Он чуть разочарованно вздохнул:

— Вы странно слушаете.

Ничего себе, вывод. Даже обидно.

— Я слушаю очень внимательно.

— И не усвоили главное.

А вот прямо сейчас очень обидно.

— И что же я, по-вашему, обязана была усвоить?

— Рыцари опасны. Все, без исключений. Опасны для таких, как вы и я.

— Вы очень живописно пояснили, что они тоже далеко не всесильны.

— Пока восходят.

Уфф, ну наконец-то! Вернулись к нужному барану.

— Кстати, о восходах и закатах. Мне подруга все уши прожужжала про это самое восхождение, но самим словом все её познания и ограничивались. Вы можете сказать что-то более определенное?

— Это процесс.

Ну да, как и все в нашем мире. Даже камень, лежа на боку, процессирует.

— На определенной стадии своего развития рыцарь начинает меняться. Нет, дополнительных рук и ног у него не вырастает, конечно. Но внутри, с его нервной системой что-то происходит. На разных уровнях.

— Об этом упоминается в тех старых документах? Вы сказали, что рыцаря поймали ещё в самом начале, значит…

— Да, наблюдения велись. Со всеми возможными подробностями. Но поскольку ограничительные меры не позволяли вести диалог напрямую, а к сотрудничеству он не был расположен…

Я не удержалась и прыснула. Наверное, обидев Лео до глубины души.

— Вам смешно?

— Даже не представляете, насколько.

— Лично я не вижу ничего забавного.

— Потому что не хотите посмотреть в зеркало.

Он как-то нахмурился всем лицом. Но все же остался сидеть на месте. И даже выдавил:

— Можете пояснить свои слова?

— Могу. И хочу. Но сначала… По итогам тех наблюдений какой вывод сестры-вивисекторы сделали о восхождении и вообще?

Его губы сжались так, что аж увесистый подбородок прорезался.

— Для рыцаря это было мучительно.

Вот оно. То самое, ради чего, собственно. Всего несколько простых слов. Самое главное.

— А теперь посмеемся вместе, если вы не против.

Я допила пиво и отставила пустой бокал в сторону.

— Попробуйте представить сами. Это несложно. Молодой парень… Он ведь был молодым?

— Даже юным.

— Тем более. Так вот, молодой парень столкнулся с матерой песенницей, которая обрушила на него всю свою мощь и задавила почти насмерть. Наверняка до потери сознания. А потом он очнулся, как вы это называете? Иммобилизованным. И искалеченным. Под любопытствующими и ненавидящими взглядами. Ему вообще могло стать от всего этого хорошо?

— У них не было другого выхода.

— Они это они, вы это вы. Не оправдывайте и не сравнивайте. Что дальше? А, изменения в нервной системе. Видимо, его штырило и крючило не по-детски, если даже ученые сестры снизошли до слова «мучительно». Так какое содействие, откуда, зачем?

— Они могли бы облегчить…

— Исправить то, что наделали? Нет. Сделать вид, разве что. Кинуть крошечный пряник между ударами кнута. Охрененное милосердие.

— Вы так говорите, будто…

Учуял неладное, да? Ну, я сама виновата, разошлась в праведном негодовании. Впредь стоит быть осторожнее.

— Те сестры выяснили хоть что-то по-настоящему полезное?

Он собирался то ли возмутиться, то ли возразить, но почему-то передумал и ответил просто:

— Не успели.

— Что так?

— Рыцарь умер. От руки одной из тех, кто за ним присматривал.

— Свихнулась от страха?

— Нет. Скорее ею двигало что-то похожее на ваши впечатления. По её собственным словам, не могла смотреть на то, как он страдает.

Черт подери, а ведь это почти приятно, знать, что где-то там, в глубине веков, нашлась такая же дурочка, как ты, сделавшая не то, что правильно для всех, а то, что нужно кому-то одному. Вернее, двоим. Потому что я тоже не удержалась бы.

Уж не знаю, следовал ли Марко моим советам или безвылазно сидел в машине, но черная громадина остановилась рядом со мной сразу же, как я оказалась на достаточном отдалении от кафе. И от Лео.

— Мадам закончила свои дела?

— Мадам покой только снится. Поехали обратно.

Я даже не стала просить его ускориться, хотя в воображении начали мелькать всякие мрачные картинки о летучих отрядах песенниц, охотящихся на недо-рыцарей, со всеми вытекающими последствиями.

Странно. Такой впечатлительной я была разве что в юности, на заре карьеры. Потом эмоции заметно притупились от столкновения с суровой правдой жизни. А сейчас такое чувство, что все всколыхнулось и ожило вновь. Ну, тут два варианта. Либо счастливо впадаю в детство, и переживать по этому поводу уж точно не стоит, либо виноват кое-кто конкретный.

Наверное, стоило бы отнестись к страшным россказням Лео гораздо серьезнее. Взять на заметку уж точно. Но отчаянно мешал один большой нюанс. Полное несоответствие прошлого и настоящего.

Возможно, это как-то связано с эволюцией, и рыцари с течением времени видоизменялись. Но не настолько же кардинально и не за такой же короткий срок? Тем более, что куда более широко распространенные «свидетельства» о тех же песенницах подтверждают, что с нами-то ни черта не произошло. В техническом смысле. И обучение проходит так же, как и сто лет назад, и результаты такие же. Да, флуктуируем слегка в разные стороны, но это личный талант, не более того. Кто-то сильнее, кто-то слабее, но механизм пения неизменен. А тут все наоборот.

Вот ровно — все.

И голоса никакого не было, и управления. Да даже в смысле «притяжения», и то смешно. Интересно, что сказал бы Лео, если бы на себе прочувствовал, как этот рыцарь умеет отпинываться?

Опасный? Несомненно. Вот только для кого? Для тех, кто посягает на его жизнь, полагаю. Да и то с натяжкой. Иначе на кой черт ему было так долго уворачиваться от боя? Словно что-то его все время останавливало. Словно что-то держало. Есть шанс, что если бы не моя настойчивость, он бы довел дело до…

Тьфу, так думать. Это ненормально. В смысле, ненормально не бороться за свою жизнь. Так же ненормально, как не бороться за жизни чужие. А ему было все равно. Из-за восхождения?

Знать бы ещё, что с ним происходит на самом деле. Но ответит ли он, если спросить? Захочет ли? Сможет ли? А если и сможет, то что мне потом делать с этим ответом?

Марко остановил машину у ворот ангара, распахнутых настежь, и я внутренне сжалась, толком не понимая, почему. Но собралась с силами и выползла из машины, чтобы обалдело уставиться на полуошкурованный самолет, вокруг которого, тарахтя инструментами, копошились техники.

— Плановый ремонт, — охотно пояснил Марко, поймав мой взгляд.

— А… Э…

— Его никто не трогал, как вы и велели.

— Значит, он…

— Внутри, мадам.

Он, и правда, был внутри. Все на том же месте, только уже не прятал лицо в рукавах, а с видимым интересом наблюдал за людьми и техникой.

— Любишь самолеты?

— Не знаю, — пожал плечами. И добавил: — Они красивые.

— Когда летают.

— Без техобслуживания не будет полета.

Чертовски верно. И кстати, о техобслуживании…

— Ш-ш-ш-ш! Тр-р-р-р-р! С-с-с-с-с!

— Пойдем-ка, найдем место потише.

Он послушно поднялся и последовал за мной. Все такой же ровный, как и прежде. Слишком даже ровный. Если его и правда что-то мучает, то исключительно внутри, там, куда никакими песнями не добраться. Но может, получится словами?

На свежем воздухе абсолютной тишины тоже не наблюдалось, потому что взлетно-посадочные полосы активно жили своей жизнью. И парень время от времени поглядывал на садящиеся и взлетающие самолетики, опять же, делая это очень осторожно, наверное, чтобы я, не дай бог, не подумала, что он…

— Значит, так. Первое. Ты не обязан меня слушать.

Серый взгляд не выразил ничего, кроме интереса. Очень схожего с самолетным.

— Тем более, не обязан слушаться.

— Я знаю.

Он знает! Он знает? Так какого же черта тогда тут делает весь день?

— И когда я что-то говорю, очень может быть, что сказанное нужно делить на два. Или на четыре.