— Марко тебя отвезет. Марко!

Комодообразный мужчина, любезно пригласивший меня к разговору, немедленно оторвался от капота большой черной машины и подошел к нам.

— Сопроводишь даму, куда она скажет. И привезешь обратно.

Какой милый намек. А я-то уж размечталась, что между нами установились теплые сестринские…

— Прошу, мадам.

Но все равно приятно, когда вот так. Даже если капелька роскоши сугубо заемная и полученная ни черта не честным путем.

— Вот тут прямо меня и высади.

— В клумбу, мадам?

Это как раз к разговору об акторах. Если бы действительно попала, пришлось бы такие вопросы задавать себе самой постоянно. И отвечать тоже самой. Причем и за себя, и за того парня. Слава богу, что обошлось.

— Здесь вас устроит?

— Вполне.

Он успел выскочить из машины и предупредительно открыть дверь раньше, чем я смогла выкарабкаться из кожаных объятий преступно удобного сиденья, взявшего меня в плен почти на целый час.

— Прошу вас.

Можно было бы остановиться под самыми окнами коллегии, чтобы обеспечить местных сплетниц темой для задушевных бесед на следующую неделю, только в мои планы охота входила хоть и стремительная, но все-таки из засады. Чтобы не вспугнуть дичь.

— Как скоро ожидать вашего возвращения?

— Понятия не имею. Но если влом на месте сидеть, не сиди. Сигналка на машине есть?

Комодообразный Марко пожал плечами, мол, обижаете.

— Значит, узнаешь, когда я вернусь.

Он понял не сразу, но, поняв, оценил и даже улыбнулся.

— Чтоб ты понимал: у меня больше причин вернуться, чем представляет себе твоё начальство. И я вернусь.

— Как скажете, мадам.

Да, вышколенная обслуга — это удобно. Временами даже приятно. Легко могла бы привыкнуть, когда бы… Да ну нафиг. Личной жизни же никакой не получится. Если только не заводить эту самую личную жизнь с этой же самой…

Где мадам прикажет остановиться? Как мадам пожелает…

Тьфу-тьфу-тьфу, изыдите, дурные мысли! На такую потеху и часа тратить жалко, тем более, когда дело горит.

Куда бы направился любой более-менее нормальный человек в поисках информации? Правильно, в библиотеку или архив. На крайний случай посёрфил бы по Сети, если лень отрывать задницу от стула. Но в моем случае…

Да, нормальность рядом не стояла, без вопросов. Только не в этом проблема. Не в нем одном.

В дообщинной жизни мне тоже приходилось добывать знания, как положено: преимущественно из печатных текстов, хорошо, если с цветными картинками. Было привычно, понятно, скучно и малоэффективно. То есть, что-то полезное рано или поздно выуживалось, но точно так же и пропадало, оставляя о себе в основном лишь неясные ощущения. А то, что требовалось и могло потребоваться каждый день, неизменно приходилось заучивать, все из тех же текстов, которые…

Это все враки, что рифмы и ритмы присущи только стихам. В любой чаще букв есть ритм. Беда в том, что если стихотворения худо-бедно пишутся по довольно строгим правилам, и к ним не нужно приноравливаться: метроном начинает стучать в голове с первой же строчки, то в обычный текст временами нужно просто отчаянно вгрызаться, чтобы вычленить… Тьфу, слово-то какое мерзкое, «вычленить». Ладно, чтобы хотя бы найти. Да, смысл этот треклятый. Потому что можно часами залипать от страницы к странице, даже успешно добраться до финала, но ни черта не понять, что вообще с тобой было здесь, сейчас и ранее.

А виноват во всем ритм, заданный автором. Одни умельцы катят тебя плавно, как по волнам, другие ухают кирпичами, третьи мостят дорожку из округлых булыжников, с которых ноги постоянно съезжают в разные стороны. Какой уж тут смысл, скажите на милость? Остаться бы хотя бы при своем уме, пока продираешься от пролога к эпилогу. И хуже всего, когда автор сам не видит смысла в своем детище. Не чувствует к нему ничего. Тогда любая прогулка, хоть приятная, хоть напряженная, пропадает втуне. С другой стороны, если нарваться на текст, что называется, хороший, об этом, как правило, жалеешь, и не раз. Потому что плоская страница вдруг раскрывается сотнями лепестков, с которыми никогда не угадаешь, ласково погладят или отвесят пощечину. Зато о смыслах волноваться не нужно: возьмут за руки, за ноги, за уши и дотащат, куда надо, как ни упирайся. Правда, чтобы найти такой текст, иногда уходит вся жизнь, а у тетушки Дарли времени в обрез, так что метод имени меня мне же в помощь.

Теоретически все примитивно просто: вместо мертвого носителя информации ищешь хотя бы полуживого. Да, противникам оживленного общения не подойдет, так я и не навязываюсь. Но когда напрямую говоришь с человеком, все случается, как надо. Или не случается, но зато сразу, без долгих бдений за картотеками.

Конечно, степень достоверности добываемой информации может и обязана хромать. Но кто поручится за правдивость сотню раз переписанных хроник? А если ещё и переведенных с трех древних языков на четвертый, то вообще беда. Пусть любители разбирают и разбираются, я же предпочитаю сразу кушать готовое блюдо, а не тратить кучу времени на поиски продуктов и выбор рецепта.

Я люблю слушать.

Когда мы что-то рассказываем друг другу, вольно или невольно тоже задаем этому устному тексту ритм. И в речи намного проще, чем на печатной странице, уловить чувства автора. Даже если он великолепный актер и заготовил выступление заранее, обязательно возникнут моменты, по которым понимаешь: а вот это его, действительно, задевает. Волнует, радует, злит, печалит, греет, вдохновляет. Оно самое, истинное. То, чему автор посвятил огромное количество своего времени и во что вложил частичку себя. Если это то, что ты искал — бинго! Если нет, слушай дальше или вежливо прощайся.

Вот и я собиралась обращаться не к пыльным архивам, а к их живым аналогам, старым перцам и перечницам, которых в коллегии всегда было пруд пруди, и которые всегда были рады…

Всегда, но не сегодня.

Входная зона и та уже смущала своей безлюдной тишиной. Даже взгляд, которым меня проводил до лифтов охранник, казался слегка удивленным, словно спрашивающим: зачем она-то сюда пришла, если другие остались дома?

Дальше становилось только хуже. Пустые коридоры, закрытые кабинеты. Пару раз, правда, попались навстречу клерки, но слишком юные, чтобы имело смысл задавать им вопросы. А те старушенции, на встречу с которыми я рассчитывала, категорически отсутствовали, все и разом. Так что, дверь кабинета мистера Рейнолдса я толкнула больше со зла, чем рассчитывая на успех. А она взяла и распахнулась, громко стукнув о косяк.

Джошуа Джезайя, по обыкновению величаво восседающий за столом, от такого обращения с предметами интерьера, немедленно пришел в укоризненное негодование. Проще говоря, охренел.

— Приветики, скелетики! Ну, хоть вы-то на своем месте, слава богу… А то остальных мышей по всему зданию днем с огнем не сыскать. Случилось чего?

— Мисс Дью…

— Нет, серьезно, все рыцаря испугались? Ну ладно, девчонки, могу понять: дело молодое, рисковое. Но нам-то с вами чего трепетать понапрасну? Если так подумать, это ему ещё пришлось бы отмахиваться, а не…

— Мисс Дью!

Конечно, у него был посетитель, который легко угадывался за спинкой кресла. Но мне непременно надо было выплеснуть накопленное. И прополоскать.

— А если честно-честно, положа руку на сердце, или что у вас там ещё от него осталось? В самом деле, кто-то куда-то восходит? А куда и зачем?

— Мисс Дью, извольте выйти вон!

Да, пожалуй, пора притормозить, а то ещё хватит старика удар. Апоплексический. А тут, опять же, свидетели присутствуют. И прибавится в моем послужном списке к совращению ещё и убиение. Хотя, звучит неплохо, надо будет иметь в виду.

— Ухожу, ухожу, ухожу. Вы только не волнуйтесь. И водички попейте обязательно. И до десяти досчитайте, на всякий случай. А то вены вон как вздулись, того и гляди…

— Мисс Дью!

Я постаралась хлопнуть дверью на обратном проходе не слабее, чем в первый раз.