Котауны – одна из самых крутых штук на Кэтнет. Котаун – это как группа кошек. На Кэтнет есть, конечно, чат-комнаты, но, если вы пользуетесь Кэтнет уже некоторое время, модераторы назначают вам индивидуальную группу из людей, которые, по их мнению, могли бы вам понравиться. Я пользовалась Кэтнет уже месяца два, когда меня отправили сюда. В моем Котауне было шестнадцать человек, но четверо редко появлялись онлайн.

«БЛМММММ!!!!!» – написал кто-то, едва я вошла. На сайте меня звали БураяЛетучаяМышь, но все мои друзья сокращали: БЛМ. Или БЛМММММ, когда были особенно рады. Я пыталась использовать Бэтгёрл в качестве ника, но все сразу думали, что я фанатка комиксов про Бэтмена.

«Как тебе новый дом? – спросили Firestar. – Начались занятия в новом городе? Я иду в школу завтра, и уже ненавижу одиннадцатый класс».

Я никогда лично не встречала Firestar. Мы познакомились на Кэтнет, и, пожалуй, дружили тут больше всех. Нам обоим нравились существа, которых другие считали неприятными, – я любила летучих мышей, а Firestar пауков. У нас обоих была странная жизнь со странноватыми родителями, и мы оба абсолютные изгои во всех школах. Я бы очень хотела встретиться с Firestar, но их семья живет в Уинтропе, штат Массачусетс. А если верить маме, рядом с Бостоном доступными ценами на аренду даже не пахнет.

«Ты уже ненавидишь одиннадцатый класс, даже не дав ему шанса! – написала Гермиона. – Хотелось бы тебе, чтобы одиннадцатый класс ненавидел тебя, не дав тебе шанса?»

«Что за бред, Герми. Одиннадцатый класс точно меня ненавидит. Так вот, БЛМ, у меня для тебя фотка, зацени».

Я посмотрела новые фото Firestar. И на одной – ого! – летучая мышь! Настоящая плодоядная мышь. Firestar ни разу не в Австралии, но плодоядные мыши водятся и в Бостонском зоопарке.

«Круто, Firestar, спасибо тебе».

Надо будет утром проверить, нет ли на крыльце пауков-кругопрядов, чтобы ответить на подарок.

«А что тебе не нравится в одиннадцатом классе, Firestar? – это не Гермиона, а ЧеширКэт. – Скажи нам, вдруг мы сможем помочь».

«Вы мне ничем не поможете, разве что математикой, как в прошлом году».

«Математику очень переоценивают, – написали МегаШторм. – Может, это вообще миф».

«А ты, БЛМ? – это ЧеширКэт. – Не волнуешься из-за новой школы?»

«Я уже привыкла, – соврала я. – Мне теперь все равно».

Утром я проснулась от маминого крика «Ты опоздаешь!», хотя непонятно, как я могла опоздать, когда еще даже не поступила. Я оделась, затем откопала свою папку с табелями успеваемости. У меня их четыре. Я поступала в шесть – нет, семь старших школ, но в трех я пробыла так недолго, что не успела получить табель.

Старшая школа Нью-Кобурга находится в низком здании, окруженном парковками и кукурузными полями. Мама поставила машину в дальнем конце площадки, чтобы не искать место на гостевой парковке. Было жарко и солнечно. Ветер дул нам в лицо пылью и запахом асфальта.

Мама не любила разговаривать с людьми, но у нас уже был случай, когда она решила просто высадить меня одну у старшей школы, и все прошло не слишком хорошо. Так что теперь она всегда заходит со мной. Мы открыли входную дверь, и нас окатило потоком кондиционированного воздуха с запахом воска, которым, наверное, натирали летом полы. В холле стоял шкаф с наградами, наполовину закрытый баннером со словами «С ВОЗВРАЩЕНИЕМ, РАНГЛЕРЫ». Я не сразу нашла табличку с надписью «Администрация» и стрелочкой, но заметила ее быстрее мамы.

– Все будет хорошо, – сказала мама. Я не совсем поняла, к кому она обращалась – ко мне или к себе.

Тот раз, когда она высадила меня одну, был в Канзасе, в моей второй старшей школе за девятый класс. Тогда совпали две проблемы. Во-первых, со мной не было мамы, что привлекло лишнее внимание, потому что это странно. Во-вторых, мы сняли жилье рядом с заброшенным участком, вот только хозяйка не сказала, что раньше на этом участке был дом, который использовали как лабораторию для варки метамфетамина. Все в городе знали про этот дом. То, что я жила прямо по соседству и пришла без родителей, так обеспокоило секретаря школы, что она буквально вызвала полицию.

Как раз в этой школе я не получила табеля. Мама сначала пыталась убедить их, что ничего не замышляет, а потом просто загрузила вещи обратно в фургон, и в результате я оканчивала девятый класс в Миссури.

При взгляде на администрацию в Нью-Кобурге, по крайней мере, было видно, что тут никому нет до нас дела, чтобы еще и полицию вызывать. Что ж, уже неплохо. Рядом с секретаршей стояли сенсорный экран – записывать входящих и выходящих – и робот с подносом с заточенными карандашами. В Фиф-Ривер-Фоллз тоже такого получили по гранту «Служебные роботы для провинциальных школ», но робот сломался, а чинить его не было денег. Он только точил карандаши, но не мог развозить их по классам.

Школьный психолог – крашеная блондинка с седыми корнями – тяжело вздохнула и произнесла:

– Что ж, проходите ко мне в кабинет, – когда секретарша сообщила, что пришла поступать новая ученица.

В кабинете она сообщила, что не хочет, чтобы я брала матанализ, потому что я пропустила экзамен на уровень, а откуда ей знать, насколько хорошо меня готовили к матанализу в Фиф-Ривер-Фоллз. К тому же я только в одиннадцатом, а матанализ для двенадцатиклассников. Еще здесь нет испанского – в старшей школе только немецкий, – и они проходят американскую литературу в одиннадцатом классе, а это значит, что я буду читать практически то же самое, что в прошлом году в предыдущих двух школах. Там американскую литературу проходили в десятом. В прошлом году я дважды перечитала «Алую букву»[4].

Она с явным раздражением пролистала мою стопку табелей.

– Почему твое имя почти везде написано с ошибками?

Я пожала плечами. Мама тоже.

К началу третьего урока меня записали на матанализ, несмотря на возражения психолога, на всякие обычные предметы типа литературы и истории, на некое «изучение животных» и что-то под названием «мировая художественная культура». Я была уверена, что на этот урок большинство моих одноклассников будут ходить обкуренные. Я надеялась, что у них есть кружок фотографии, но нет.

Изучение животных оказалось сосредоточено на молочном животноводстве, но это только на семестр. Зато, когда мама опять решит переехать, у меня будет уже полбалла по естественным наукам. Если, конечно, предположить, что мы останемся здесь на семестр, хотя рассчитывать на это рискованно.

Секретарь администрации сделала мне пропуск и завела на меня счет в столовой, а мама положила туда 11.42 доллара мелочью, выуженной из кошелька.

– Удачи, – сказала она, пригладила мои волосы (по ее словам, они смешно торчат во все стороны) и ушла.

Секретарша дала мне распечатку с расписанием.

– Хочешь, тебе кто-нибудь все тут покажет?

– У вас на классах ведь есть номера? – ответила я. – Не беспокойтесь, я как-нибудь разберусь.

Секретарша широко улыбнулась. Губы у нее были очень ярко накрашены.

– Дети тут очень хорошие, – сказала она.

Почти во всех школах, куда я ходила, кто-нибудь говорил мне: «Дети тут очень хорошие». Правда, в единственной школе, где этого не говорили, дети действительно оказались ужасные. В любом случае, если секретарша говорит, что кто-то хорош, это еще ничего не значит.

Да это и не важно. После переезда мне никогда никто не пишет, и совершенно не исключено, что через неделю мама захочет переехать в Мичиган. Единственные друзья, которых мне удается сохранить, – те, кого я знаю на Кэтнет.

Первый урок, куда я попала, – удаленное занятие по математике. Мы смотрели, как учитель на экране объясняет матанализ. Он видел весь наш класс и мог нас вызывать, но был где-то далеко и, как выяснилось, вел сразу четыре удаленных урока. В моем предыдущем округе так вели испанский. Из-за какого-то закона о надсмотре, в классе еще сидела инспекторша, которой абсолютно нечего было делать, кроме как кричать, если вдруг кто достанет телефон. Правда, она игнорировала все прочие нарушения. Например, девочка рядом со мной не конспектировала, а рисовала.