А потом было ожидание, когда Илона уехала домой, к родителям. Самые долгие дни, наполненные тоской под завязку и гулкой тишиной, когда домой не хотелось возвращаться. Там меня ждала пустота. Там не было её смеха и жизнерадостной энергии, не мелькали светлые волосы, закрученные в небрежный пучок, из которого вечно торчали ручки и карандаши. Илонке нравилось рисовать в блокнотах то геометрические фигуры, то лианы, усыпанные цветами.

— Это релакс, мне так думается легко, — объяснила она свои художества.

Я познакомил её со своим блокнотом, куда заносил все важные дела, и украдкой любовался, как она проводит пальчиком по строкам и удовлетворённо кивает, увидев очередную галочку.

Не рассказал я ей только о наших трениях с отцом и о том, что собираюсь рано или поздно сделать рывок — уйти из его бизнеса, открыть своё дело и уже никогда от него не зависеть.

Не хватало малого: денег, первоначального капитала. Но я активно работал над этим вопросом. Тогда мне казалось: я могу всё преодолеть, всё осилить, лишь бы Илона всегда была рядом.

Это было самое счастливое лето в моей жизни. Насыщенное, полное любви и веры в прекрасное.

А потом пришёл сентябрь и перевернул всё. Опрокинул чернильницу на чистый лист. Замарал всё, что я считал светлым и святым. Так бывает, наверное: за белой полосой приходит чёрная. Об этом всегда нужно помнить, но я расслабился. Верил, что со мной этого никогда не случится. Оказалось, что я ошибаюсь.

Илона

— Я счастлива, — сказала я Людке в тот день. — Так счастлива, что порой сама себе завидую.

— А я рада за тебя, — улыбнулась она мне, помогая собрать остатки вещей. — Ну, ты прости, а? Я ведь из осторожности зудела. Как бы знаешь… — попыталась она объяснить своё поведение и покраснела до слёз.

— Я знаю, — обняла её и прижала к себе покрепче. — Жизнь — штука сложная, да. И часто в ней гадостей больше, чем приятного. Но бывают же исключения?

— Ой, ну хотя бы… Он хоть замуж тебя позвал?

Нет, не позвал. И даже в любви не признавался. Но пустые слова ничего не значили. Я и так всё знала. Потому что читала в его взгляде куда больше, чем он мог сказать. К тому же, это было его решение — перевезти к себе окончательно.

Часть вещей я давно к нему перетянула. А за остальным явилась сегодня. Уже занятия начались, лучше всё сделать пораньше, чтобы потом не отвлекаться на всякие мелочи.

У меня четвёртый курс, ответственность, практика, и не мешало бы подумать о более перспективной работе, чем подрабатывать в кафе на раздаче. Бодьке не нравилось. Но летом и так пришлось с подработкой расстаться: каникулы, поездка домой, бурная личная жизнь, о которой я так и не решилась рассказать моей строгой маме. Думаю, она бы меня не поняла.

— Эх… я так и знала, — вздохнула тяжело Людка, — ну, если что, тебе всегда есть куда вернуться, общагу ты оплатила, а я никого сюда не пущу. Если что, моя жилетка всегда к твоим услугам.

— Я не вернусь, — улыбнулась я подруге. — И жилетка твоя, надеюсь, не понадобится. Но спасибо тебе за всё. И за бу-бу-бу — тоже. Я буду скучать.

Мы обнялись. Людка хлюпнула носом.

Я уходила в полной уверенности, что всё у меня будет хорошо, что мы с Бодей сможем и жить вместе, и любые трудности, если они появятся, преодолеть.

В двадцать лет легко быть идеалистом, потому что у жизни на нас — свои планы, и никто не знает, что ждёт его за очередным поворотом.

— О! Дояркина! — обрадовался Педалик, как только меня узрел в университете. — Как долго мы не виделись, и нафига ж мы встретились! А ты молодец! Горячая штучка оказалась! Просто агонь, Дояркина! Звезда инстаграмма и ютуба! Кто б подумал, что в тебе такое полымя угнездилось? Огненный столб буквально! Это просто космос, детка!

Я смотрела на него брезгливо, как на таракана и не особо прислушивалась, что он несёт. Педальников, видать, понял, что я «не въехала в тему» и охотно пояснил:

— Ты ж, наверное, не в курсе. А только мы с Островским на тебя поспорили тогда. Я ему: не сможешь, а он: смогу. Прикинь, смог! А я ему проиграл!

И подсунул мне под нос телефон, охотно продемонстрировав фотографии, где мы с Бодей… не знаю, как я всё это вынесла.

— Порнозвёзды истерически рыдают! Ты у них хлеб отобрала! А ещё ролики есть — м-м-м-м…

Не знаю, как я выдержала, как не расцарапала Педальникову хамовато-наглую рожу. Как не вырвала из рук телефон и не растоптала. Неизвестно, откуда взялись у меня силы и остатки самообладания.

— Это фальсификация, Педиков, — сказала я ему, — а ты ответишь за распространение гнусных слухов, сплетен и порнографической продукции, которую — я уверена — специально смонтировал. Мы подадим на тебя в суд, и хана тебе, понял?

Я уходила гордо, но чудились мне шепотки за спиной. Наверное, они действительно были, но я предпочла думать, что мне кажется. Что никто не поверит этому уроду, который только и искал повод, как побольнее меня укусить. Об этом знали все.

Если я поверю Педальникову, мир мой рухнет. Если я позволю этой гадости отравить мою веру в Богдана, значит грош мне цена. Я расскажу ему, и мы найдём правильное решение. Я не могу допустить мысли, что это правда. Мой Богом данный не мог. Нельзя же подделать чувства, взгляды, прикосновения. Быть настолько гнилым и подлым, чтобы спорить на такое, а затем, посмеявшись, прилюдно вывалить самые сокровенные фотографии в сеть.

Мозг не справлялся. Внутри всё будто атрофировалось. Я двигалась автоматически, ни о чём толком не думала, пытаясь пережить этот позор.

Как хорошо, что мама моя далека от интернет-технологий и не увидит этого. А если ей кто-то покажет?

Нет-нет-нет! Не хочу, не буду думать об этом. Нет-нет-нет! Это всё враньё! Но где-то глубоко царапался зверь, что хотел вырваться наружу и отравить меня неверием.

Знаете, какой самый важный компонент в рецепте счастья? Доверие. Когда ты не просто веришь в человека, которого любишь, а можешь ему доверять, можешь на него положиться во всём и знать: он тебя не подведёт, обязательно услышит. И тогда ничего не страшно. Тогда можно пережить вместе любые потрясения и катаклизмы.

Не знаю, как я дожила до вечера, как дождалась Богдана.

— Что случилось? — спросил он с порога, как только увидел моё лицо.

— Вот, — положила я перед ним телефон, — Педальников сегодня на весь университет ославил.

Бодя посмотрел на меня недоумённо, а затем перевёл взгляд на то, что я ему показывала.

— Я ему шею сверну! — вспыхнул он. — Кто он, этот Педальников?

— Он тот, кто привёз тебя на вечеринку, где мы с тобой познакомились.

Да, я смотрела на Островского во все глаза. Сейчас очень важно, как он отреагирует и что предпримет.

— Ах, этот! — просквозила в его голосе гадливость. — Жди, ладно, никуда не выходи! — рванул он к выходу, а я осталась одна. Ждать.

Я даже спрашивать не буду о споре, о том, правда ли это. Конечно же, враньё. Это видно. А я хочу верить Боде и доверять. Хочу, чтобы между нами никогда ничья тень не стояла, чтобы сомнения не омрачали нашу жизнь.

Он вернулся домой поздно ночью, усталый и словно прибитый пылью.

— Ты почему не спишь, Илон? — спросил он, садясь на кровать. — Не переживай, это решаемо. Удалили мы большую часть. А что не успели, удалится в ближайшее время. А завтра я ребят пригоню, квартиру проверим. Я тебе не говорил. Это не моё жильё, съёмное. Наверное, у кого-то несмешные шуточки или склонность к шантажу. Правда, всё это в сеть вывалили, выкуп не требовали. Может, узнали, что с меня взять нечего. Я ведь… в общем, папин сынок, как говорят. Ничего своего нет почти. Ни кола ни двора, как говорят. Зато амбиций полные карманы. Однажды я расплююсь с отцом и уйду, чтобы открыть собственное дело.

— Уходи сейчас, — погладила я его по плечу. Я ведь видела: ему нелегко давалась работа в офисе, он часто хмурый и раздражённый домой приходил.