Открыть замок оказалось делом непростым. Во-первых, нужно было всё время прятаться от Ворона, выбирая моменты, когда его либо не было дома, что случалось весьма редко, либо такое время дня, когда шансы быть пойманным были малы. Покои Алвы находились довольно близко от его бывшей комнаты, поэтому действовать приходилось тихо, аккуратно, быстро и только днём. В ночное время риск произвести шум был слишком велик. Во-вторых, Ричард взломщиком не был и никогда раньше не вскрывал замков вот так, ювелирно, без использования грубой силы. Как это делать, он точно не знал и продвигался методом проб и ошибок, то есть медленно и неэффективно. В день он не решался проводить у двери дольше трёх-пяти минут, чтобы не провалить всю затею. Через некоторое время он сообразил, что нужно одновременно использовать два металлических прута: один — для поворота замка, другой — чтобы отодвинуть запирающий штифт. Несколько попыток также потребовались, чтобы подобрать толщину прутьев и адаптировать их под замок. И в один прекрасный день усилия Ричарда увенчались успехом — замок наконец поддался.
С колотящимся сердцем он медленно открыл дверь и тихонько проскользнул в свои бывшие покои. Они состояли из небольшого кабинета и прилегающей к нему спальни, просторной и светлой. По мнению Дика, это было самое уютное место во всём доме, хотя покои Алвы были больше. В прошлом, заполучив особняк, он использовал большой кабинет Рокэ в основном для приёма посетителей. Что уж кривить душой, ему просто хотелось показать всем, кто теперь тут новый хозяин. Но жить он по-прежнему предпочитал у себя.
Сейчас шторы на окнах были опущены, погружая комнату в прозрачный полумрак. С того дня, как он в спешке покинул дом, не изменилось ничего — всё те же стены, всё та же мебель, всё те же любимые книги на полках. Только вещи, раскиданные Ричардом при побеге, кто-то аккуратно вернул на свои места. Он прошёл в спальню и раздвинул портьеры. Здесь тоже всё было, как и двадцать пять лет назад. Ричард нашёл не только свою придворную одежду, но и то самое платье, в котором стоял на площади в день святого Фабиана и в котором впервые вступил в особняк на улице Мимоз. Его чёрно-синяя форма оруженосца тоже была здесь. Тогда, после прихода Альдо к власти, он так и не решился от неё избавиться, а просто запрятал подальше. Сейчас кто-то её нашёл и сложил вместе с другими вещами.
Впрочем, все эти детали Дик заметил позже. В первую очередь его внимание привлёк портрет. Ещё один портрет, которого Ричард раньше в этом доме не видел. На этот раз на портрете был изображён он сам, хотя и не представлял, что может выглядеть таким образом. Портрет не был парадным, он даже не был закончен. Скорее это был быстрый набросок, но зато какой! Художнику удалось передать невыразимую гамму чувств, бушующую в юном мальчике в чёрно-синем колете. Он был похож на маленького волчонка, окружённого сворой охотничьих псов, вот-вот норовивших разорвать ему горло. Ненависть, боль, решимость сражаться до конца, и в то же время детская хрупкость и полные глаза обиды за несправедливость судьбы, так жестоко с ним обошедшейся. Кем бы ни был неизвестный художник, он, без сомнения, был исключительно талантлив. Вот только Ричард даже не представлял, кто и когда мог его написать.
— Прекрасный образец искусства, не правда ли? — Ричард вздрогнул от неожиданности. Пока он в полной растерянности рассматривал свой портрет, Алва неслышно вошёл в комнату мягкой кошачьей походкой. — Жаль только, художника, скорее всего, уже нет в живых. Полагаю, он бы мог затмить даже непревзойдённого мастера Коро, если бы не покинул сию юдоль скорби слишком рано, разумеется, к вящей славе достопочтенного мастера, который так и останется непревзойдённым.
— Что… Что это?
— Твой портрет, Ричард. Неужели не нравится? — Ворон держал в руках бокал с вином, который, похоже, был не первым за этот день.
— Я не помню, чтобы кто-то писал мой портрет. Откуда он?
Алва поднял бокал и взглянул через него на свет. Отвечать он не спешил, и Ричард терпеливо ждал.
— Я случайно заметил его среди многочисленных предметов искусства, которые барон Капуль-Гизайль вывозил из Олларии, — медленно проговорил Рокэ, как будто каждое слово давалось ему с трудом. — Видимо, я позволил себе тогда излишне долго задержать взгляд на портрете, настолько, что барон посчитал себя обязанным мне его подарить.
Рокэ отхлебнул вина и тихо добавил.
— Полагаю, его сделал один из тех талантливых мальчиков, юных дарований, которых барон держал в своём доме. Возможно, в тот день, когда мне посчастливилось отыграть твоё фамильное кольцо и надорского иноходца.
Ричард снова окинул взглядом свою бывшую комнату. Это место словно застыло во времени, оно ощущалось мёртвым, чужим. Зачем Алва всё это хранит? Зачем ему вещи оруженосца? Зачем ему этот портрет? Не комната, а какой-то склеп, не потрет, а икона. Дика передёрнуло. Нет уж, святым Ричардом он не станет, хватит и святого Алана. Он пока что жив.
Ричард вплотную подошел к Алве и посмотрел прямо в глаза.
— Рокэ, я хочу здесь жить. Это и мой дом тоже… был моим. Пожалуйста, позволь мне остаться.
Алва слегка покачнулся, выставив вперед руку. Дик от неожиданности едва успел его подхватить. Кажется, тот хотел что-то сказать, но так и не произнёс ни слова. Он выглядел растерянным — таким Дик его никогда раньше не видел. Рокэ ещё раз пристально взглянул Ричарду в лицо, его губы искривились в странной усмешке, после чего он нетвёрдым шагом вышел из комнаты. Ричард в недоумении смотрел ему вслед.
И что всё это значит? Разрешение получено? Ричард решил интерпретировать странное поведение Алвы как положительный ответ и в тот же день перенёс сюда свои вещи.
Он был дома. Алва не гнал его и даже снова учил. О чём ещё было мечтать?
========== Глава 5. Жареные каштаны ==========
— Мэтр Родригес! Мэтр Родригес! — чумазый мальчишка нёсся со всех ног к дому врача.
На порог вышел сухопарый пожилой человек с густой сединой и горбинкой на носу, на ходу вытирая руки тряпицей.
— Что случилось?
— Вас зовут, сударь. В дом бывшего Первого маршала. Там человек упал с дерева. Мне дали целый талл, чтобы я как можно быстрее привёл вас.
С сияющим лицом мальчик показал талл и тут же попробовал его на зуб для пущей убедительности.
— Герцог Алва упал?
— Нет, другой господин, тот, что моложе. Кажется, он управляющий.
— Хорошо. Я иду.
Известный столичный врач, мэтр Антонио Родригес, был по отцу кэналлийцем, но вырос в Олларии. Он служил военным врачом, а после занялся частной практикой. С герцогом Алвой он был хорошо знаком и не раз латал раны прославленного Первого маршала, а также лечил всевозможные недуги других обитателей особняка на улице Мимоз. Рокэ Алва много раз предлагал Антонио перейти к нему на постоянную службу, но для врача была важна свобода, поэтому он каждый раз отказывался. С юности он мечтал помогать всем людям, вне зависимости от достатка и статуса, а не только сильным мира сего. Алва, который сам неплохо разбирался в медицине, высоко ценил мастерство лекаря и всегда посылал за ним при необходимости. Антонио был старше Рокэ всего на пару лет, и со временем они стали друзьями.
Мэтр Родригес убрал со стола готовящиеся тинктуры и поспешил в особняк. Из ворот дома выходили несколько человек, они указали ему на второй этаж. Антонио быстро поднялся по лестнице и вошёл в одну из комнат, ориентируясь на доносившиеся голоса.
— Нино, рад тебя видеть, — кивнул вошедшему Рокэ, склонившись над предполагаемым пострадавшим и внимательно осматривая его лодыжку. — Спасибо, что пришёл.
Больной показался мэтру Родригесу смутно знакомым. На глаза попался портрет, и лекарь без труда опознал на нём юную копию того, кто сейчас лежал на постели. Этого мальчика, оруженосца Первого маршала, мэтр Родригес помнил. Вроде бы, даже был какой-то скандал вокруг отца мальчишки и Алвы. Ах да, герцог Ричард Окделл, сын Эгмонта Окделла. Мэтр Родригес накладывал ему тогда перевязки на правую руку из-за укуса крысы. Шрам на правой руке пострадавшего действительно имелся, что подтвердило догадку. Значит, герцог Окделл вернулся после стольких лет.
