Бриг с тех пор ни разу не покидал Нетландию, но экипаж не смел роптать: их капитан сделался за это время человеком намного более жестоким и зловещим, чем когда-либо был до встречи с маленькой мисс. Он убивал пиратов одного за другим, провозглашая это «избавлением», в бешенстве нападал на Потерянных мальчишек и индейцев без разбора, много раз серьёзно ранил Пена, атаковал каждую новую луну с пеной у рта, мечтая быть однажды проткнутым, наконец, ножиком насмерть, но его животный буйный нрав издевательски сохранял ему жизнь.

Однажды Крюк проснулся на своём потрёпанном кресле от ощущения, что вот-вот кончит кому-то в рот.

– Что..? М-мф… мисс?..

Он попытался скорее отойти ото сна, но сон ответил ему тоненьким невнятным голосом, едва сохраняя артикуляцию, как будто в том рту было что-то непомерно большое:

– Oh, non, это п’осто я, капитан…

Крюк в ужасе нащупал над собой лысую макушку.

– КАКОГО ЧЁ… ч… ч… р… т… а-а-аргх…

Габи вдруг нажал капитану на какое-то такое место, что тот буквально разразился яркими выстрелами прямо в его бельгийскую глотку. Как только конвульсии закончились, Джеймс с силой отпихнул Габриэля от себя ногой, и тот, едва не пробив столешницу затылком, кубарем покатился по полу каюты, врезаясь в комод.

– Что… ты… себе… позволяешь?!?!… – Джеймс в бешенстве шарил сбоку рукой в поисках пистолета, но пистолет, лежавший на комоде, вместо того, чтобы выстрелить в гадкий толстый бельгийский лоб, только упал на него тяжёлой рукоятью, зажигая здоровенную блестящую шишку.

– П’остите, п’остите меня, Капитан К’юк… – чуть не заплакал Габи, штанишки у него были мокренькие вокруг его скромной эрекции до самых колен, как будто он в процессе терял самообладание, по крайней мере, раза два, а, может, даже обмочился от переизбытка эмоций, – меня отп’авили подать Вам свежей воды… я заметил Ваше… ут’еннее состояние… и подумал, что могу поко’но служить своему капитану…

Джеймс таращился на него с отвращением, как на чумного.

– П’остите, п’остите, – всё пищал Габи, вытирая рукавами рот, – я никому не скажу…

– Вон, – ледяным тоном приказал Джеймс.

– Да, капитан… – не вставая с карачек, толстячок пополз бочком в сторону коридора, – Габи всегда к Вашим услугам…

– ВОН!!!

Прошло несколько тысяч лун, прежде чем как-то зимой измученный капитан поглотил достаточное количество рома и громоподобным рыком вызвал к себе Сми.

– Да, кэп?

– Подать сюда Габи.

– Есть! Сию секунду!

Когда Габи несмело выглянул из коридора, Крюк плеснул себе ещё кубок, цыкнул, взял всю бутылку и, не обращая на крошку-бельгийца никакого внимания, сел на своё истёртое кресло, расставив ноги, и расстегнул ремень.

Таких вечеров было той длинной зимой ещё два.

На третий Джеймс, обнаружив, что не может пустить пулю себе в лоб, застрелил Габи.

*

Приняв решение, Венди в течение двух месяцев каждый вечер ходила в Кенсингтонские сады, садилась там под деревце и, не теряя надежды, проговаривала волшебные слова. И молитва её была однажды услышана.

В диком оцепенении капитан уставился на знакомую до боли нежную фигурку, молясь, чтобы она ему просто чудилась, и втайне желая, чтобы была реальной, как он сам. А Венди, завидев его издалека, бросилась ему навстречу вдоль линии прибоя, отчаянно выкрикивая на ходу его имя.

– Джеймс!!! Джеймс!!! Джеймс!!! – доносился до него срывающийся голос, сладкий, как песня.

Она с разбегу бросилась на него, точно кошка, повалила его на спину, и Джеймс подумал, что сейчас она, как следует размахнувшись, треснет его по лицу за всё горе, которое он ей причинил, но Венди вместо этого стала осыпать его лицо поцелуями, горячими от рыданий, неистово цепляясь за его шею.

– Я люблю тебя… я люблю тебя… я люблю тебя… я люблю тебя… я люблю тебя… я люблю тебя… я люблю тебя… я люблю тебя… – всхлипывала она, желая произнести это столько раз, сколько следовало ещё тогда, когда глаза у него были прозрачно-стеклянными от проклятья, – я люблю тебя… я люблю тебя…

У Джеймса по щекам покатились огромные мужские слёзы.

– Дурочка… – капитан сел, крепко обнял её трясущийся тонкий стан, и прижал к себе, как небывалое чудо, а Венди всё продолжала безумно целовать его осунувшиеся скулы, шею, запущенную бороду, грязный ворот камзола, плечо, ухо с серёжкой-кольцом и всё, до чего могла дотянуться, не в силах насытиться.

– Я люблю тебя… я люблю тебя… я люблю тебя… я люблю тебя… – она чуть не захлёбывалась от слёз, едва успевая хватать воздух, – Я люблю тебя, Джеймс!!! Я люблю тебя…

Венди чуть приподнялась, утопая руками в песке, Джеймс сел, его трясло. Не обращая внимания на влажные песчинки, Венди, закусив губы в рыдании, тронула отросшую спутанную бороду, колючие щёки с небрежной щетиной, жёсткие брови, спустилась пальцем вдоль изъеденной ядом полосы от виска к лихорадочно вздымающейся груди, видневшейся сквозь дырявый, рваный вырез блузы. Она зажала рот, впиваясь ногтями в собственные щёки, на лбу залегли морщины. Всё было здесь, преданно ждало её возвращения: и россыпь шрамов, и жутковатый шов от раны, которую она лично заштопала, и помятые чёрные волосины, и целое поле новых царапин, и затёртый ремень портупеи, всё такое родное, любимое, молящее прикоснуться губами… Чуть не падая в обморок, Венди продолжила линию от груди по ремешку к правой руке, к локтю, к запястью, взяла его в кисти, поднесла к лицу. Одинокому крюку тоже приходилось несладко без вендиной ладошки, он весь погнулся, треснул у острия, заржавел в основании, Венди сказала ему: «я люблю тебя», и принялась целовать холодный металл.

– Венди… – только и смог выдавить сквозь слёзы капитан, не в силах поверить, что девочка, которую он так опрометчиво когда-то отпустил, снова вернулась к нему, и стала ещё прекраснее.

Он обнял её, зацепил крюк с рукой на грациозной дрожащей талии и осторожно примостил бороду в шёлковые русые волны.

– Умоляю, никогда больше не бросай меня… жизнь без тебя – это не жизнь, а пытка… я совершила роковую ошибку, Джеймс, когда послушала тебя… Я люблю тебя, наверное, с тех пор, как ты впервые обнял меня ночью на палубе у нашего первого города… Боже… я уже так много лет тебя люблю…

Рыдания сотрясали её, но капитан отчётливо слышал каждое слово, он укачивал Венди в своих руках, его слёзы капали ей на волосы, на щёки, стекали на шею, и он не находился, как ей ответить, а только шептал ей в макушку:

– Прости меня… прости меня… прости… я хотел тебе счастья…

– Для меня единственное счастье, это быть с тобой, Джеймс, несколько часов, столетий, или вечность, неважно. Жаль, что я не сразу это поняла…

– Девочка… моя маленькая Венди… я сходил без тебя с ума. Не знаю, как я выжил. Но знаю, зачем.

Однако оставалось им, к сожалению, лишь несколько минут.

– Кто это, Джез?

Питер бесшумно просвистел мимо капитана, не позабыв дёрнуть его за волосы, и теперь кружил над Венди и Джеймсом, подозрительно разглядывая их заплаканные лица. Капитан хотел выхватить пистолет, но проворный Питер успел сделать это раньше него. Всё сложилось бы по-другому, надень Джеймс перевязь, но последнее время он ходил с кобурой, и мальчишка легко открыл её, пока дёргал несвежие кудрявые пряди. Утирая слёзы с воспалённых век, Венди встала, плохо соображая, что происходит:

– Это я, Питер, – сказала она, – помнишь меня? Я Венди Дарлинг.

– Венди… – «Венди» зашевелилось глубоко внутри, – Венди Дарлинг…

Питер заулыбался, покрутил в ручках резной пистолет с длинным дулом, бездумно пощёлкал им:

– Венди Да-арлинг! Окно со ска-азками! Тебя не должно здесь быть! Я тебя забыл!

Он в шутку прицелился. Выстрел свистнул бы высоко у Венди над головой и угодил бы в песок, но Джеймс по инерции вскочил между ней и пистолетом, укрывая её от опасности, мальчик испугался, дёрнулся. Шальная пуля попала точно в лоб. Капитан упал навзничь.

Выронив пистолет, Питер повис в воздухе с выражением ужаса на лице, как ребёнок, который случайно наступил на любимую фигурку и навсегда испортил её.