Если все выгорит, то мы полностью сотрем свои данные из системы, что сделает невозможным любые внешние манипуляции с нашим разумом. Обнулятся наши бессрочные контракты. Мы с Санни вынашивали этот план четыре года из шести, что здесь работаем. Больше двух тысяч потерянных дней под колпаком у высшего начальства, которое только и делает, что затягивает поводок все туже. Ни дня больше. Мы исчезнем. Бежать из Города некуда, так что мы перенесемся в защищенный конструкт, где наши зашифрованные коды никто не найдет. Больше никакой работы, будем делать, что захотим. Оставшиеся до столкновения двадцать семь лет растянем на целую жизнь в виртуале. У нас уже все готово. Главное, чтобы все шло по плану.
Вот только Симон говорил мне не делать глупостей, предупреждал очень внятно. А то, что мы делаем, точнее, как мы это делаем, становилось все больше похоже на огромную глупость. Было сложно все провернуть, чтобы он ничего не заподозрил, но у меня получилось; для этого пришлось научиться жить двойной жизнью. Я вспомнила дом Симона, стеклянные бутылки и пластинки. Ты же не будешь делать глупостей? – так он говорил, открывая дверцу бара. Его фигура была похожа на блеклую тень, будто его заслоняло солнце. Где-то там он потом будет злиться на меня, но никто и понятия не будет иметь.
Хватит. Нужно сосредоточиться на плане. Место, где мы находимся – штаб-квартира централизованной службы слежки за всем Городом, но по закону профессиональной деформации в самом здании камеры работают на устаревшем ПО и выключаются, когда хотят. Прошлый директор охраны записывал все снятое ими на кассеты VHS и складировал в огромных помещениях для архивов на минусовых этажах, и вот тогда ничего подделать, вырезать или удаленно переписать было практически невозможно, потому что кассету с магнитной лентой не хакнешь, как и бумажную книгу. Этот анахронизм продолжал существовать вплоть до того, как из-за неисправной проводки выгорели два архива со всеми распечатанными сюжетами и рассортированными в алфавитном порядке пленками с записями камер. Новый шеф заменил все на цифру (кроме сюжетов, за них он не отвечал), и теперь все стало гораздо проще.
В нашем распоряжении было незаменимое устройство – «кубик Рубика», как я его называла. Тот самый черный куб, стирающий все данные. Помехи, которое оно создает, делают тебя информационно невидимым, так что никакие приборы не смогут записать твои передвижения, даже система локальной радионавигации тебя не увидит. Даже бот не напишет тебе, чтобы пригласить поучаствовать в очередной лотерее. Хотя о каких сообщениях может идти речь, если даже сам экран будет работать только на совсем базовом функционале. Зажимаешь кнопку на этом чуде техники, и тебя будто нет вовсе. Проблема этой штуки в том, что она способна тебя заглушить только на какое-то время, так как не может находиться во включенном состоянии долго, поэтому как глобальное решение ее использовать нельзя. Вся надежда на программу, которую мы незаконно купили, сложив все наши накопления за годы работы. Но проверить мы ее не могли, и то, что нас с ней кинули, представлялось вполне возможным.
Мы прошли по этажу несколько сотен раз, запоминая расположение и вид камер, планировку смежных помещений, количество людей в смене, часы их прихода и ухода с работы (а в помещении всегда присутствовала смена) и вообще все, что могло нам пригодиться. И теперь мы, вооруженные нашими знаниями и проверенным временем огнестрельным оружием без чипов, стояли возле двери в дамскую комнату, которая находилась ровно напротив входа в нужный нам отдел, и Санни держала пропуск в пяти сантиметрах от электронного замка, готовая прислонить его и открыть дверь. План был идеальным. Не считая того, что он был абсолютно, всепоглощающе безумен.
– Раз, два…
Тишина, вот что больше всего меня поразило. Будто все звуки разом исчезли. Думала, они будут кричать от страха. Вряд ли раньше на них направляли винтовку. Двенадцать пар остекленевших глаз смотрели на меня, и мое сердце выскакивало из груди; казалось, что я вот-вот упаду.
– Никому не двигаться, – произнесла Санни тем самым детским голоском.
Винтовка давила в плечо, руки устали ее держать и дрожали все сильнее. Эта тишина меня дезориентировала, и я начала по памяти воспроизводить хиты Элвиса Пресли. Первым вспомнился Hound Dog. Глаза все еще смотрели на меня, никто не двигался, только пыль медленно летала по воздуху. Ладони вспотели, и в месте, где я пальцем прижимала спусковой крючок, образовался слой влаги. Мужчина в темно-синем костюме с серебристыми часами на запястье дернул рукой, и я направила оружие на него. Я хотела себе такие часы, но не могла позволить из-за жесткой экономии ради этой программы. Где-то под ребрами разгоралась злость, еще немного и я начну их ненавидеть, их всех.
Почему-то я не могла отвести от него взгляд. Наверное, мне проще было сосредоточиться на чем-то конкретном. Я запомнила все его черты: овал лица, форму скул, цвет кожи и волос. Он смотрел мне прямо в глаза, хотя не мог их видеть. Загар делал его слегка похожим на южанина, каштановые волосы мило завивались, падая с плеч. Если извлечь его из этой ситуации, вырезать, как картонку ножницами, казалось, что он вот-вот запоет: так хорошо он вписывался во вселенную видеоклипов столетней давности. Он напомнил мне солиста группы Modern Talking. На электронном бэйдже стояли инициалы Ю.Л. Если бы он сейчас бросился на меня и ударил, я бы ничего не смогла сделать из-за дикого ступора, но я уверена, что он никого никогда не бил.
– Позабавимся? – спросила безмолвную аудиторию Санни.
Голос Элвиса в голове на время затих. Никто не издавал ни звука.
Закрыв на секунду глаза, я еще сильнее ощутила, как сердце билось в груди, в животе, в ногах, в пальцах. Дыхание было таким частым, что я устала делать вдохи и выдохи. Казалось, что стены надвигаются на меня, готовые раздавить. Казалось, еще секунда, и рассудок покинет меня раз и навсегда. Я широко распахнула глаза и снова встретилась с испуганным лицом Ю.Л.
Он моргнул.
Я нажала на курок.
Просто так, без команды. Чтобы прекратить это ожидание, уничтожить эту вязкую пустоту в наполненном людьми кабинете. И чтобы его лица больше не существовало. Ю.Л. немного отлетел назад, как испорченный манекен, который бросили на свалку. Три почти одновременных выстрела выбили из него весь страх. Санни в кого-то выстрелила, но я даже не смотрела в ее сторону. Открылись рты. Они все завизжали, но Пресли пел так громко, что я не слышала их криков. Я просто нажимала на курок снова и снова, как в игре. Это спокойно можно было делать и с закрытыми глазами. Звук стрельбы старательно продирался сквозь рок-н-ролл, но в других помещениях ничего слышно не было, все благодаря прекрасной звукоизоляции.
Патроны кончились, и я уже готова была достать новые, когда увидела, что они не понадобятся.
Большинство лежало на полу, но кто-то так и остался в кресле – теперь либо с запрокинутой головой, либо с упавшей вниз. Красные брызги на мониторах и столах вызвали у меня неконтролируемую тошноту, и я согнулась над полом, который тоже становился глубоко-красным.
Санни прислонила чей-то пропуск к датчику, и массивная дверь инженерной открылась. Длинное темное помещение с рядами блоков суперкомпьютера было пустым и холодным. По полу туда медленно начала протекать кровь.
Я сняла маску и выключила виртуальный плеер, но мелодия все еще доносилась из него исковерканными обрывками. Блестки на лице смешались с по́том и раздражали кожу. Состав, который мы в них добавили на случай, если и комбинезоны нас подведут, смазывал лицо на камерах.
– А их точно восстановят? – спросила я у Санни, которая уже бросила сумку на кресло возле основного монитора в инженерной.
– Само собой.
Что-то было не так. Санни положила рядом с компьютером черный магнит, включила его и начала загрузку. По экрану поползли цифры. Она села и уставилась в монитор. Я стояла с винтовкой в руке, волосы прилипли к лицу и лезли в рот, в голове шумело, казалось, что все вокруг нереально. Внезапно свет в кабинете выключился, и на стене загорелся красный дисплей со словами FATAL ERROR[3].
