Открываю дверь квартиры и щелкаю выключателем.

Скидываю кроссовки и вешаю куртку у входа. Томилина же, опустив руки по швам, просто стоит и смотрит на меня огромными синими глазами.

— Куртку давай — протягиваю руку.

Томилина отмирает и не отрывая от меня взгляда снимает свой дутик. Под ним у нее серая очень тонкая, почти просвечивающая футболка. Я даже разглядел очертания темного лифчика. Меня не по— детски накрывает от ее вида. Пульс ускоряется, а в голове поднейший бардак.

— Проходи — прочищаю горло. — Ванная комната в конце коридора, туалет там же, если надо.

Пока Томилина торчит в ванной комнате, быстро убираю с журнального столика пустые упаковки из-под Принглс и Орео, оставшиеся после Вуйчика с Девлегаровым. Эти два урода всегда оставляют после себя срач. Расставляю подушки на диване, а потом проверяю содержимое шкафчиков в кухонной зоне и холодильника на предмет наличия хоть какой-нибудь еды.

Когда возвращается Томилина, на столе уже лежат пачка с овсяным печеньем, шоколадная паста и кукурузные палочки — все, что нашел. В холодильнике, правда, остались еще яйца. Включаю чайник и поворачиваюсь к Томилиной лицом, упираясь руками о края столешницы.

Она смотрит на меня, а у самой взгляд перепуганный.

— Да, садись ты, я не кусаюсь.

Томилина нервно сглатывает, подходит, наконец, к столу и присаживается на крайний стул.

— Красивая квартира — выдает, растерянно оглянувшись.

Кипит чайник, и я достаю из верхнего шкафчика чашки с изображением известных столиц.

— Капсулы для кофемашины закончились, поэтому могу предложить только зеленый чай, другой я не покупаю.

— Тогда чай — отвечает Томилина и ерзает на стуле.

Что она вызывает во мне? Одновременно и бесит, и поцеловать хочу. Ставлю перед ней кружку, а сам забираюсь на высокий стул у окна.

РИТА

Sia — Breathe Me

Не хочу я никакого чая и находиться здесь не хочу. Но все же сижу сейчас напротив Кетлера в его квартире, в которой, наверняка он и проводит свои тусовки, известные на весь лицей, и не знаю, как быть дальше. Удивительно, но именно он оказался единственным человеком, готовым помочь мне в трудный момент.

Ради приличия отпиваю напиток и возвращаю кружку на стол.

— Спасибо, что приехал, долго я бы не продержалась — заставляю себя посмотреть на Макса.

Он сидит на высоком стуле, сложив руки на груди и даже не притронувшись к своей кружке.

— Можешь спать в моей комнате, а я здесь — кивает головой на широкий диван в виде буквы «П».

Идти мне все равно некуда. К Осиповой возвращаться опасно, а то опять собаки погонятся. Домой тоже нельзя, пока там обитает этот ненормальный псих. Деньги, накопленные на сберкнижке, тоже сейчас тратить не вариант, к тому же я не знаю, смогу ли их получить без согласия тети. Поэтому я молча киваю головой в знак согласия. Сегодня переночую здесь, а уж потом к Осиповой попрошусь, пока не решу, что делать дальше. После сегодняшних приключений вариант с детским домом уже не представляется мне таким ужасным. Тем более до дня рождения осталось недолго.

Макс встает со стула.

— Тогда пойдем. Покажу тебе спальню.

Поднимаюсь следом за ним. Заходим внутрь, Кетлер щелкает выключателем и повсюду загораются мелкие лампочки. Здесь довольно минималистично: широкая кровать, встроенный в стену шкаф-купе, письменный стол у окна и стеллажи по бокам. Возле кровати маленькая тумбочка с абажурной лампой, а на стене репродукция картины Сальвадора Дали «Галатея сфер». Комната совсем не похожа на его спальню в доме, где он живет с семьей. Здесь прибрано и как-то мертвенно пусто, в то время, как там повсюду разбросаны вещи Кетлера.

Подхожу к кровати и ставлю рюкзак на тумбочку. Чувствую его присутствие у себя за спиной и не смею повернуться. Меня колошматит только от одной мысли, что нахожусь с Кетлером наедине в его квартире, в его комнате, возле его кровати.

— Спокойной ночи — тихо произносит он, и слышу, как щелкает ручка двери.

Остаюсь одна и тут же выдыхаю. Вынимаю из рюкзака наспех сорванную со стула одежду для похода в лицей и аккуратно вешаю на спинку кожаного кресла возле письменного стола. Ложусь в кровать, укрываясь с головой одеялом, и тут же засыпаю.

Сон какой-то рваный, тревожный, и спустя некоторое время, я окончательно просыпаюсь. На улице темно. Слышу, как из гостиной доносятся приглушенные звуки. Тихо встаю и на цыпочках крадусь к двери. Заглядываю в гостиную.

Макс вальяжно расселся на диване, закинув ноги на журнальный столик. Возле него лежит пачка с кукурузными хлопьями, а в руках джойстик от приставки. На нем те же самые черные джинсы, в которых он был вечером, а на теле вместо толстовки просторная черная футболка. На голове громоздкие наушники.

В компьютерных играх я не разбираюсь, но эта выглядит довольной захватывающей. Подхожу ближе, и Макс замечает меня только, когда я присаживаюсь на край дивана. Кетлер ставит игру на паузу и спускает наушники.

— Не спится? — протягивает мне упаковку с кукурузными палочками.

Киваю в ответ и беру парочку себе.

— Можно я тут посижу? — смущенно спрашиваю, потому что неизвестно, как Кетлер отреагирует. Вдруг просто пошлет? А я сейчас не могу быть одна. Страшнее не придумаешь, чем остаться совсем одной в такой ситуации.

Кетлер, кажется, удивлен. Он чешет затылок и пожимает плечами.

— Может, тогда фильм посмотрим? Какие ты любишь?

— Лучше комедию — немного расслабляюсь и откидываюсь на спинку дивана.

— Понял.

Макс закрывает игру, убирает наушники с джойстиком на полку под журнальным столиком и загружает приложение с фильмами.

Выбираем комедийный ужастик «Убойные каникулы». Наитупейший фильм, скорее, даже пародия на молодежные триллеры, но это самое то, что сейчас нужно, потому что действительно смешно.

Мы довольно быстро расправляемся с кукурузными палочками, и Макс приносит овсяное печенье с шоколадной пастой.

— Попробуй так — он берет печенье, намазывает его сверху шоколадной пастой и протягивает мне. — Сестра просто обожала в детстве так есть печенье и меня приучила.

Беру печенье, и, не сводя с Кетлер удивленного взгляда, отправляю его в рот, довольно промычав, потому что это действительно вкусно.

Мне становится спокойно. Сама не понимаю, как расслабляюсь настолько, что даже забываю про тетю, ее хахаля, нашу ссору и обстоятельства, при которых я убежала из дома.

Съедаем так еще по одному печенью и одновременно смеемся над сценой в лесу, после чего тут же переглядываемся.

Кетлер вмиг становится серьезным. Я задерживаю дыхание, когда его взгляд спускается к моим губам, а затем к вырезу на футболке. Крики и рев бензопилы из фильма заглушают тишину. Я не выдерживаю и первой отвожу взгляд на экран.

— И что ты собираешься дальше делать? — вдруг спрашивает Кетлер.

Задираю голову вверх и прикрываю глаза.

— Не знаю. Поживу у Осиповой несколько дней, а затем посмотрим.

Макс прочищает горло.

— Если хочешь, можешь остаться здесь, пока не придумала, что делать дальше. В этой квартире кроме меня из семьи никого не бывает, так что…

— Спасибо, но нет— перебиваю его. — Я не смогу остаться здесь.

— Почему? — хмыкает Макс. — Я не собираюсь здесь с тобой тусить, если ты об этом.

— Я не об этом — потираю глаза. — Господи, как ты не понимаешь, что мне стыдно!

— Чего ты стыдишься? Ты же ни в чем не виновата!

Перевожу на него взгляд.

— Не виновата, но это ничего не меняет, понимаешь? Осипова тоже не понимает. Вы просто из одного социального мира, а я из другого. Каждый день я выживаю среди вас, не знающих нужды, не понимающих, что бывает такое, когда в холодильнике пусто от слова совсем, ясно? Вы постоянно меняете дорогущие шмотки, а я свой несчастный рюкзак уже третий год ношу. Я ни в коем случае вас не обвиняю, так сложилось. Но мне стыдно принимать от вас помощь. Это унизительно. Таня, она хотя бы моя подруга, я ей доверяю, а ты… Я вообще не понимаю, почему ты мне помогаешь.