– В 2:03… – автомат завибрировал, смешивая ингредиенты, – в 2:03 мне поступило сообщение о попытке взлома твоего банковского счета. И это было неудачное время, честно говоря.

– Можешь не продолжать.

– Но тебе никаких оповещений об этом, само собой, не приходило. А когда я попытался с тобой связаться, ты была вне доступа. Вне доступа, как бы сказать, полностью: для мобильной сети, навигации, даже ни одна уличная камера тебя не засекла. Тебя фактически не было на карте. Последний раз тебя заметили возле аптеки, потом ты исчезла со всех записей. Изволь рассказать, возле какой такой реактивной глушилки ты гуляла?

У меня в горле образовался жгучий комок. Казалось, что меня вот-вот стошнит таблетками.

– Не знаю, как это могло произойти.

А я все прекрасно знала.

– Наши специалисты, а они лучшие в своем деле, ищут решение, но ничего не обещают, – продолжил Симон. – Твой экран был заблокирован внешне, с помощью специальной техники, и ты этого не заметила? – Симон повернулся ко мне, и я увидела раздражение на его лице. – Ты была в полной блокировке больше трех часов и не заметила этого?

– Я… Я не знаю, все было нормально, все работало. – На самом деле я вообще не могла вспомнить, когда пользовалась экраном.

– И не показалось подозрительным, что за все это время не было ни одного звонка, ни одного сообщения?

– Мне и так не приходит никаких сообщений, кроме твоих заданий, так что нет, не показалось.

Он снова отвернулся делать свой коктейль. Его плечи странно подергивались. Видимо, он правда не особо сообразил, что на самом деле происходит: думает на наших вечных врагов хакеров-мошенников-террористов, верит, что я в прострации и ничего не понимаю. Ну, разыгрывать из себя дуру у меня всегда хорошо получалось.

– Но хоть какие-то деньги у меня остались? Счет должен был заблокироваться автоматически при попытке взлома. Ты сам мне так говорил. Ну и где?

Снова ему было нечего сказать.

– Можешь на время оставить нас? – попросил он Элайзу.

– Конечно.

Она опустила голову, ее глаза погасли, и веки плавно закрылись. Послышался характерный щелчок: так эти модели переходят в спящий режим.

Я старалась сохранять столько хладнокровия, сколько было возможно, но комок у меня в горле разрастался и готов был разорвать глотку, а потом меня снова отпускало, и мне становилось все равно.

– Ты случайно не видела Ярона после одиннадцати часов?

– Нет. А с чего бы мне его видеть? За девять лет мы не пересеклись на улице ни разу и вряд ли еще столкнемся где-то кроме твоих посиделок.

– Не столкнетесь. Ярон купил себе смерть у незаконных распространителей час назад. Вот уже… – он взглянул на часы на стене, – пятьдесят восемь минут как все его копии стерты, а тело валяется где-то, даже не хочу знать, где. Надеюсь, ты не расстроена.

Я откинулась в кресле и уставилась в синий потолок. Желание удариться головой о стол тянуло ко мне огромные клешни. Раньше мне не приходило в голову, что купить исчезновение за чужие деньги – это так удобно. Начала складываться полноценная картина. Схема обмана стара как мир и основана на отвлечении внимания. Судя по обширной инсайдерской информации Симона, возвращать мне никто ничего не собирался, и теперь мне действительно место в дыре, где я обитаю, – по крайней мере до следующей зарплаты, которую мне могут и не выплатить в свете всех событий. А у моего коллеги благодаря моим финансовым накоплениям отпали все проблемы. Вот только…

– Это правда, что рекламщики приходили, чтобы предложить мне сняться для постера? – спросила я.

– Какие еще рекламщики? – Симон вытащил из автомата бело-синюю жидкость и выпил половину залпом.

– Не важно.

Вот только есть один нюанс: почему я все помню? Неужели нельзя было просто подчистить мне память той штуковиной, и я бы в недоумении грызла ногти, страдая по пропавшим денежкам? Пытался, но не сработало? Изначально не работало, это была всего лишь игрушка, а я поверила в небылицу? И, учитывая все это, по какой-то непонятной мне причине мне совершенно не хотелось его сдавать.

– Это еще не все, – вновь заговорил Симон. – Веришь в совпадения?

– Не особо.

– Ты, наверное, в курсе, что небольшая проблема сегодня произошла с Санни.

– И что? Я виновата в том, что не прониклась к ней сочувствием? Не я глотала чистящее средство, или что там попалось ей под руку. Пусть платит штраф, все справедливо.

– При выгрузке выяснилось, что ее копий нет.

– Как это нет? – Я приподнялась и в недоумении уставилась на Симона.

– Стерты без возможности восстановления. Тебе не кажется странной такая «командная работа» по самоустранению?

Они стерты. Тысячи минут разговоров где-то на удаленном сервере были зашифрованы в архивах, ожидая, что их тоже сотрут. Я видела ее смерть, и это не последствия использования алгоритма, который описывали те, кто его продает, не безболезненная ликвидация носителя.

– Ты же говорил, что сегодня мы должны объединиться, быть командой. Доволен?

– В отчете написано, что это отравление «поддельным синтетическим продуктом», – процитировал он. – Проще говоря, это паленый XX4. И я без понятия, где она его достала. Надеюсь, ты держишься подальше от этого.

Морщина у меня на лбу разгладилась, и я снова откинулась на спинку кресла. Делают ли те девять миллилитров меня частью мирового заговора? Мне вспомнились смертельные яды, которые в микродозах служат лекарством. Стало казаться, что у меня скоро лопнет сосуд. Сердцебиение было такое, будто я бегу марафон.

– Меня тошнит.

Я резко встала и вышла из комнаты. Закрыв за собой дверь ванной, я прислонилась к холодной стене, облицованной плиткой с русалками, и сделала несколько очень глубоких вдохов – так, что между ребрами защемило. Потом я вытащила из кармана записку Ярона и разорвала ее на несколько мелких кусочков, которые затем отправились в мусорорасщепитель. Прибор съел бумажку вместе со словами это не я и не подавился.

Над раковиной висела дряхлая полка для умывальных принадлежностей с электронным замком, так что я не могла посмотреть, какие таблетки он там хранит. Зеркало на дверце показывало мне женщину с дергающимся веком и кругами под глазами, уже приобретающими неприятный сероватый оттенок, и мне стало еще противнее от того, что эта женщина – я.

Я попробовала подергать дверцу – вдруг откроется без кода, но она только нервно дребезжала в хлипких петлях. Образовался небольшой зазор, и я стала тянуть ее на себя, не обращая внимания на царапины на пальцах. Дергать, тянуть и бить, дергать, тянуть и бить. Я приложила все силы, и казалось, что вся полка вот-вот разлетится на щепки. Послышался скрип, деревянные петли слетели, и дверца оторвалась так резко, что меня с ней в руках отбросило к противоположной стене. Полка с треском упала в фарфоровую раковину, оставив на ней несколько тонких трещин.

Зеркало разбилось, и мелкий осколок торчал из моей ладони, делая ее похожей на пирожное, испеченное на Хэллоуин. Я быстро вытащила стекло и бросила на пол, крови было немного, и на боль мне было плевать. Сжав руку в кулак, я разогнулась и подошла к раковине, чтобы наконец узнать о содержимом полки. Мне оставался до нее всего один шаг, когда в комнате выключился свет. Сначала я даже подумала, что что-то не так с моими глазами, настолько черным было все вокруг, но реальной причины для потери зрения не было, никаких штрафов мне еще назначить не успели. Я нащупала дверь и вышла в такой же черный коридор. Все это напомнило мне печальный эпизод того самого дня.

– Симон? – позвала я. – Ты где?

На ощупь пройдя в комнату с граммофоном, я не увидела ничего, кроме слаборазличимых очертаний мебели, хотя не была до конца уверена, что действительно вижу их, а не воспроизвожу по памяти. Я подошла к окну и посмотрела на улицу, такую же черную. Дом был расположен на холме, и отсюда обычно открывался вид на весь Город, но сейчас темнота поглотила все. Если бы это был режим энергосбережения, то загорелись бы индикаторы резерва. Но вокруг не было совершенно никакого источника света.