Литмир - Электронная Библиотека

— Отойди!

Теперь Гаю действительно потребовалась раковина, и я вернулась за стол, на котором поверх тканевых салфеток белела теперь только одна большая тарелка — одна для каждого, а не на двоих.

— Хочешь ананаса? Или убрать в холодильник до Нового года? До шампанского?

— Убери…

Не знаю, ничего не хотелось — навалилась апатия, придавила, точно могильным камнем. Почему я просто не могу расслабиться в хорошей компании на один вечер, на одну ночь и, может, даже на один день, первый день нового года. Возможно, он и задаст нужное направление оставшимся триста шестьдесят четырем дням, чтобы они перестали утомлять рутиной.

— Не поухаживала, — присел Гай к своей пустой тарелке и не взял ложку, специально оставленную мною в сковороде. — Открой рот.

Он взял вилку и наколол в нее мясо, чтобы протянуть через стол.

— Зачем? — спросила уже с полным ртом.

— Чтобы меньше говорила. И вообще хватит жрать, а то уснем до Нового года, как Юпи.

— Устал?

— От тебя — очень. С непривычки. Особи женского пола, которые бывали здесь до тебя, знали, зачем пришли, и я знал, зачем их привел. Сейчас ни ты, ни я не в курсе, что тут делаем. Если только собаку охраняем… Да и то вопрос — кто кого: может, это она — нас, чтобы мы друг друга не сожрали.

— Жалеешь, что пригласил меня?

Я не смотрела на него с вызовом — скорее устало, просто устало. Он даже зевнул, на меня глядя.

— Жалею. Но что поделать — уже пригласил, — Гай наколол теперь кусочек картошки с золотистой корочкой, щедро посыпанной травами и смесью перцев, и я снова покорно открыла рот. — Нужно как-то спасти эту ночь. Есть идеи?

И он наколол еще один кусок мяса, но отправил на этот раз в собственный рот. Ничего, хоть с одной вилки ели, но, к счастью, не с ножа…

Быть на ножах в новогоднюю ночь — верх глупости и самонелюбви: ну кто же саморучно возьмется портить себе праздник? Только идиот! Вот мы такими и были — нас познакомили, нас накормили, нас наконец-то оставила наедине наглая собаченция, а мы что делаем — ругаемся.

Я закрыла рот — не для бранных слов, а чтобы не заглотить новый кусок мяса, который мог стать мне поперек горла.

— Я наелась!

Да, сыта всем этим сыр-бором: мы собрали елку и собрались под ней, чтобы не скучать в одиночестве, а уже делим квартиру, чтобы не встречаться… Какая глупость… Несусветная! Все разногласия нужно забыть, как прошлогодний снег.

— Пошли… спать…

— Без ананаса и шампанского? — прекрасно понял меня Гай, просто решил поиздеваться напоследок.

Ну — нельзя же вот так просто взять девушку и поцеловать…

— Это когда проснёмся… — решила убить я последний червячок его сомнения улыбкой, лучезарной, ярче горящей елки.

— Как скажешь, — и Гога отправил мясо себе в рот. — Вкусно, — сказал, все еще тщательно пережевывая кусок. — Зря отказалась.

— Если собака не залезет на стол и не подчистит всю сковородку, в будущем году еще раз подогрею, — смотрела я прямо ему в глаза, вот совсем прямо, теперь не отвертишься…

Гай и не отворачивался. Он улыбался — не с издевкой, не для понтов, а просто — по-новогоднему, чтобы порадовать меня своей… Ну, готовностью поздравить меня с Новым годом нетрадиционным способом…

— Меня по новой подогревать не надо… Я еще не остыл…

Как и его объятия, которые он мне тут же раскрыл: я в них нырнула, точно под одеяло — они были мягкие и теплые. Поймала его губы или отдала свои — как ему приятнее думать, мне приятнее просто целоваться, глотая воздух, запутавшийся в мягкой бороде. Она скользила по моим щекам мягкой кисточкой для пудры, но пудрила исключительно мозги, чтобы шестеренки окончательно засорились и перестали крутиться. О чем сейчас думать? Когда старый год прошел, новый еще не начался… Не наступил.

Наступали мы друг другу на пальцы, все больше и больше сокращая расстояние между нашими ногами, переплетаясь ими, точно дикие растения — корнями. Мы не сорняки, а очень даже аристократические цветочки, просто с безумным блеском в глазах. Сегодня Новый год, сегодня можно… Все!

— Осторожно! — на этот раз бретелька запуталась в моих волосах, и на этот раз остановила его я.

— Тогда сама…

Гай отступил, и я бросила майку на стул — получилось, что на его, который оказался ближе. И секунды не прошло, как руки Гая снова обвились вокруг моего тела, только теперь почти голого. Последнюю деталь он пока не снимал, потому что не желал отпускать губы. Я так сильно жалась к его груди, что не понять уже было, на кого одета футболка и долго ли протянет ткань — не протрется ли до дыр моими безмясными ребрышками…

Мои руки бежали вверх, к его шее и мягким волосам на затылке, его же лезли вниз, к грубой джинсе и холоду железных пуговиц, стянувших мою талию поясом верности — верности одиночеству. Сегодня я ему изменю — знаю, что новый год снова готовит мне много часов под лампой, с пинцетом в руках и в маске, а в старом году я перевыполнила план и имею право на отдых, хотя именно этот, постельный, все же — труд, но я справлюсь с ним без особого труда. Мне же не рыбку из пруда вытаскивать, а только мужика из футболки, а сделать это, когда тот стоит по стойке смирно с поднятыми руками, элементарно! Надо только чуточку привстать на носочки и остаться балансировать на пальчиках, снова встретив на пути жадные губы.

Он не голодный — ну, так и поверила… Скажем так, Гай просто ненасытный обжора! Но Новый год и создан для того, чтобы заниматься обжорством. И сексом, если еда уже не лезет в рот. Только язык и совсем не говяжий, не шершавый, хоть и длинный, который точно доведет нас до спальни. Осталось только избавиться от последней детали — от горящей елки, свет мешает спать. Собаке! Нам не помешает ничего. Даже холодные простыни. Мы их быстро согреем. От них еще пар повалит! Даже не сомневайтесь, глупые тролли Нового года!

7. Ананасы в шампанском

Огни елки потускнели на фоне прыгающих в наших глазах чертиков. Мы не только смотрели друг на друга, мы друг друга держали не только взглядом, но и руками — крепко, крепче некуда… Было б куда отступить. Не от задуманного, а чтобы наконец добраться до спальни и это задуманное воплотить в жизнь. Но мы не могли сделать ни одного шага без боязни оступиться и разбудить собаку.

За спиной нас ждала черная дыра — она грозилась и обещала поглотить все наши мысли и страхи на энное количество часов, оставшихся до первого новогоднего восхода солнца, которое осветит не только беспорядок в квартире, но и в душе, что намного страшнее.

Мы медленно, шаг за шагом, погружались в темноту. Шли туда, где легкими штрихами обозначался дверной проем — о закрытую дверь мы бы разбились, а так ввалились в спальню, словно снесенные девятым валом, нет — всего лишь одиннадцатым часом второй половины последнего дня старого года. Мы не на что не были годны, только свалиться в кровать — поперек, наискосок, вдоль — мы не заморачивались положением наших тел относительно матраса, отдавая себе отчет в одной простой истине — ничего не вечно на матрасе, особенно принципы. Они исчезли под тяжелым взглядом выключенной люстры — выключенной давно, еще до евроремонта, но потолок все помнит, он многое видел. Сейчас белоснежно белый он мог и покраснеть в темноте, но вкрученные в него веселые огоньки пусть спят до следующего вечера.

Они должны спать — если я и решусь открыть глаза, чтобы увидеть над собой еще вчера или даже сегодня утром незнакомое мне лицо, то справлюсь без искусственного света. Фамилию Георгия Георгиевича я не знаю, а в прошлом веке могла бы прочесть ее на табличке, украшавшей входную дверь. Да к черту подробности… Я не буду искать его в соцсетях и донимать сообщениями “жду, скучаю и люблю” — это другое, это сиюминутная страсть, это пилюля от одиночества. Вероятно, с горьким послевкусием, потому что я не знаю, как это собирать утром разбросанные по полу одежду на ощупь и уходить молча, не прощаясь, забывая дорогу назад.

Да ладно… Любой опыт приветствуется, а память все стерпит. Она не тело. Тело требует ласки — и больше, больше, больше. Насытиться и больше никогда не делать глупостей, не ехать домой к первому встречному кобелю, даже ради спасения маленькой сучки и удовлетворения желаний киски.

13
{"b":"810146","o":1}