вдруг сказала женщина мягким низким голосом.

Верхняя половина ее тела лежала на полу, а вызывающе полуголые ноги всё еще задраны были на кушетку. Сардан остановился, сбитый с толку непредвиденной дилеммой – что делать, разглядывать интересную картину или размышлять над многозначительным вопросом? В нерешительности он посмотрел на Ашаяти. Та насупилась и раздраженно хмыкнула.

– Будет, – сказала она.

– Гав, – добавил Сардан.

Перевернутая женщина добродушно улыбнулась – и уснула.

– Дверью мы не ошиблись. Узнаю родную артель, – серьезно произнес Сардан.

– У вас в конторе все такие? – поинтересовалась Ашаяти.

– Нет, у большинства рожи страшные, как у меня.

Ашаяти помогла Сардану уложить девушку поудобнее и угрожающе следила за тем, как бы он не схватился пальцами за что-нибудь мягкое. После этого поспешили в артельную кухню, но поживиться оказалось нечем – и без того немногочисленные горшки и миски были пусты, и пусты давно. Нашлась лишь пара недоеденных лепешек, которые Сардан с Ашаяти сразу и прикончили. После этого, всё еще голодные и несчастные, жалобно вздыхая, поплелись в библиотеку. Сардан открыл дверь – и отшатнулся!

Библиотека было разгромлена – свитки валялись на полу в лужах светящейся крови…

Ашаяти потянулась к мечу. Сардан обернулся будить пьяную хозяйку артели, но та, валявшаяся последние минут десять без сознания на кушетке, внезапно подскочила, в одно мгновение возникла позади Ашаяти и приставила ей к горлу нож!

Сардан застыл, Ашаяти выругалась.

– Сиреэдрээх! Вы кто такие? – спросила непонятная женщина.

Нож дрожал в ее нетвердой руке, лезвие касалось шеи пучившей глаза Ашаяти.

– Это ты кто такая?! – выпалил в свою очередь Сардан.

– Какая такая? Кто вы?!

Ашаяти пыталась разглядеть нож у себя под подбородком и не знала куда спрятать нос от ядовитых алкогольных паров.

– Что значит – кто мы? Кто ты?! – не унимался Сардан.

– Сиреэдрээх, крикливый парень, кто вы такие?!

Сардан изо всех сил старался придать беседе содержательность и задал встречный вопрос:

– При чем тут мы?!

Незаметно для стоящей за ее спиной женщины, Ашаяти повела рукой вдоль тела и засунула пальцы себе прямо в штаны. Сардан разом покраснел, покрылся потом и вылупил глаза – еще чуть-чуть и гляди – слюна потечет. Ашаяти злобно посмотрела на похотливого музыканта, но продолжила рыться где-то между ног.

– Кто вы такие? – женщина с ножом трезвела и теряла терпение. – Считаю до пяти, серый парень. Ох… эй…

– Какой? – Сардан смотрел на шевелящуюся в штанах Ашаяти руку и потерял нить разговора. – Что? До скольки?

– Бр-р… Ох, девка, меня сейчас тебе за шиворот вырвет…

Ашаяти яростно засопела и спешно извлекла из штанов невидимый злодейке позади кинжал. Сардан раскрыл от удивления рот, а голову заполнили вопросы. Он подумал, что до сих пор многого не знал о женщинах.

Ашаяти потихоньку подняла кинжал к груди.

– Два, три, шесть… нет… ох… – считала женщина с ножом, но запнулась, остановилась, вспоминая что там дальше.

И не успела она собраться с мыслями, как грохнула входная дверь!

Сначала показалось, что это ветер ударил ее о косяк, но задергалась ручка – кто-то пытался проникнуть в артель снаружи…

Трое внутри замолкли, переглянулись, как заговорщики, в убежище которых ломится королевская гвардия. В дверь стукнули, дернули ручку, стукнули еще раз и кто-то снаружи культурно выругался, потом, очевидно, пнул дверь ногой, взвизгнул и выругался менее культурно. Опять задергалась ручка и что-то зазвенело. Нож так и заплясал по горлу Ашаяти – хорошо еще, что он был не слишком острый. Ашаяти машинально отпрянула и волосами влезла схватившей ее злодейке в нос. Та скривилась от накатившего чиха, сжала нож изо всех сил и, выдавая карикатурные гримасы, стала водить лицом туда-сюда.

Снаружи послышался шорох, опять звон. Женщина с ножом справилась со своим носом и кисло уставилась на Сардана, а тот, настороженно, – на Ашаяти. Музыкант вспомнил, что, когда входили в артель, дверь вообще-то и не закрывали…

И вот она растворилась!

– Тю, – послышался какой-то ватный голос снаружи, – в другую сторону открывается, мерзавка двуличная! Вот и зачем я такой бессмысленный на свете? Непонятно…

Грохнув лбом о косяк, в дверь ввалился на полусогнутых ногах пьяный мужчина. Самозванка с ножом вздрогнула и машинально повернула голову. Ашаяти только того и надо было! Она ловко выскользнула из-под лезвия и, развернувшись в падении, махнула кинжалом там, где должно было быть горло зарвавшейся негодяйки. Но та была не лыком шита – женщина потемнела и внезапно развеялась темно-сиреневым дымком, который тотчас всосался в щели между досками в стенах и полу. Всё случилось так быстро, что трое оставшихся в артели замерли с раскрытыми ртами, ошеломленные увиденным. Ашаяти стукнулась спиной о стену и молча таращилась в пустоту. Пьяница в дверях дергал себя за физиономию в попытках разлепить опухшие от вина веки.