– Иду, золотая, – отозвался капитан, затворяя за собой внутреннюю дверь и снимая перевязи с оружием.

– Стой, стой! Не заходи!.. – немного испуганно донеслось из спальни.

– Венди? Что-то случилось?

Девушка не ответила, только, кажется, пошуршала одеялами, и капитан на всякий случай сохранил её уединение. Минут пять Джеймс ожидал каких-то комментариев, но из-за двери слышалось лишь слабое движение и ещё что-то неуловимое. Джеймс прислушался внимательнее. Звук был похож на стенание.

– Венди, милая? Что такое? Тебе нужна помощь?

– Нет, нет… м-м-м… чёрт… м!

Звучало, как будто ей было больно.

– Тебя что-то беспокоит? Плохо? Можно я войду? Пожалуйста?..

– Чёрт… ладно, да, заходи… чёрт!

Пришлось приложить усилия, чтобы не ворваться в спальню, а, для начала, осторожно толкнуть дверь и заглянуть. Венди с сильно виноватым лицом сидела на постели в огромной луже крови, одеяла, тоже перепачканные, валялись у неё в ногах, и вид у неё был очень жалкий.

– Прости, Джеймс, я пропустила! Сама не знаю, как так… – Венди хотела подняться, но живот прострелило очередным спазмом, и она, поджав губы, схватилась за него, – Ай, ай!!! Чёрт! Мне больно!!!

– Милая, милая… – капитан подбежал к ней и безо всяких колебаний уселся рядом в окровавленные простыни, бережно облокачивая девушку на себя, чтобы она могла принять менее болезненное положение и расслабиться, – что случилось?

Она искренне собиралась саркастично ухмыльнуться в ответ, но получилось только жалобно всхлипнуть.

– Чёрт… серьёзно, ты спрашиваешь?.. Разве не очевидно… Ай!!!

– Тише, не говори громко, чтобы не напрягаться, золотая, ляг на меня, подогни ноги… очень больно?

– Очень!!! Дурацкий остров… никак не посчитать… то месяцами ничего, то… а-а-а-ай! Да что такое!!… Где мне тут теперь взять средства для гигиены… не в ванне же сидеть пять дней…

Совершенно искренне сочувствующий ей капитан держал её дрожащее от болевых судорог тело и буквально слышал, как при каждом новом спазме бедная девочка теряла кровь. А потом он вдруг стал белым, словно полотно. Его глаза вылезли из орбит, а сердце подскочило к самой глотке. Голова закружилась.

– Венди… – чуть дыша и почти беззвучно вымолвил он, – что значит «месяцами ничего»..?

Он, конечно, уже знал ответ.

– То, что ты сам говорил!.. Что я.. Ай! Да чёрт! – прохныкала она, – Что я не функционирую из-за острова! Мы столько времени провели на континенте, а тело только сейчас вспомнило, что ему положено было работать!!!

Изнывая от боли, Венди вцепилась ему в локоть.

– Ай! Прости, Джеймс!.. Джеймс..?

Джеймс не дышал. Он огромными от ужаса глазами глядел в одну точку перед собой, губы у него побледнели и тряслись.

– Джеймс?

Не находясь, как рассказать маленькой, самой чудесной в мире, самой любимой и дорогой девочке, которая обязательно должна была быть только счастливой и ни в коем случае не глотать ещё больше горя, чем она уже вынесла, Джеймс просто обнял её крепче и застыл. К горлу подступила тошнота и сжала его стальным кольцом, а неморгающие глаза цвета незабудок предательски заслезились. Он мог бы стать… мог бы быть… хорошим… наверное… если бы только не проклятый остров, который позвал и беспощадно прервал… Джеймс положил ладонь Венди на живот поверх её рук, и слёзы сами потекли у него по щекам. Лицо исказила гримаса боли, дышать стало совсем нечем.

– Джеймс, что..? … … ..Не-е-е-ет, – вдруг отрицательно замотала головой Венди, – Не-е-ет, не придумывай… не-е-ет, нет-нет, это просто… Ай! Нет… нет, ты ошибаешься, Джеймс, не может быть… нет, пожалуйста, не-ет…

Она хотела отодвинуться, посмотреть ему прямо в лицо и убедить его, что он не прав, что его страшная догадка – неверная, что всё в порядке, и это лишь маленькое глупое опоздание, но капитан держал руку у неё на животе и безутешно трясся от рыдания.

– Всё, хватит, Джеймс, перестань, – она уже тоже плакала, а кровь всё текла, – прекрати, неправда, ну, подумай! Ай!.. Я бы поняла… мы бы заметили… ну, всё, всё, не выдумывай… нет…

Джеймс, раздавленный, не в силах был даже ответить. Как-то постепенно он обмяк и стёк в самый центр бордовой лужи, прижимая маленькую птичку к своей груди, лёг на бок, и Венди в позе крошечного раненого котенка оказалась в уютном гнезде из его рук и ног, защищавших её со всех сторон, чтобы она могла кровоточить столько, сколько потребуется, пока этот кошмар не прекратится. Бородатый подбородок, насквозь мокрый от слёз, устроился в ещё растрёпанных с утра пепельно-русых волосах на макушке, и капитан не издал больше ни звука. Он держал свою любимую девочку, пока она продолжала всё отрицать, держал, когда разрыдалась, как полоумная, держал, когда она со всех сил била его кулаками в грудь, и держал, когда, бессильная и опустошённая, она провалилась в горькое забытьё. Только тогда капитан разрешил себе встать.

Он вышел из каюты.

Пен выжил чудом. Но не тем, каким ловко пользовался обычно.

Стояла уже поздняя-поздняя ночь, время, когда весь остров был погружён в глубокий сон. Джеймс со страшным спокойствием спустил на воду шлюпку, бесшумно вытянул её на песок у камней и размеренным, тихим, как сама неотвратимость, шагом скрылся в джунглях.

Его зрачки горели адским ярко-красным пламенем. С ледяным выражением лица он молча вошёл в малиновый куст, молча сжал Пена за локоть, молча выволок его, сонного, за собой, и мальчишка не посмел даже пикнуть, – то ли со сна не соображал, что происходит, то ли просто от неожиданности впал в некий ступор. Не имея с собой ни шпаги, ни пистолетов, ни даже крюка, Джеймс вышвырнул его в песок на берегу, и мальчик, который отчего-то выглядел сейчас мельче, чем обычно, шлёпнулся на спину и испуганно уставился в полные холодной ярости красные глаза Капитана Крюка, а капитан, весь заляпанный кровавыми пятнами, смотрел на него и, как будто бы, не знал, что теперь с ним сделать. Гнев пылал в нём неистово, Джеймс хотел одной голой рукой задушить Питера Пена, размазать его о камни, изорвать в клочья, но видел перед собой растерянного и маленького – мальчишку. Злейшего врага, бесчувственного, наглого задиру, способного довести до последней стадии бешенства, – ребёнка. Нестерпимая горечь трагедии отравой пронизала уставшую душу, дёрнулась лезвиями в сердце, и озверело-алое пламя в глазах капитана потухло, поглощённое чёрной болезненной пустотой. Так и не проронив ни слова, Джеймс отвернулся, и пошёл прочь, утирая слёзы пропитанным кровью и грязью рукавом.

– Прости меня, Джез… – вдруг послышался у него за спиной оробелый детский голосок, тонюсенький, как будто мальчик понимал, что сотворил что-то очень плохое, но не знал, что.

Капитан остановился, и Питер неуверенно добавил:

– Я не виноват…

Не повернувшись, Джеймс ушёл вон, было слышно только, как скрипят от горя его зубы.

Это и был тот момент, когда зёрнышко с ядом, от которого нет спасения, неосторожно оставленное Нотой Соль в сердце у капитана, треснуло и выгнало первый росток.

Венди скрутила карту и вернула кувшин с еловой веточкой в центр порепанной крюком столешницы.

– Можно войти, леди Крюк? – шёпотом, достаточным для того, чтобы быть услышанным, но соответствующим просьбе не беспокоить хозяина, обозначился Сми, – Завтрак готов!

– Заходите, Сми! Спасибо!

Боцман, совершенно такой же, как в момент самой первой встречи с Венди, в грязной тельняшке и смешных шароварах, торжественно вошёл в капитанские покои, точно настоящий лакей, только купольный поднос у него в толстых ручках был из новой коллекции посуды, купленной в прошлом году в Германии. Указав в сторону книжного шкафа, за которым прятался диван, Венди приложила палец ко рту и боцман с пониманием кивнул. Стараясь не греметь приборами (вилки, будь они неладны, всё равно звякнули), Сми накрыл хозяйский стол, откланялся и поспешил убраться из каюты.

– Дорогой?

– М-м.

– Позавтракаешь?

– М-м.

– Моё счастье. Не вставай, сейчас я всё устрою…