Невесёлая година, братья, настала! Дикая пустошь буйной зелёной порослью покрыла павшую русскую рать. Поднялась обида в силах русских воинов – внуков солнечного Даждьбога, вступила девою на древнюю землю Трояна, всплеснула лебедиными крылами на синем море возле Дона и вспугнула шумным плеском тучные времена изобилия. Приутихли боевые походы князей, ибо сказал брат брату: «Это – моё, и это – тоже моё». И стали князья малое великим величать, стали сами себе страшные беды ковать, а безбожные орды со всех сторон понеслись победной рысью на Русскую землю. Хан Кончак поскакал к Переяславлю – отомстить князю Владимиру Глебовичу, который возложил рабское ярмо на хана Кобяка после битвы на реке Орели. Храбро сражался Владимир Глебович, в смертельной схватке отстоял отчий золотой престол. И тогда на обратном пути разозлённые половцы напали на приграничный город Римов. Его храбрые защитники взошли с оружием на крепостные стены, но под тяжестью доспехов рухнули две городницы и открыли путь врагу. Горький безутешный плач раздался над Римовом, потому что половцы умыкнули всех горожан. А хан Гзак серым волком метнулся вдоль другого берега реки Сулы и жаркой смолой сжёг дотла деревянный острог у Путивля, разорил его окрестности, собрав большой полон. – Я пришёл пленить русских жён и детей, – скрежетал зубами Гзак. – Их мужья и отцы, покинув родные дома, ускакали в бескрайнее Половецкое поле за добычей, а теперь, опутанные железными путами, томятся в моих вежах. Да не избегут они жестокого отмщения за мою милую жену и моих малых детей, давеча угнанных князем Олегом – старшим братом Игоря Святославича! Не быть в живых рыльскому князю Святославу – юному отпрыску рода Ольговичей! О, далече залетел ты, быстрокрылый сокол, прогоняя до синего моря половецких птиц – чёрных воронов да галок, белых гусей да лебедей. Не воскресить теперь храброго полка Игоря Святославича! Некому заступиться за беззащитные русские города и сёла, за несчастных жён и детей. Оттого и ликует безбожный хан Кончак, а злобный Гзак чёрной птицей кружится над Русской землёй, всюду разметая жаркую смолу из пламенного рога. Расплакались русские жёны, запричитали:

И застонал, братья, Киев в великом горе, а Чернигов – от лихих напастей. Тоска разлилась по Русской земле, и обильная печаль потекла по русским просторам. Князья сами на себя крамолу ковали, а ненасытные кочевники, совершая набеги, брали дань по белке от каждого двора. Ведь братья Игорь и Всеволод, оба храбрых Святославича, пробудили раздором великую распрю, которую накануне усыпил их названый отец – великий князь киевский Святослав Всеволодович. Он усмирил это лютое зло своей грозою – сильными полками и харалужными мечами. Он вступил на Половецкую землю, притоптал высокие холмы и крутые яруги, взмутил реки и озёра, иссушил потоки и болота. А поганого хана Кобяка, будто буйным вихрем, вырвал из Лукоморья, от железных половецких полков. И был повержен хан Кобяк в киевской гриднице к ногам победителя, как последний раб. Тут все заморские гости – немцы и венецианцы, греки и моравы – хором грянули хвалебную песнь великому князю киевскому Святославу Всеволодовичу! Следом же стали заглазно укорять князя Игоря, что утопил он русское богатство в быстрой речке Каяле, что понапрасну рассыпал русское золото по широкой степи. И в тот горький час, когда звучали эти укоры, злосчастный князь Игорь пересаживался из золотого княжеского седла на подневольное кощеево седельце. Тогда приуныли крепостные забрала в русских городах, и шумное веселье над ними приутихло.

Тревожный сон видел великий князь Святослав Всеволодович в Киеве на горах. А наутро рассказывал ближним боярам: – Этой ночью снилось мне, будто с вечера на тисовой кровати укрывали меня чёрной погребальной паполомой, черпали мне синее вино, смешанное с горем, осыпали меня крупным жемчугом из пустых половецких колчанов и утешали меня. И чудилось мне, что уже нет деревянного князька над моим златоверхим теремом, будто вот-вот смерть нагрянет сюда, в мою опочивальню. И всю ночь напролёт граяли за окошком проклятые чёрные вороны, хоронясь где-то в заливных лугах у плёса, а затем через тёмные дебри унеслись к синему морю. И бояре толковали ему вещий сон: – Князь, от таких печальных слов горе застилает разум. Но видится нам, как два ясных сокола улетели с отчего золотого престола – устремились добыть себе города Тмутаракани либо испить шлемом чистой воды из Дона. Внезапно острые половецкие сабли подрезали соколиные крылья, а самих соколов опутали железные путы. И на третий день всё потемнело вокруг: померкли два солнца, погасли два багряных столпа и погрузились в море, а с ними непроглядная тьма заволокла и два молодых месяца. На быстрой речке Каяле эта тьма закрыла свет. И рассыпались по Русской земле половцы, будто выводок гепардов, и великую радость пробудили в хинове – грозном угорском племени. Уже хула одолела хвалу, уже сила покорила волю, и спустился сторожевой половецкий Див с вершины дерева наземь, потому что уже незачем было сторожить ему неведомый край – от Волги до Помория, от Посулия до Таврии. Вот уже и в далекой Таврии готские красные девы весело запели на берегу синего моря, зазвенели русским золотом и, восхваляя идольский мрак, взлелеяли месть за хана Шарукана, которого в стародавние времена побил храбрый Олег Гориславич на реке Суле, сойдясь заедино с другими русскими князьями. А ныне наша дружина лишилась всякой радости.

Тогда великий князь Святослав Всеволодович изронил из своих скорбных уст золотое слово, смешанное со слезами. – О, мои племянники – Игорь и Всеволод! Не вовремя вы начали терзать мечами Половецкую землю, а себе искать воинскую славу. Не по чести вы напали на врагов, не по чести пролили поганую кровь. Ведь ваши храбрые сердца выкованы из твёрдого булата и закалены в огненной отваге. Что же вы сотворили моим серебряным сединам? Уже не вижу я прежней силы моего могучего и богатого брата Ярослава Всеволодовича Черниговского, который отправил с вами в поход воеводу Ольстина Олексича вместе с черниговскими ковуями – могутами и татранами, шельбирами и топчаками, ревугами и ольберами. Никто из них не вернулся домой. А ведь они когда-то без щитов, с одними засапожными ножами, грозным кликом побеждали вражеские полки, звеня дедовской славой. Но вы сказали: «Сами погеройствуем, чтобы и старую славу себе присвоить, и нынешнюю славу между собою поделить!» А что – не диво ли будет, братья, мне, старику, помолодеть? Сбросив линьку, возмужавший сокол высоко в небе избивает птиц и никогда не даст своего гнезда в обиду. Да только вот какая мне выпала напасть – ваше княжеское своеволие повернуло вспять времена. Теперь снова под половецкими саблями закричали, застонали жители Римова. Защищая свой город, переяславский князь Владимир Глебович выехал за крепостные ворота и бесстрашно бился с конниками хана Кончака. Израненный тремя копьями, он был едва отбит подоспевшими боярами. Горе и беда сыну Глебову, внуку удалого Юрия Владимировича Долгорукого! О, великий князь владимирский Всеволод Юрьевич! Не замышляешь ли ты сюда прилететь издалека и поберечь отчий золотой престол? Подобно отцу, князю Юрию Долгорукому, ты силён и могуч – можешь Волгу вёслами расплескать, а Дон шлемами вычерпать. Если бы ты оказался здесь, явил бы свою богатырскую удаль в сражении со степняками и захватил бы богатый полон, то на киевском базаре каждая степная невольница тогда стоила бы по ногате, а половецкий раб – по резане. Ты ведь можешь посуху стрелять живыми стрелами, посылая в бой пятерых лихих сыновей рязанского князя Глеба Ростиславича! И ты, храбрый киевский князь Рюрик Ростиславич, и ты, смоленский князь Давид Ростиславич! Не ваших ли воинов золочёные шлемы плавали в крови после битвы на реке Роси? Не ваша ли храбрая дружина, посечённая калёными половецкими саблями под Ростовцом, по-туриному рычала в чужом неведомом поле? Вступите же, братья, в золотые стремена за обиду нашего времени, за Русскую землю, за раны Игоря Святославича! О, галицкий князь Ярослав Владимирович, прозванный за великую мудрость Осмомыслом! Высоко ты сидишь на своём златокованом престоле, подпирая железными полками Карпатские горы, загородив путь воинственному угорскому королю Беле, затворив на надёжный ключ ворота Дунаю! Ты мечешь огромные камни через облака и праведный суд рядишь до Дуная. Твои грозы растекаются по окрестным землям, ты отворяешь киевские ворота, с отчего престола стреляешь по заморским султанам. Так стреляй же ты, государь, в этого безбожного кощея хана Кончака – за Русскую землю, за раны Игоря Святославича! А ты, храбрый волынский князь Роман Мстиславич, и ты, городенский князь Мстислав Всеволодович! Дерзновенные помыслы влекут ваш ум на ратные подвиги. Высоко вы летите на жестокую сечу, подобно соколам рея на ветру, стремясь вольных птиц преодолеть в молодецкой удали. Ведь у ваших воинов под латинскими шлемами гремят железные латы. Потому от вашей грозной поступи и дрогнула земля, и многие народы устрашились – хинова, литва, ятвяги, деремела и половцы. От страха они побросали свои острые сулицы и склонили головы под ваши булатные мечи. Но ныне померк и для русичей солнечный свет, а деревья не к добру обронили листья. Враги уже поделили наши города по днепровским притокам Роси и Суле. Увы, не воскресить храброго полка Игоря Святославича! Вас, князья, кличет великий Дон и зовёт на победу, зовёт отомстить за наших братьев, пленённых на поле брани. А вы, волынские князья Ингварь и Всеволод Ярославичи, и все три брата Мстиславича – Роман, Святослав и Всеволод! Ведь вы, шестокрыльцы, вылетели не из худого гнезда, не по победному жребию добыли себе волости. Так заградите своими острыми стрелами ворота Половецкому полю – отомстите за Русскую землю, за раны Игоря Святославича!