Я спрашивал о том, кем немец был до того, как получил должность у Рессенс. Тот сначала отговаривался, а потом признался: служил у одного остзейского барона егерем. А ещё раньше — в армии, но уволился из-за разногласий с командованием.

— Вы ведь у Мэри телохранителем? — спросил я.

— Йа! — кивнул Люст. — Охрана.

— И долго будете? Неужели вам, военному человеку, нравится… такая работа?

Немец подумал секунд десять. Потом ответил, доверительно понизив голос:

— Я имею мечта. Копить деньги и один день ехать в Китай.

— В Китай?! — поразился я. — Господи, да зачем в такую даль-то?!

— Хочу смотреть чудо сфета. Цветные горы. Называются Чжанъе Данксиа, — с благоговением чётко выговорил Люст. — Профинция Ганьсу. Я сесть на большой теплохот и плыть туда.

— Они действительно цветные? — усомнился я: может, немец неправильное слово подобрал?

— Йа! — уверенно кивнул Люст. — Голубые... красные… шолтые… зелёные… синие… лилофые, — шелестел он страницами разговорника. — Много полоски — как ратуга! Так соединились горные породы.

Мне было трудно поверить в то, что описывал немец. Нет, таких скал в природе положительно быть не могло. Но спорить, конечно, не стал: кто же говорит человеку, что сомневается в его мечте? Хоть Люст и мой сторож, я не так жесток.

Обсуждали и литературу.

— Вам нравится? — спросил однажды Люст, имея в виду сочинения Уайлда. В руках он держал небольшой томик в кожаном переплёте. — Ваш великий поэт, верно?

— Не читал, — признался я. — Стоящая вещь?

Немец даже закатил глаза от восторга.

— Портрет Дориан Грей! — сказал он. — Я читаль второй рас. Прекрасный роман! Ви долшен прочесть. Даше странно, што не читали. Я думаль, все англичане обожать Оскар Уайльд.

— Что ж, может, однажды и осилю, — ответил я, конечно, ни о каких портретах читать не собираясь.

Тем более, англичанин я весьма относительный.

— Почему вы путешествуете поездом? — задал я давно интересующий меня вопрос. — Ведь быстрее доплыть до Лондона, а оттуда уже по железной дороге до Ковентри. И обратно так же, только наоборот.

Люст развёл руками:

— Госпожа Рессенс не любить плаваль. Боится большой фода фезде фокруг. Толька поезд!

Я понимающе кивнул. Значит, фобия. Интересно, откуда взялась.

Нужно улучить момент и поговорить с Рессенс относительно поселения в Амстердамской гостинице. Я всё прикидывал, как объяснить своё желание не посещать клинику её брата, когда проблема разрешилась сама собой: женщина зашла ко мне в каюту, села напротив и сказала, беря быка за рога:

— Завтра приедем в Амстердам и на первое время расстанемся. Мы поедем к Теду (я уже знал, что так зовут «медведя»), а ты — в гостиницу «Герцогиня». Люст тебя поселит и уедет. Останешься один, но не рассчитывай, что сможешь тут же смыться, наплевав на все наши соглашения.

Я попытался сделать оскорбленное лицо, но Рессенс на это не обратила ни малейшего внимания.

— Мы уже приняли меры к тому, чтобы договор ты исполнял неукоснительно, — продолжала она. — Инструкции получишь вечером, я сама к тебе заеду, так что изволь быть на месте. Деньги тоже привезу.

— Какие меры? — насторожился я.

Рессенс смерила меня холодным взглядом.

— У нас в Лондоне есть надежные люди, и им было нетрудно выяснить истинное положение вещей. Вы, господин Блаунт, оказывается, известная личность. Да-да, теперь мне известно, кто вы на самом деле. Детектив. Скандальный, причём. Вдобавок, аристократ. Плюс эти ваши фокусы с магией. Странное сочетание, но не мне судить… Важно другое: какие бы отношения у тебя ни были с отцом, кровь не водица. И нам известно, кто твои родственники. А вот ты о нас почти ничего не знаешь. Насколько длинные у нас руки? До кого мы можем дотянуться? Что молчишь?! — Рессенс усмехнулась. — Удивлён? Думаешь, только у вас в Секретной службе умные головы сидят?

Значит, меня до сих пор держат за агента внутренней разведки. Думают, что перекупили шпиона.

— О каких мерах вы говорите? — спросил я.

— Если мне покажется, что ты ведёшь двойную игру, кто-нибудь из твоих родственников умрёт, — прямо ответила Рессенс. — Не знаю, отец, брат или ещё кто-нибудь, но это случится. А если даже мы не доберёмся до них, то устраним твоего друга. Или подругу. Например, лейтенанта Глостер. Кажется, она тебе всё ещё дорога.

Глядя в зелёные, холодные, как изумруды, глаза Рессенс, я понял: так и будет! Эта стерва не блефует. К какой же организации она принадлежит? У кого есть подобные возможности? Кажется, я вижу только вершину айсберга.

Чтобы не выдать свои мысли, я пожал плечами и даже хмыкнул. Мол, не собирался вас обманывать, сударыня, что за пошлые фантазии!

Рессенс встала.

— За тобой будут следить, — предупредила она. — Без присмотра не останешься.

С этими словами она вышла из купе, оставив дверь открытой. Люст поднялся и захлопнул её. Вернулся на своё место, глядя на меня. Полистал разговорник. Ясно: хочет что-то сказать.

— Госпожа, — начал немец, — водя пальцем по строчкам, — честный человек. Как говорить — так делать. Не сомневаться, — добавил он, перелистнув пару страниц.

Я кивнул. Хорошо, конечно, если так, только знать бы, касается ли это замечательное во всех отношениях человеческое качество исключительно угроз или всего вообще? Спрашивать у Люста не стал. Отодвинув белую занавеску, стал смотреть в окно.

Немец продолжать разговор не стал, вытянулся на диване, положив руки за голову. Ноги не помещались и торчали, почти упираясь в стену.

Поезд прибыл на Центральный вокзал Амстердама около девяти утра. Красноватое здание, похожее на огромный сказочный дворец, было вытянуто вдоль набережной. По обе стороны от входа красовались башенки с часами, в центре же сверкал на мартовском солнце герб: два льва, держащие щит, над которым водружена корона. За время, проведённое в дороге, Люст успел поведать мне, что Центральный — первый вокзал в Нидерландах, спроектированный известным архитектором, который также построил Государственный музей — брата-близнеца вокзала.

Погода в Амстердаме была прекрасная: чистое голубое небо, тёплый солёный ветерок, спокойное блестящее море с множеством парусников, теплоходов, катеров и прогулочных яхт.

Нас поджидали: слуга в серой ливрее, сидевший за рулём чёрного «Мерседеса», и шофёр, куривший возле «Вольво». Последняя предназначалась для меня и Люста. Нам предстояло ехать в «Герцогиню». На всякий случай я заранее поднял воротник пальто и надвинул шляпу пониже: не дай Бог шофёр был среди слуг, которые видели меня той злополучной ночью, когда меня поймал Франц и доставил на допрос к «медведю».

Рессенс на прощанье ничего не сказала, только зыркнула так, чтобы стало ясно: не дури, пожалеешь! Села в машину и укатила вместе с Улаффсоном и рыжей компаньонкой.

Мы с Люстом подкатили к гостинице спустя четверть часа. Здание со множеством балконов, колонн и безвкусной лепнины имело вход с угла. Первый этаж, где располагался ресторан, был практически прозрачным: огромные окна-витрины занимали едва ли не всю стену целиком. Тяжёлые синие с золотым шитьём портьеры были наполовину раздвинуты, так что с улицы виднелись круглые столики, покрытые белыми скатертями.

К моему приятному удивлению, персонал почти весь оказался англоязычный — как и большинство постояльцев. Портье (гладко выбритый малый с напомаженными чёрными волосами и цепким взглядом) сразу выдал ключ. Я заплатил из своих денег. Багаж также пожелал нести сам. Люст, кажется, хотел проводить до номера, но я решительно воспротивился, и немец настаивать не стал, хотя выглядел расстроенным. В друзья, что ли, набивается? Или боится, что сбегу? Так, вроде, у меня с его хозяйкой договор, и даже аванс получен. Плюс моим близким угрожали. По идее, я должен быть на коротком поводке.

С дороги первым делом я принял ванну и побрился. Накинув халат, разобрал вещи, хотя раскладывать по ящикам и развешивать по шкафам было особенно нечего. Побродив по номеру с полчаса, оделся и вышел на улицу. Отправился перекусить в кофейню. Заказал отбивную со спаржей, блинчики и горячий шоколад с круассаном. Пока ел, купил английскую газету у пробегавшего мимо мальчишки. Почитал, обращая внимание только на заголовки, набранные крупным шрифтом. Писали, что террористы совсем распоясались, где-то забастовки, было ещё что-то про роль католической церкви в политической жизни Гегемонии и вообще много всякого. Я новостями не слишком интересовался, читал, чтобы быть в курсе происходящего.