— Кошка? — улыбка чуть тронула его губы.

— Я не как все. Я — алебрихе. Знаешь, что это такое? Это тоже из народного творчества.

— Какого народа?

— Мексиканского. Это тоже фьюжн, как в сказке Сутеева, помнишь? Про гуся, кажется, который считал, что самое главное — это внешний вид и просил у других животных подарить себе самый красивые части их тела. Мексиканцы создают сказочных животных — там есть, например, ягуары с орлиными крыльями и павлиньим хвостом, их раскрашивают в разные яркие цвета, чтобы было весело…

— При чем тут ты?

— Ну… Я вот тоже такая красивая… Мать просто в салоне красоты работает, так что мне положено… И всем по частям я нравлюсь, а вся целиком, как личность, никому не нужна… Вот не нужно мне еще по твоему желанию павлиний хвост присобачивать…

— Все равно не понял, к чему ты… Ну, все это… Только что произнесла.

В ответ я рассмеялась — впервые не нервно, а от всего сердца, пусть и бьющегося на пределе.

— Сама не знаю… Но… Как в старой песне — давай, слепи меня из того, что во мне уже есть, и полюби… результат, — добавила, чтобы не напроситься на какой-нибудь грубый сарказм про любовь. — Я не глина, хотя и из глины иногда украшения делаю, полимерной… Хотя тебе это ничего не говорит. Хватит, Гай… Я же попросила помолчать…

— На что ты обиделась? Если будем молчать, ничего не получится. Я уже натрахался молча до судорог, мне этого не надо…

— Тебе нужен стейк и тушеная капуста — я уже поняла это и приняла на себя роль повара-самоучки. Я не хочу быть еще и психологом-любителем. Я согласна на тройственный союз: я, ты и пани Оксана. Договорились?

— Помолчать до дачи?

До дачи новых показаний? Ты не выдержишь…

Нет, Полька, тебе общение с мужиками противопоказано. Когда у тебя в первые же секунды разовьется какая-нибудь заметная аллергическая реакция на идиотов, типа вырастание носа, как и Буратино, тебе станет легче жить… Нужно было правильно желание под елкой загадывать, а не чтобы все получилось… Что такое “все” — извечный вопросик идиоток.

— Хотя бы… — выдохнула я и стала вслушиваться в слова песни.

Зря, эта оказалась из немецкого фольклора…

Дача не была дачей, это был если не элитный, то очень благоустроенный дачный поселок с вычищенными зимой дорожками, чем не может похвастаться наш славный город. Они разбегались в разные стороны за главными воротами, которые держали на замке. Как и ворота замка, если так можно было назвать трехэтажное строение, к которому мы подкатили.

— Возводили его из пепла, — обернулся Гай назад, чтобы взять на руки собаку, которая на подъезде к дому засуетилась, забегала от окна к окну и даже начала подвывать. — Я серьезно, — встретился он со мной носом и глазами. — Купили у погорельца. Пошли, зараза… Зря радуешься, твоих никого… Заразой он назвал Юпи, но подумал, возможно, и обо мне тоже.

В трехъярусном доме отсутствовал гараж, зато под зимним садом — застекленной верандой на втором этаже — находилась крытая площадка для четырех машин. Сейчас там стояло два внедорожника, к ним добавился третий и осталось место еще для одной машины.

Сергей оказался довольно молодым — впрочем, Гай и назвал его в разговоре парнем, ему тридцать, не больше. В этой тонкой куртке он, наверное, дорожки лопатой чистит. Спросил, быстро ли доехали. Гай не ответил, сказал забрать собаку и не пускать в дом, чтобы нас не беспокоить. Дополнительно пообещал занести к нему продукты.

— Это нам, — Гай сунул мне мешок и указал на входную дверь. — Иди… Я мигом.

На двери, как в западных фильмах, висел искусственный еловый венок с красными бантами и золотыми колокольчиками. Они, кстати, звякнули, когда я открыла дверь. Подошвы вытерла еще на коврике — истоптала морду Санта Клаусу: тот, кто делает подобные принты на коврики для ног, не думает, что по нему ногами ходят? О тех, кто подобное покупает, у меня мнение особое… Защищающее дизайнеров от нападок моего внутреннего критика, рождают спрос ведь не творческие люди, а придурковатые с деньгами.

Дом был по-настоящему зимним — выкрашен белой краской и внутри, и снаружи, и если наличники и водостоки выкрашены темно-зеленым, то внутри — начиная с кухни, акценты делались исключительно серо-голубыми портьерами и ковриками на темном деревянном полу.

Я не успела раздеться в одиночестве, только разулась, опустив мешок с продуктами на скамеечку для обуви.

— Улыбнулась, входя в дом? — спросил Гай, захлопнув дверь. — Вас снимает скрытая камера.

— Что?

— Надеюсь, мать на время отпуска выключила на телефоне уведомления с наружного наблюдения.

— Что? — мои пальцы застряли на середине молнии.

— Она могла не запомнить тебя. Ты была без шапки и куртки…

— Что? — продолжала стоять я с полуоткрытым или с полузакрытым ртом.

— Да расслабься ты, Поль! Ну если бы я скрывал тебя, поперся бы на дачу? Здесь везде камеры, так что целоваться не лезь. А если лезешь, то делай это красиво, не как в порно, а как в эротике…

— Ты издеваешься? — повысила я голос, но не положение рук.

Дать ему в нос? Как, когда руки даже не опускаются…

— Предупреждаю, — расхохотался Гай и дернул вниз застрявшую в шоке, как и я, молнию. — Расслабься, Поль! Мы же живем в цифровую эпоху, каждый наш шаг записывается. Каждая транзакция, как денежная, так и сексуального плана. Каждый новая связь понижает степень свободы — закон физики. Ну чего ты пнем стоишь, повернись!

Я повернулась к нему спиной, и Гай освободил меня от куртки, повесил ее на вешалку рядом со своей.

— Полы с подогревом? — спросила я чуточку зло.

— Могу дать тапки. Как тебе удобней.

— Босиком удобней.

Вернее в носках. В них я пошла за Гаем в кухню.

— Наверх не ходи, там холодно. Сейчас горячий воздух поднимется, а потом мы включим у меня обогреватель.

Я обернулась к камину — он пылал. Ну… Он был электрическим, но не экраном с картинкой, а довольно реалистичной вставкой полена с имитацией пламени, которое отражалось на задней стенке очага, и даже со звуком щелкающего огня.

— Красиво, — сказала я не про огонь, а про украшенную свечами и еловыми лапами белую каминную полку.

По обе стороны между камином и окнами на стене висело по длинному шведскому гному. Даже на столешнице стоял букет из красных ягод — знаменитый рождественский букет, а на подоконниках красовались огромные красные цветы в горшках — пуансеттии, в этом году я тоже купила себе маленький квартирный вариант, а тут куст поднимался до середины высокого окна. Перила лестницы завивали гирлянды с огоньками, горящими даже сейчас днем. С потолка свисали сверкающие снежинки.

— Как можно было уехать от такой сказки? — сказала, глядя на елку под три метра, над которой оставалось место для огромной звезды.

В унисон с моим вопросом прозвучала просьба к компьютерной системе дома зажечь для нас елку.

— Мы больше не встречаем Новый год дома. Причину понимаешь… Мать только для… — Гай замялся. — Ребенка дом украшает. Они двадцать пятого декабря Рождество справляют шумной компанией.

— Вы католики?

— Нет, просто сумасшедшие.

Гай сунул пакет с продуктами в холодильник, не разбирая.

— Чего тебе хочется? — спросил, когда я встала по другую сторону кухонного островка.

— Из еды?

— Нет… Могу предложить чай с печеньем, если голодная. Я так… Вообще… Есть сауна, можем включить. Можем просто фильм посмотреть. В подвале кинозал. Можем погулять сходить, если тебе хочется немного померзнуть перед сауной.

— В сауне тоже камеры?

— Ты серьезно спрашиваешь?

— А почему нет? — вздернула я подбородок.

— Нет, как и в спальнях, кроме детской. Только окна на сигнализации. Куда смотришь?

А я смотрела на стену с портретами — в основном Георгины в разных красивых платьицах. Были и общие. С родителями. И даже с Гаем. С одним.

— А вы с сестрой очень похожи, — обернулась я к нему. — Офигенно, как… Одно лицо просто. А ты на мать похож. Говорят, это приносит сыновьям счастье.