— Что?.. Откуда такое выраженье? — я думала, на него лишь у Люсы «патент».

— От бабушки, — буркнула та. — Она у меня… — и решительно тряхнула головой. — Все у нас получится. Ты только болтаться не забывай, и встречаемся за воротами у…

— У лестницы, ведущей к заливу, — и снова прижала Марит, ткнув ей в ухо картонным клювом. После чего процесс прощания тут же свернулся. — Ну, я… пошла.

— Да уж иди, — и дверью мне сзади — пендель.

Труднее всего сделать первый шаг. А потом, стоит лишь вспомнить: куда ты идешь, и надобность в «пенделях» отпадает. Так и я, мысленно сплюнув (натурально то, не получится), рванула по коридору с целью стратегически слиться с толпой. Потом снова вспомнила… о конспиративном «болтании»… и тут же запнулась о собственный огромный сапог… Мама моя — не потерять бы в повороте. Зато странность в походке сама собой обозначилась. Да и «толпа» вскоре нашлась — за первым же, в намеченном Марит, зале.

Здесь повсюду был свет. И в этом, почти дневном свете, как в дорогой магазинной витрине, разноцветными пятнами — люди в ярко раскрашенных масках. Звериных, человеческих, с рогами и в кружевных узорах — на любой вкус и роль. Маски важно стояли, опершись на стойки с горячительными запасами (и явно, не граппы), лавировали меж ними и, развалившись, сидели в диванах. И впечатление от этого было таким, будто они все разом и выставляют себя напоказ и демонстрируют полное безразличие. Никто никому не кивал, руку приветливо не вскидывал, а единственными собеседницами в зале заливались, цветущие наготой, Розы. Нет, кое-какая одежда на них, все же, была, однако вопроса: «А что же под ней?», явно не возбуждала.

«И хорошо, что под моей собственной «миной» не видно выраженья лица. Хотя, неизвестно, с какими сейчас остальные», — вот с этими мыслями я и вынеслась мимо ориентиров наружу. И лишь на миг замерла на крыльце — все те же постные картонные рожи, только уже мелькающими в интимной садовой тени. А мне, значит… и, подогнув от усердия пальцы на ногах, запрыгала по ступеням. Сквозь узкие прорези глаз — серые плиты внизу и розовыми клочками по сторонам — цветы. Сквозь картон на ушах — собственное же дыхание, лишь изредка прерываемое женским заливистым смехом (из той же тени). А ярдов через двадцать, я услышала музыку. С подсвеченной фонариками площадки правее. Танцевали две пары: гости и Розы. По краям, в стороне от оркестра (аккордеон и две скрипки), за столиками, торчало еще человек пять, а музыкой был «лангуоре(1)»… Мама моя… Я этот танец учила ещев старших классах гимназии, но то, что «исполнялось» здесь, походило на наши потуги также как пожатье руки на объятия страсти. И я даже притормозила, вывернув клюв… А потом вновь понеслась вдоль обвитой цветами аллеи… И вот одно мстительно радует: сивушное «благоухание» граппы, которое я теперь щедро дарю, начисто перебило ненавистные вездесущие розы.

— Да хобий ты натюрморт… — а вот память о них мне, той же «щедростью», видно отбило — прямо по курсу, у высоких резных ворот томились в безделье двое охранников… — Та-ак, Зоя, сбавляем узлы. Идем на сближение с противником, — и теперь от старанья уперла в картонку язык…

Противник, завидя еще издали старательно колыхающийся объект, заметно напрягся у своих нагретых спинами башенок. Оба сразу… Объект (то есть, я), решил старанья убавить. Однако, явно не рассчитав (ну так, здесь — ничего нового)…

— О-у, — прямо под руки с обеих сторон. Я лишь злосчастный сапог подтянуть успела.

— Не сильно зашиблись, мессир? — и заботливо прислонили меня к своему нагретому месту… Так, а мне еще и отвечать?..

— О-у… у-у.

— Кх-хе!.. Ясненько, — почесал загривок один.

— И чего с этим «мешком» будем делать? — пришпилив меня к камням за плечо, поинтересовался второй. Вот же дура! Актриса без красного платья. И шмыгнула под картонкой носом.

— Так его ж до коляски надо?

— Так это, само собой. А ты ее знаешь? На чем он сюда?

— А бес его… Никип ведь тута стоял. Он, видно, и принимал этого… Мессир, вы там как? Может, забрало поднять? Свежий воздух и все та…

— О-о-о, — мол, не надо, мне и так легко дышится… Мама моя.

— Слушай, чего делать то будем? Ждать?

— Кого? Никип теперь неизвестно когда вернется, а этот… мало ли? — а вот здесь я полностью присоединяюсь. И даже дернулась на своей «булавке» — руке, что сподвигло парней к принятью решенья:

— А давай я его сам провожу. Кучер то должен признать?

— Ну-у… Веди, — вот какие ж вы милые. И заботливые, мать вашу.

— Х-хоп… Мессир, держитесь прямее.

Кучер меня, конечно, признал. Хотя, слегка удивился. И как только «хозяйский мешок» сгрузили наверх, тут же дернул поводья… И что теперь?.. Я лишь клюв свой развернула на так и стоящего у дороги охранника. Еще б платочком вслед помахал… Мама моя, а куда ж это я… еду? Пока дорога тянулась вдоль высокого каменного забора, пришлось смирно сидеть, а вот сразу за поворотом… Как там Виторио в столице проделывал? И, забыв про свою бытность мешком, метнулась к кучерской спине. По-моему, двух стуков достаточно.

— Чего, мессир Сэм? Совсем худо? — уже успев набрать скорость, резко затормозил тот. Я же на этот раз решила даже воплями не выражаться. А со всей прыти, ломанулась с коляски в ближайшие к дороге кусты.

— Мессир Сэм, вам помочь?! — услышала лишь вдогонку.

— Мама моя… Марит.

Девушка на мое фееричное появление с совсем другой стороны, чуть с обратной не сквозанула. Но, мужественно выкатив глаза, лишь прихлопнула руку к груди:

— Святая Мадонна… Зо-оя.

— Ага! — явила я ей сияющую физиономию. — Бежим, Марит. Очень быстро бежим… И мы побежали…

Где-то, мили через две, я все же потеряла сапог. Второй уже просто откинула. И дальше понеслась босиком. По туманному лугу, не разбирая пути. И какое же это…

— Уф-ф, Зоя! Я больше не… — и рухнула первой в траву. Я продержалась еще секунду:

— Марит, какое же это счастье. Ты просто не представляешь, — и опустилась рядом, раскинув руки и ноги. — Мама моя…

— Ага, — отдышавшись, перевернулась та набок. — Счастье, конечно.

— Пока не потеряешь, не поймешь. А теперь я точно знаю, сколько стоит этот туман и запахи спящих трав. И чириканье птичек, которых мы с тобой всполошили.

— Ну, и сколько? — фыркнула мне в локоть Марит.

— А, нисколько. Они — бесценны. Как и свобода.

— О-о… В самую суть, — откинулась девушка обратно. — Только что ты теперь со своей свободой делать то будешь?

— Не знаю, — беззаботно скривилась я. — Вот надышусь и решу.

— Ага… Тогда, пока дышишь, скажи мне: ты глину месить умеешь?

— Чего?

— Глину, — вздохнув, повторила Марит. — У меня к тебе — предложение…

______

1 — Танго по-чидалийски, в переводе с исходного итальянского, «томление». Существует две основные разновидности танца: «лангуоре — зал», для исполнения «в свете», и «тесный», считающийся первоначальным вариантом.

— И даже не вздумай мне про то языком молоть!

— Да я тебе мельник что ли?! Чтобы такие конфигурации им…

— И за слова не цепляйся!

— Так может, Розет, мне и вовсе тогда…

— Что?!

— Да я…

— Ну что, что, драгоценный ты мой?

— Да я, тогда…

И вот так уже битый час… Уж скорей бы… определились. А то солнышко… Я осторожно разлепила глаза и, оторвав затылок от стены, смачно, во всю длину рук потянулась… Хорошо-то как. Мама моя… Доски крыльца, еще хранящие утреннюю влагу, медленно нагревались, испуская в воздух запах старого дерева и полыни (средство проверенное от мелкой нечисти и еще одно сходство с Люсой). А прямо над головой в дозревающей вишне смачно ругались местные воробьи. Копкинские. По названью деревни. И куда меня опять закинула моя шальная судьба?..

Поначалу мы с Марит очень долго спускались в долину. Тропинка, сразу от сонного луга завиляла между обкатанных ветром валунов, пока не нырнула, наконец, в длинный проход вдоль рядов виноградника. И я невольно взглянула влево: