– А я была ей? – вернула вопрос. – Где ты был всё это время? Я не видела тебя два года! И теперь ты приходишь и строишь из себя старшего брата! Ты мне не брат! И никогда им не был!

– Мира… – Стас потянулся ко мне.

– Уходи! Я видеть тебя не могу! Как ты не поймёшь? – прокричала я.

– Кнопка…

Кардиомонитор снова бешено запищал, Стас отступил, отвернулся от меня, обхватил руками голову. Я слышала, как тяжело он дышит. Я чувствовала, как больно ему от моих слов.

«Прости, прости! Не могу я прощаться, не умею. А тебе нельзя быть рядом. Я здесь ненадолго!» – вопил мой внутренний голос.

– Мира, я… если что, я рядом, – сказал он, закрывая за собой дверь.

А я больше не сдерживала слёзы. Дурацкие слёзы. Дурацкая Мира. И почему я всё время реву? Это всё оболочка. Люди слабые, эмоциональные. Я воин. Воин, который не может, не должен любить. У меня есть только дозор. Но в груди щемило, и душа рвалась за ним, обычным фотоном. Она выла от отчаяния и тоски.

Вернулся Фортис, с маленькой бутылочкой воды и коробочкой яблочного сока. Сел на мою кровать, притянул меня к себе и аккуратно обнял:

– Сол, он тебя любит.

– Не говори ничего! – перебила Тёму я.

– Ему плохо без тебя, – продолжил речь вредный целитель, – его душа тянется к твоей. Не понимаю, почему вы не…

– Фор, прекрати! – отстранилась я, разозлившись. – Даже если ты что-то там и заметил, я скоро вернусь в Хрустальный Замок! Сейчас нам нужно как-то выбраться из больницы и найти Влада!

– Мир, просто странно это…

– Не надо! – я отвернулась от него и закуталась в одеяло до самого кончика носа.

– Хорошо, тогда теперь официально ты будешь моей невестой! – выдал строго Артём. – Сама напросилась!

Я грустно улыбнулась и проворчала из-под одеяла:

– А кольцо? А встать на одно колено?

– Вот ведь, всё-то она помнит! А я сэкономить хотел, пока ты невменяемая, – уже веселее, с привычными озорными нотками произнёс Артём.

– Не-не! – я вылезла из укрытия и наигранно серьёзно посмотрела на жениха. – Всё должно быть как положено! Никаких облегчённых версий!

Тёма без капли смущения уселся на мою постель, заграбастал меня к себе под бочок и притих. В тёплых объятиях целителя с каждым его словом мне становилось так легко, так мирно.

Вскоре за мной пришла Светлана, прямо на кровати укатила меня на МРТ и прочие обследования. Фёдор Степанович, шутник и балагур, развлекал всё то время, что я провела в томографе, пока была на процедуре. В туннеле, под давлением замкнутого пространства, я случайно обнаружила у себя неожиданную сверхспособность. Закрыла глаза, сконцентрировалась на голосе доктора Богданова, чтобы не поддаться внезапному приступу клаустрофобии, уже накатывающей медленной волной, как вдруг картинка окружающей реальности изменилась. Сквозь толстые стенки томографа я увидела небольшой огонёк, точно свет от фонарика, совсем как в дозоре, когда мне доводилось провожать потерявшиеся души в поток. Душа Фёдора Степановича была тёплой, золотистой, с редкими голубыми всполохами, такой открытой и чуткой, но очень сильной. Сосредоточившись, мне удалось различить даже тоненькие нити, не толще паутины, расходящиеся от фотона в разные стороны, ниточки, что тянулись к родственным душам, к его якорям. Заворожённая этим прекрасным зрелищем, я даже не сразу поняла, что процедура сканирования закончилась.

– Мирослава Сергеевна, вы отличный пациент! – пропел Богданов. – Как оловянный солдатик! Снимки вышки на пятёрку!

Меня перевели в другую палату, так как, по словам Фёдора Степановича, таким ворчливым и прожорливым барышням нечего делать в реанимации. Наверное, папа постарался, и в палате я была одна, если не считать целителя, который упрямо отказывался покидать больничные стены.

– Тём, а тебе на работу не нужно? – проворчала я, пытаясь перебраться с каталки на новую койку.

– Всё своё ношу с собой, – ответил Артём, указав кивком на огромный ноутбук, что стоял на окне.

Мой дорогой надзиратель помог перекинуть и аккуратно уложить на постель загипсованные ноги, из дополнительного одеяла он соорудил валик под колени и отрегулировал наклон матраса.

В обед приходила мама и накормила нас с Артёмом. Мне достался, правда, только бульон с домашней лапшой. А вот у Тёмы был пир горой. Целитель чудом припрятал для меня пирожок с мясом.

Так серой чередой похожих друг на друга дней потекли мои больничные будни. Рядом со мной с утра и до вечера по очереди дежурили Тёма, папа или мама. Когда сил удерживаться в оболочке не хватало, я возвращалась в Хрустальный Замок, где надо мной суетилась уже Тенеритас. Она восстанавливала моё атрофировавшееся за время цикла тело, настоящее, то, что принадлежало воину-искателю Солис. Тене усердно лечила ещё не до конца затянувшиеся раны, полученные мной в Великой войне.

Иногда казалось, что оба моих воплощения – земная оболочка и родное – чувствуют друг друга, обмениваются ощущениями. Бывали моменты, когда я, находясь в своей комнате в Хрустальном Замке, замечала мимолётное лёгкое покалывание на кончиках пальцев или табун бешеных мурашек, пробегающих по предплечью, словно кто-то коснулся меня. Они дарили приятное тепло, от которого моя душа готова была искриться.

– Сол, как только заживут ноги твоей земной оболочки, мы сможем приступить к тренировкам, – обрадовала меня однажды Луче.

– Но я себя уже хорошо чувствую, я уже готова! – тут же вскочила я.

– Нельзя, искатель, ваша связь очень крепка, а оболочка ещё слаба. Ты покалечишь её, если во время боя случайно вернёшься на Землю.

Через три недели Фёдор Степанович разрешил лечиться на дому под строгим присмотром приставленного ко мне врача.

– Что ж, Мирослава, душа моя, как бы мне ни хотелось провести в вашем приятном обществе ещё пару недель, думаю, мы смело можем вас отпустить на волю! – произнёс он, как всегда, нараспев, внимательно изучая мою историю болезни. – Приступы не повторялись, контрольные результаты МРТ поразительные! Скажу честно, слегка сшибающие с толку! Ткани восстанавливаются, очаг поражённых областей стремится к нулю. Вы у нас тут ворчите и лопаете пироги, да-да, я в курсе. Так что, кроме как ждать пока срастутся ваши косточки, мне и заняться нечем. Да и папа твой хотел провести некоторые обследования по своей области. Но это, я думаю, он просто для подстраховки.

– Фёдор Степанович, спасибо вам за всё! – улыбнулась я искренне своему лечащему врачу.

– Барышня, это вам спасибо, вы у нас, деточка, местное чудо! – ответил он с хитринкой во взгляде.

Богданов подмигнул мне, похлопал по плечу и спешно убежал к своим многочисленным пациентам.

Пришла мама, чтобы помочь мне переодеться и собраться.

– Артём сегодня только к вечеру приедет, – сказала мама. – Он вчера уехал в Ярославль по работе. Хороший мальчик. Так за тебя переживает! Как же я рада за вас, детки!

Мама тихонько, думая, что я не вижу, вытерла слёзы.

– Да, Тёма мне уже четыре раза с утра звонил, – ответила я, натягивая толстовку с капюшоном. – Мам, я сказала, что мы будем его ждать. Он ведь сможет остаться у нас, правда?

– Конечно, Кнопка! Мы уже его приняли в семью! Только, – мама смутилась, – думаю, папе будет спокойнее, если Тёма поживёт в гостевой спальне… ну, ты понимаешь…

– Мам… – посмотрела я на родительницу с нескрываемым упрёком.

– Всё-всё, молчу! Давай-ка мы тебя причешем лучше, а то какой-то валенок у тебя на голове!

Всё это время с банными процедурами мне помогали медсёстры, душ я могла принимать только частями, чтобы не намочить гипс, да и голову помыли, лишь когда сняли повязку. Так вышло, что я и в зеркало то себя ни разу после аварии ещё не видела. Ведь даже зубы чистила сидя, а все отражающие поверхности находились гораздо выше уровня моих глаз.

– Да, спасибо мамуль, мне самой без зеркала было трудно! Только «гулька» и получалась.

Мама распустила мои волосы, собранные в узел высоко на макушке, и неожиданно ахнула, а потом побледнела: