— Но это для него плохо кончилось, — сказал Бассомпьер.
— Господа, — сказал король, — война в Пьемонте — дело серьезное, и мы с матушкой решили, что оно будет обсуждено в Совете. Вас, маршал, должны были известить о необходимости присутствовать на нем. Кузен д’Ангулем и господин де Гиз, я вас извещаю. Не скрою, что в Совете у королевы многие настроены в пользу Месье.
— Государь, — сказал герцог Ангулемский, — говорю заранее и во всеуслышание, что мой голос будет за господина кардинала: после осады Ла-Рошели было бы великой несправедливостью отнять у него командование ради кого угодно, кроме короля.
— Это ваше мнение? — спросил король.
— Да, государь.
— А вы знаете, что два года назад кардинал хотел посадить вас в Венсен и только я этому помешал?
— Ваше величество были не правы.
— Как это не прав?
— Да, если его высокопреосвященство хотел посадить меня в Венсен, значит, я того заслуживал.
— Бери пример с твоего кузена д’Ангулема, — сказал л’Анжели, — он человек опытный.
— Полагаю, кузен, что, если бы вам предложили командовать армией, вы были бы иного мнения?
— Если бы мой король, кого я чту и кому обязан повиноваться, приказал мне командовать армией, я принял бы это назначение. Но если бы он только предложил мне командование, я уступил бы эту честь его высокопреосвященству со словами: "Дайте мне пост такой же, как у господ де Бассомпьера, де Бельгарда, де Гиза, де Креки, и я буду вполне счастлив".
— Черт возьми, господин д’Ангулем, — сказал Бассомпьер, — я не думал, что вы столь скромны.
— Я скромен, когда сужу себя, маршал, и горд, когда сравниваю себя с другими.
— А ты, Людовик, слушай, ты за кого? За кардинала, за Месье или за самого себя? Что до меня, то заявляю: на твоем месте я был бы за Месье.
— Почему, дурак?
— Потому что, проболев все время осады Ла-Рошели, он наверняка захочет взять реванш в Италии. Может быть, теплые страны больше подходят твоему брату, чем холодные.
— Лишь бы там не было слишком жарко, — произнес Барада.
— А, и ты решился заговорить! — сказал король.
— Да, — ответил Барада, — когда у меня есть что сказать, иначе я молчу.
— А почему ты не шпигуешь?
— Да потому, что у меня чистые руки и я не хочу их пачкать; потому, что от меня пахнет хорошо и я не хочу пахнуть плохо.
— Держи, — сказал Людовик XIII, вынимая из кармана флакон, — можешь надушиться этим.
— Что это?
— Померанцевая вода.
— Вы знаете, что я ее ненавижу, вашу померанцевую воду!
Король подошел к Барада и брызнул ему в лицо несколько капель жидкости из флакона.
Но, прежде чем они успели коснуться лица молодого человека, он бросился к королю, вырвал флакон у него из рук и разбил об пол.
— Господа, — спросил король, побледнев, — как бы вы поступили, если бы какой-нибудь паж нанес вам оскорбление, подобное тому, что допустил в отношении меня этот бездельник?
Все промолчали.
Один Бассомпьер, не в силах сдержать свой язык, выпалил:
— Государь, я велел бы его выпороть!
— Ах, вы бы велели меня выпороть, господин маршал! — крикнул Барада вне себя и, несмотря на присутствие короля, обнажил шпагу и кинулся на маршала. Герцог де Гиз и герцог Ангулемский его удержали.
— Господин Барада, — сказал Бассомпьер, — поскольку обнажать шпагу в присутствии короля запрещено под угрозой отсечения кисти руки, вы позволите мне отнестись к этому запрету с должным уважением; но, поскольку вы заслуживаете урока, я вам его дам. Жорж, шпиговальную иглу!
И, взяв иглу из рук конюшего, Бассомпьер произнес:
— Отпустите господина Барада.
Барада отпустили, и он, несмотря на окрики короля, яростно бросился на маршала. Но тот был старым фехтовальщиком; если он не часто обнажал шпагу против врагов, то не раз делал это против друзей, и теперь с отменной ловкостью, не вставая с кресла, парировал удары фаворита, а затем, воспользовавшись первым же случаем, вонзил ему шпиговальную иглу в плечо и оставил там.
— Ну вот, почтеннейший молодой человек, — сказал он, — это будет получше кнута и запомнится дольше.
Увидев кровь, выступившую на рукаве Барада, король вскрикнул.
— Господин де Бассомпьер, — сказал он, — не смейте больше являться мне на глаза.
Маршал взялся за шляпу.
— Государь, — сказал он, — с позволения вашего величества я обжалую этот приговор.
— Где? — спросил король.
— Обращусь к Филиппу Бодрому.
И пока король кричал: "Бувара! Пошлите за Буваром!", Бассомпьер, жестом простившись с герцогом Ангулемским и герцогом де Гизом, пожал плечами и вышел, пробормотав:
— И это сын Генриха Четвертого! Не может быть!..
III
МАГАЗИН ИЛЬДЕФОНСО ЛОПЕСА
Как, вероятно, помнят наши читатели, в отчете Сукарьера кардиналу значилось, что г-жа де Фаржи и испанский посол г-н де Мирабель обменялись записками у ювелира Лопеса.
Но Сукарьер понятия не имел, что ювелир Лопес был душой и телом предан кардиналу, в чем он был весьма заинтересован, ибо в своем двойном качестве магометанина и еврея (одни считали его евреем, другие магометанином) ему с трудом удавалось избегать оскорблений, несмотря на то что он старательно и открыто ежедневно ел свинину, стремясь доказать, что не принадлежит ни к последователям Моисея, ни к последователям Магомета, запрещающим своим приверженцам свиное мясо.
И все-таки однажды ему чуть не пришлось дорого заплатить за глупость некоего докладчика Королевского совета. Лопес был обвинен в том, что во Франции выплачивает пенсии от имени Испании; к нему явился докладчик Королевского совета, проверил его книги и нашел в них запись, по его мнению самую компрометирующую:
"Guadameciles рог El Senor de Bassompierre".
Лопес, предупрежденный, что будет обвинен в государственной измене наравне с маршалом, бросился к г-же де Рамбуйе (она вместе с красавицей Жюли была в числе лучших его клиенток) и попросил ее защиты, объясняя, что все его преступление — запись в книге заказов:
"Guadameciles рог El Senor de Bassompierre".
Госпожа де Рамбуйе попросила своего супруга спуститься; узнав, в чем дело, он тут же отправился к докладчику, с которым был дружен, и заверил его в невиновности Лопеса.
— И все же, мой дорогой маркиз, дело ясное, — сказал ему докладчик: guadameciles!
Маркиз перебил его.
— Вы говорите по-испански? — спросил он чиновника.
— Нет,
— Вы знаете, что такое guadameciles?
— Нет, но по одному виду слова я догадываюсь, что это нечто ужасное.
— Так вот, дорогой мой, это означает: "Кожа с золотым тиснением для обивки стен — господину де Бассомпьеру".
Докладчик никак не хотел в это поверить. Пришлось послать за испанским словарем, где сам докладчик отыскал перевод столь занимавшего его слова.
В действительности Лопес был мавританского происхождения; когда мавры в 1610 году были изгнаны из Испании, Лопеса послали во Францию, чтобы он защищал интересы беженцев; он обратился к г-ну маркизу де Рамбуйе, говорившему по-испански. Лопес был умный человек. Он посоветовал торговцам сукном одну срочную сделку; она оказалась удачной, и торговцы выделили ему из своей прибыли долю, на которую он не рассчитывал. На эти деньги он купил необработанный алмаз, огранил его и нажился на этом; вскоре к нему стали отовсюду присылать необработанные алмазы как к самому лучшему гранильщику. В результате все лучшие драгоценные украшения того времени проходили через его руки, тем более что ему посчастливилось найти помощника, еще более умелого, чем он сам. Этот человек, согласившийся работать с ним, был настолько ловок, что одним ударом молотка раскалывал алмаз надвое.
Когда встал вопрос об осаде Ла-Рошели, кардинал послал Лопеса в Голландию разместить заказы на постройку кораблей или даже купить готовые. В Амстердаме и Роттердаме он скупил множество всяких вещей, прибывших из Ирака и Китая, и таким образом не просто ввел, но и изобрел торговлю редкостными вещами во Франции.