Сенненская еврейская община была очень закрытая. Чтобы сохранить чистоту крови браки заключались между родственниками. Меня сосватали за Яшку, двоюродного брата. Ох, как мне он был противен. Долговязый. Худой. Вечно шмыгал носом и вытирал его рукавом. За это его все звали «Сопля». И я так называла. Только от этого мне не было лучше. Замуж за него я всё равно должна была выйти. Отец считал, что любовь в браке не нужна. Главное – достаток. А у дядьки в Полоцке было побольше добра. Как старшему сыну ему отошла львиная доля наследства. Вот и сговорились они поженить старших детей, чтобы всё в семье оставалось.

Я, наверное, и замуж бы пошла, но не вышло. Чему и безмерно рада.

Дочка шляхтича Бельского замуж выходила. Домой приехал со службы сын с другом. Перед самой свадьбой друг молодого пана зашёл к нам в лавку табакерку купить в подарок старому пану Бельскому. За радушие, так сказать. В лавке тогда никого не было, только я. Столько лет прошло, а я до мельчайших подробностей помню все эмоции, что охватили меня. Он только посмотрел своим голубыми глазами в мою сторону. Волна смятения накрыла с головой. Меня бросало то в жар, то в холод. Мои ладошки вспотели. А он ещё попросил и белый шёлк посмотреть. Я дрожала, разматывая перед ним рулон ткани. Вечером того же дня друг шляхтичей Бельских гарцевал на своём коне по площади за мной, прося свидания. Я назначила на берегу озера в полночь. Я легко сбежала на свидание. Мать после настоек крепко спала. Отец с братьями был в Полоцке. Препятствий не было. Да и кто бы меня удержал. Через несколько дней Серж Вольсков уехал и забрал меня с собой. Я сбежала из дома в одном платье. Не знаю, что чувствовали мои родители, когда не нашли меня в комнате. Только записку на столике: «Простите. Не ищите». Я опозорила свою семью втройне. Бежала с русским. Вышла замуж за русского. Приняла другую веру.

Мы недолго были счастливы. Семья Сержа тоже не принимала этот брак. Они считали, что еврейка не подходящая пара. Но, нам было всё равно. Мы не расставались ни на минуту. Его полк отправили на Балканы. В семьдесят шестом году Россия начала войну с Турцией. Мой муж служил в Дунайской армии, а я помогала в полевом госпитале. Там я познакомилась с военным врачом Сорокиным. Он заметил во мне талант к медицине и определил к себе в помощницы. Я даже ассистировала ему при операциях. В то время – это что-то нереальное. Женщин и близко к операционному столу не подпускали, а я ассистент хирурга. Он выбрал меня среди десятков претендентов мужчин. В этом же госпитале я и узнала, что стала вдовой. В семьдесят седьмом году турки начали наступление под Кацелево. Их отбросили. Радость сменилась горем. На моих руках умер Серж. Он даже не пришёл в себя, когда Сорокин начал операцию. Меня оттаскивали от окровавленного мужа. Я всё кричала и кричала, а потом потеряла сознание, – она стёрла со щёк слёзы. – На похоронах меня не было. Я болела. В тот день я потеряла не только любимого. У меня случился выкидыш. В семнадцать лет я стала вдовой. Его семья меня не приняла. Моя прокляла. Я была в полной растерянности. Не знаю, что со мной бы приключилось, если бы не Сорокин. Матвей Валентинович сделал мне предложение. Я согласилась и стала его женой, но постель мы никогда не делили.

– Он вроде не был стар, – перебила я, вертя в руках фотокарточку Сорокина.

– Ооо, – она засмеялась. – Он не стар, конечно. Только женщины его не интересовали. Мы были хорошими друзьями в браке, но не супругами. Ему нужна была ширма для начальства. Гомосексуализм не в чести. Ты можешь быть прекрасным врачом, военным, меценатом, но если об этом изъяне узнает общество, всё, пиши пропало. Подозрения с него снялись сразу, как только он женился на мне. Я могла иметь любовников на стороне, но не афишировать свои связи, – она засмеялась снова, но уже повеселее. – Я всегда говорила своим поклонникам, что мой супруг очень ревнив. Он прекрасно играл роль ревнивца. Матвей настаивал на моём образовании и сам учил меня. Я работала с ним в Голицынской больнице. Это было прекрасное время. Как ведущего специалиста Матюшу приглашали на все приёмы и балы. Но, всё хорошее, как и плохое, заканчивается. В тысяча девятьсот третьем году я стала вдовой во второй раз. Когда не стало Матвея, меня уволили. Много недругов он себе нажил за время своей практики в больнице. Больше по причине либеральных взглядов. Он поддерживал женщин в их стремлении к независимости от мужчин, ещё и революционеров. Трогать его никто не смел. Слишком хорошим хирургом был. Но, как только Матвей умер, на мне отыгрались сполна. Замуж в том возрасте я уже выйти не могла. Бывшие любовники разбежались, а кто и покинул этот мир. Пришлось вернуться в Сенно и оно встретило меня холодно. За десятки лет про меня не забыли. Мой народ не забывает предателей, а твой народ всегда ненавидел свободных. Сбежав из-под венца я доказала, что оковы традиций лишь у нас в голове. Никто не вправе решать за тебя твою судьбу. Это твоя жизнь. И только ты за неё в ответе.

Как же она была права. Есфирь Исааковна прожила интересную жизнь. И пусть она вернулась в Сенно на склоне лет, но никто не похвастается такой насыщенной на события судьбой. В тот вечер она о многом мне рассказывала. Всю её жизнь невозможно пометить на листок бумаги. Её надо прожить. Она любила. Она была на войне. Она лечила людей в больнице. Она была причиной дуэлей. По её вине чуть не распались несколько влиятельных семей. Она жила и дышала полной грудью воздухом свободы от традиций и нравов. И никто не вправе её судить.

Как-то Есфирь Исааковна сказала мне: «Женщине можно всё простить. Измену семье, мужу, родине, воровство, мошенничество, ложь. Единственное, что нельзя простить, это убийство собственного ребёнка. Это прощению не подлежит».

Я ушла на рассвете. Теперь, я точно была уверенна, меня не сломить. Моя жизнь только начиналась и все невзгоды в ней проходящие.

Почему так? Почему именно так? Почему мужчина, изменяющий жене, не так строго осуждается обществом, как жена, делающая то же самое. Почему мужчина, имеющий несколько любовниц, молодец. Его одобрительно хлопают по плечу друзья и хвалят. Мол, он гигант, самец, донжуан, Казанова. Женщины глядят с замиранием сердца на того ходока. А вот его любовницам выпала другая карта – всеобщее порицание. Их называют «шлюхами», «гулящими», «проститутками». И это, заметьте, не самые обидные прозвища я привела в пример. Мужчины с презрением отзываются о них. И сами же грубо подкатывают в надежде, что обломится. А что, если Филька смог, то я хуже, что ли? Женщины ненавидят их ещё больше. Это же к ним бегут их благоверные. Я стираю, убираю, готовлю, рожаю ему детей, а эта шалава хвост распушила и мужика увела. Вот так думают верные жёны неверных мужей.

Такое осуждение. Такая жгучая ненависть. И за что? За то, что посмели на себя примерить шкуру мужской свободы! Женщина – твоё место на кухне, а мужчина – охотник и добытчик! Вот он и охотится и добывает свою любимую дичь – другую женщину. Своя уже поймана и одомашнена. Адреналина нет! Это разделение на наседку и охотника веками загоняло женщин в угол, заставляя их забыть о своих потребностях и чувствах. Нами торговали, как породистыми лошадьми, на ярмарке невест. Наша цена зависела от красоты, девственности, плодовитости и приданого. Ладно, отцы! Им никогда не понять своих дочерей. Они судят с мужской колокольни. Но мамы! Прожив, как прислуга у собственного мужа, ничего не видя лучшего в жизни. Их кругозор веками не отличался разнообразием. Хозяйство, дети, муж. Наши мамочки желают нам того же! Как это понимать? Они говорят нам, если мы ведём себя не соответствующе своему полу: «Ты девочка, так нельзя», «Девочки так не делают», «Девочки – будущие жёны» и так далее. Наши матери желают нам выйти замуж и так же жить?! Стирать, готовить, рожать, терпеть и презирать всех соперниц. Уведут ещё такое счастье. Месть собственным детям? Я так жила и вы так жить будете! Смиритесь – другой участи вам не видать. А если дочь пойдёт наперекор традициям и правилам общества, мать сама же первая примет в штыки бунтарку. Ведь для неё общественное мнение важнее желания дочери. Не вышла замуж до 25 лет? Позор! Старая дева. Переспала до свадьбы с мужчиной? Позор! Гулящая. Родила в девках? Позор! Пятно на чести семьи, чуть ли не до седьмого колена. Мужу изменила? Позор! Падшая женщина. С мужиками гуляет? Позор! Позор! Позор! Кругом один позор. Тебе плюют под ноги. Твоё имя на слуху у каждого. От тебя демонстративно отворачиваются. А вчерашние подружки, извращают каждое сказанное тобой слово. И всё это, потому что ты не вписываешься в привычный уклад провинциальной жизни.