К нам подошла одна из укуренных с фломастером. В надежде, что Рейчел сделает ей боди-арт.

– Одну только бабочку? – умоляла она.

– Подходи на обеде, – ответила Рейчел, возвращаясь к рисунку и смазывая крылья птицы пальцем.

– Ты прямо мастер, – сказала я. – Судя по всему. – Я показала на расстроенную девочку, вернувшуюся к своей парте.

– Ну, я действительно много рисую. – Рейчел потянулась убрать волосы с лица, посмотрела на запачканные пальцы и передумала. Я протянула руку и убрала ей волосы за ухо, а она косо мне улыбнулась.

– Значит, ты не рисуешь. А что ты делаешь?

– Иногда фотографирую.

– Я думала, у тебя нет телефона.

– У меня есть цифровая камера, просто без телефона. На этом уроке разрешают заниматься фотографией?

– Нет, но тебе не нужно рисовать хорошо, чтобы получить пятерку. Достаточно ходить на уроки и показывать, что стараешься.

Я оглянулась и понизила голос:

– Похоже, сюда пихают всех, кто на грани отчисления.

– Да, так и есть. Но еще и тех, кто любит искусство. Ты из каких?

– О, меня точно считают на грани отчисления. Это же моя пятая старшая школа.

– Погоди, пятая? В каком ты классе?

– В одиннадцатом.

– Тебя выгнали из предыдущих четырех?

– Нет, просто мы с мамой много переезжаем.

Рейчел посмотрела на меня с интересом, потом вновь занялась рисунком.

– Это ей из-за работы приходится все время переезжать?

– Нет.

– Вы скрываетесь от закона?

Это был довольно необычный вопрос, и, подняв глаза, я не могла понять, шутит Рейчел или нет.

– Если бы и бежали, я бы вряд ли тебе сказала.

– Может быть, – ответила Рейчел. – Когда я училась в шестом, тут проездом была девочка, которая так и сказала – ее родители скрываются от закона. Но оказалось, они просто были психически больные.

– Правда? – Я была заинтригована. Я редко слышала о других хронических путешественниках. – Мы убегаем от моего отца, а не от закона. Он опасен. Не знаю, почему мама не поговорит с полицией или еще с кем, вместо того чтобы переезжать.

– Ну, полиция здесь отстойная, – сказала Рейчел. – Прошлой весной накрыли одну тусовку…

– Это о ней вы говорили за обедом?

– Нет, это было летом. Прошлой весной была большая тусовка у старшеклассников, все собрались у одной пещеры. Когда появилась полиция, они разбежались, и, разумеется, чисто по случайности полиция погналась за Брайони. А я была с ней, так что забрали обеих. А потом еще заставили дышать в трубочки, и я тебе клянусь, только больше разозлились, когда поняли, что мы не пили. Тогда они сказали, что мы, наверное, употребляли что-нибудь потяжелее.

– А вы употребляли?

– Нет! Короче, моя мама и мама Брайони нашли адвоката, и дело замяли, но у нас в городе всего пять копов, и они все меня ненавидят. Как и Брайони, но ее они и так ненавидели, потому что у нее черная мама.

Зашибись городок. Мне нравилась Рейчел, но кажется, она была единственным, что тут было хорошего. Ну и может быть, Брайони. Все равно. Чем раньше заставлю маму переехать, тем лучше. Интересно, почему учительница литературы не отправила меня к директору? Странно.

Когда я пришла домой, мама спала. Это можно было считать ухудшением по сравнению со вчерашним вечером, когда она сидела уставившись в стенку. Я перекусила и вышла на улицу с фотоаппаратом. Перед домом, где мы живем, был двор, но без нормального сада. Посреди двора возвышался столб с фонарем. Кто-то соорудил нечто вроде клумбы из кирпичей у его основания и посадил цветы. Но лето выдалось сухое, и еле живые цветы выглядели печально, потому что никто их не поливал. Трава во дворе хрустела.

Через улицу виднелся газон, который хозяева явно усердно поливали. На траве стояла статуя гуся, наряженного в тряпичный чепчик.

Я сняла гуся и цветы, а потом заметила на фонаре на маленьких железных завитках под самой лампой тучу паутинок с пауками. Редко можно встретить, чтобы пауки жили вместе помногу, но здесь они все могли прокормиться, ведь свет привлекал множество насекомых.

Я сфотографировала пауков и их паутинки, и задумалась: как называется такое скопление? Колония? Пауковая плетенка? Паучий кондоминиум? Паучий коллектив? Я никогда не была таким фанатом пауков, как Firestar, но, глядя на них через фотоаппарат, начинаешь их больше ценить: они умеют обрабатывать паутину или жертву двумя или четырьмя ловкими лапками одновременно. Вообще паутина – это круто, но тут она была спутанная, пыльная, вся в остатках мотыльков. У Firestar есть фотографии совершенно потрясающей паутины, которую паук сплел в углу их крыльца: она вся была в каплях росы и рассветных лучах. Паучий шедевр. Паучий шедевр уровня Рейчел, а не Стеф.

– Стеф, – позвала мама с порога.

Что ж, по крайней мере, она встала с кровати. Я оглянулась: уже смеркалось.

– Идти домой? – спросила я.

– Да, я хочу запереть.

Я направилась за ней в дом. Она заперла дверь и забаррикадировала ее стулом.

– Как прошел день? – спросила она, как будто пытаясь быть нормальной.

– Все ОК. Но школа тут ужасная.

Она поморщилась и ничего не ответила.

Может быть, у нее и впрямь психическое заболевание, а не страх перед реальной угрозой? Так мне казалось в дни, похожие на сегодняшний, когда она почти ни на что не реагировала. Правда, я не думала, что у нее галлюцинации. В любом случае я все равно не могла заставить ее пойти к психиатру, как не могла заставить вернуться в Фиф-Ривер-Фоллз.

Я знала, что это бессмысленно, но сказала:

– В Фиф-Ривер-Фоллз я могла бы пойти на испанский и не читала бы «Алую букву» по третьему разу. И могла бы ходить на фотографию.

– Прости, – ответила она.

Я отправилась к себе в комнату и загрузила фотографии в ноутбук, чтобы лучше их рассмотреть. Одна фотография с пауком вышла неплохо, и я выложила ее и отметила Firestar. Потом перешла в свой Котаун, чтобы пожаловаться всем на ужасную училку литературы.

– Поверить не могу, что она хотела порвать чужой рисунок, – откликнулся Марвин.

– Да, это вообще жесть, – написал Икосаэдр.

– Она старая? – спросила Гермиона. – Типа таких учителей, которые ненавидят детей, но продолжают преподавать, потому что через два года уйдут на пенсию?

– Нет, – ответила я. – Не седая, без морщин.

– Надо ее как-нибудь убедить уйти, – написали ЧеширКэт. – Сделать ей одолжение.

– Написать на небе «ты отстой, уволься», – предложили Firestar.

– Э-э, у меня нет самолета, – ответила я.

– Фломастером у нее на парте? – написали МегаШторм.

– Это вандализм! – хотя слушайте, если я хочу неприятностей… Правда, не уверена, что хочу вылететь из-за какого-то жалкого вандализма.

– Хоть что-нибудь хорошее есть в этой школе? – спросили ЧеширКэт.

– Рейчел, – ответила я. Сфотографировала ее рисунок со мной и загрузила.

– Это ты так выглядишь? – спросил Марвин.

– Да. Я ведь раньше не выкладывала свои фотографии? – Мне вдруг стало не по себе. Но это даже не фотография, просто рисунок! По идее на Кэтнет постили картинки с животными, но очень много кто выкладывал еще и селфи. Гермиона выкладывала. Икосаэдр выкладывал. Марвин, Firestar и ЧеширКэт – нет.

– А перейти в другой класс литературы ты не можешь? – спросили ЧеширКэт.

– Школа слишком маленькая, да к тому же Рейчел в этом классе. И другие уроки ведет та же учительница.

– Знаешь, я как раз проверяю, – продолжили ЧеширКэт, – можно купить дрон по вполне доступной цене, если хочешь попробовать написать в небе…

Когда на следующий день я пришла на литературу, на доске еще красовалось имя мисс Кэмпбелл, написанное ее замысловатым почерком. Но перед классом стояла незнакомая женщина. Судя по шепоту вокруг, это была директриса, и это было странно. Обычно директор выходит на замену в самом крайнем случае, скажем, если учительницу вырвало перед всем классом на втором уроке, и ей пришлось уйти посреди дня. Но если бы мисс Кэмпбелл вырвало, я бы точно узнала.