Государь и воеводы вообще требовали не чинить обид новым подданным и сурово карали служилых за разбои и жестокость с ясачными. Дело было, конечно, не в мифической «имперской дружбе народов», а в здравом смысле: гибель или откочевка ясачных вела к убытку для казны, ведь соболя били, прежде всего, туземцы.

Охота за пушниной была беспощадной и численность зверя, особенно соболей, очень быстро падала. Погоня за мехами заставляла русских двигаться всё далее на восток, со всем тщанием выспрашивая иноземцев о лежащих впереди неведомых землях и необъясаченных людях.

Время от времени в этих поисках возникали такие же фантомы, как Эльдорадо в Америке. Происхождение этих фантомов было, скорее всего, довольно прозаичным – их выдумывали местные жители, чтобы спровадить добытчиков подальше от себя. Таким русским Эльдорадо в эпоху Дежнёва стала «река Погыча», лежащая дальше за только что открытой и включенной в освоение Колымой. На реке этой, обещали, есть и несчетно соболей, и даже серебро. Знали бы колымские первопоходники, что золотая земля находится прямо у них под ногами! Но сибирская золотая лихорадка начнется только в XIX веке.

А пока Федот Алексеев Попов, по прозвищу Холмогорец, приказчик влиятельного купеческого дома Усовых, выступил настоящим подстрекателем поисков «Погычи». Устюжцы Усовы и Гусельниковы (приказчики этого дома тоже включатся в экспедицию), вели сибирскую торговлю с огромным размахом. Вот лишь небольшой фрагмент дошедшего до нас списка товаров, которые энергичный холмогорец взял с собой на «Погычу» для обмена на соболя: «две половинки сукна аглинского середние земли, половинка кармазину, шесть половинок аглинских меньшей земли, десять косяков мыла, дватцать концов сукон сермяжных, десять юфтей кожь красных, пятнатцать рубах, строченых шелком, триста ременей, сто пятьдесят колокольцов, пятьдесят трещеток пищальных, пятьдесят шил, пятьдесят поясков нитных, простых, две чернилицы медные, семеры сапоги телятинные, десятеры сапоги сафьянные муские и женские» (см. Белов, М.И., 1952: Док. № 22).

Сибирь той эпохи вообще ошибочно представлять захолустной окраиной. В 1645 году якутская таможня отпустила только на подведомственные Колымскому острожку земли 551 человека с товарами на 16 067 рублей и 6526 пудов хлеба. Пусть Восточная Сибирь была далека от государственных центров (путь в Москву занимал два года, а вести шли так долго, что половина грамот Дежнёва адресована на имя уже умершего Михаила Фёдоровича), однако там кипела богатая торговля, возникали ярмарки, создавались и рушились состояния, затевались новые предприятия по добыче бесценных на мировом рынке мехов. Треть государственного дохода России в этот период формировалась прибылями Сибири и служилые законно гордились тем, что государство богатеет именно их потом и кровью.

Но и сами они в накладе не оставались. При чтении постоянных жалоб в документах Дежнёва и его товарищей на неуплату денежного и хлебного жалования, на то, что на службы государевы они собирались «своими деньгами и своими подъёмы», издержав на сборы более ста рублей, давая за себя долговые кабальные записи, задаешься только одним вопросом: откуда у этих людей брались такие деньги, чтобы служить «на свои»? Объяснение в том, что даже небольшая служба сулила огромную личную прибыль, с которой правительство тоже не забывало брать десятину – в год похода Дежнёва такой пошлины в Мангазее, Томске, Енисейске, Туринске было взыскано 17 905 рублей. Это значило, что только за один год, только через эти четыре пункта мехов было провезено на 179 тыс. рублей – невероятная для той эпохи сумма. Прибыль среднего промышленника в Мангазее в годы её расцвета достигала 3000 %. Потому не удивительно, что от служб своими деньгами не отказывались – на них напрашивались, выдерживая немалую конкуренцию за царскую грамоту, и обещали казне «явить государю прибыли».

Семён Иванов Дежнёв, как показали разыскания знаменитого историка русской Арктики М. И. Белова, был выходцем с Пинеги, соседствующего с Холмогорами притока Северной Двины. Начал свою службу в Сибири в 1630‐х, не раз показал себя в походах, суровых зимовках, туземной дипломатии, был одним из первооткрывателей Колымы. В 1645 году он в числе 13 русских воинов выдержал ожесточенную юкагирскую осаду – 500 туземцев во главе с князьцом Алаем ворвались в Колымский острожек. Защитники, включая Дежнёва, были переранены, но в рукопашной схватке сразили предводителя осаждавших и победоносно отбились, а вскоре наказали бунтовщиков ответным набегом.

Не удивительно, что устюжские гости хотели видеть официальным руководителем экспедиции – «приказным» – этого опытного, смелого, знающего здешнюю жизнь, обладавшего административным и дипломатическим талантом, властного, но уравновешенного человека. Даже будучи неграмотен, Дежнёв превосходил своим практическим умом и наблюдательностью многих из тех, кто его окружал. Из его челобитных, записываемых грамотными людьми со слов Семёна Ивановича, льется живая, полная характерных поморских словечек, речь человека, который трезво мыслит, всё примечает и умеет добиваться своего.

Не случайно в собственных документах Дежнёва мифическая «Погыча» не упоминается ни разу. Он говорит только про вполне реальную «новую реку Анандырь», с которой он и намерен явить Государю прибыль. Он энергично отбил попытку конкурента, «гулящего» человека Герасима Анкудинова, перехватить у него права «приказного». После того как первая попытка Дежнёва и Попова пройти морем на восток от Колымы не удалась из-за плотных льдов, Анкудинов, беглый казак, по сути – предводитель пиратской шайки, решил перехватить у Дежнёва выгодное назначение. Когда это не удалось – ватага увязалась за экспедицией на седьмом коче, который Семён Иванович даже и не признавал, упорно утверждая, что плыл «на шти кочах».

Летом 1648 шесть легальных и один нелегальный кочей двинулись в путь. Ледовая обстановка в этой части Арктики никогда не была дружелюбной поэтому Дежнёву, можно сказать, повезло – именно в 1648 году морской путь на восток оказался более-менее чист и русским, плававшим только по ветру, мешали лишь шторма и ветра, но не льды. Потеряв два коча (люди с них, как выяснил в следующем году Михаил Стадухин, высадились на берег и были истреблены туземцами) Дежнёв вышел через Берингов пролив в Тихий Океан, обогнув «Камень-Утес», мыс, который будет впоследствии назван его именем. Здесь, у этого утеса, и разбился коч Анкудинова, который перебрался на коч к Попову, который, видимо, благоволил авантюристу более чем служилый Дежнёв.

Так совершилось великое Дежнёвское открытие. Разумеется, Дежнёв не ставил себе задачи географически доказать существование пролива между Азией и Америкой, вполне вероятно, он никогда и не слышал слова «Америка». Русские того времени полагали, что к северу от Руси лежит «Новая Земля», начинающаяся от архипелага с таким названием и тянущаяся далеко на Восток, и Дежнёв убедился в том, что «Руская сторона» и эта новая земля не смыкаются и пройти морем к устью реки Анадырь возможно. С другой стороны, в Европе и без Дежнёва существовала уверенность в существовании «Анианского пролива» между Азией и Америкой, основанная не на данных путешественников, а на теоретической гипотезе о равновесии материков.

Колумб руководствовался совершенно верной умозрительной теорией, однако практические выводы сделал из своих открытий ложные и, попав в Новый Свет, полагал, что попал в Японию, а оттуда доберется до Китая и Индии. Дежнёв верной умозрительной теории не знал, однако попал ровно туда, куда и хотел – на реку Анадырь. Попасть именно туда, куда плыл, – достижение в эту эпоху географических открытий отнюдь не рядовое, несмотря даже на то, что экспедиция Дежнёва оснащена была компасами в костяной оправе и Дежнёв дает при описании «Большого Каменного Носа» четкие ориентации по сторонам света, которых самодовольные «западники» вряд ли ждут от русских той эпохи: «А с Ковымы реки итти морем на Анандырь реку, и есть Нос, вышел в море Далеко, а не тот Нос, который от Чухочьи реки лежит, до того Носу Михайло Стадухин не доходил, а против того Носу есть два острова, а на тех островах живут чухчи, а врезываны у них зубы, прорезываны губы, кость рыбей зуб, а лежит тот Нос промеж сивер на полуношник [Норд на Норд-Ост]. А с рускую старону Носа признака вышла речка, становье тут у чухоч делано, что башня ис кости китовой. Нос поворотит кругом, к Онандыре реке под лето [Зюйд]» (Белов, М.И., 1964: 132).