Тоненькая, простуженная и несчастная, Венди вся сжалась в крошечный комочек и задрожала.

– Венди?

На Майкла выглянули два опухших глаза с мокрыми ресницами, отражающие в себе столько боли, что парню показалось, будто его самого камнем придавило.

– Венди…

Венди выложила ему всё-всё. Сбиваясь на всхлипы, без прикрас рассказала, как попала на остров, показала шрам под рукавом, поделилась историями о сотне подаренных городов, о том, как Джеймс тратил на неё баснословное количество денег, окружал заботой, сделал для неё ремонт в Чёрном замке и в своей каюте, посвящал ей стихи и музыку, назначил Душой корабля; рассказала, как она случайно избавила его от проклятья, и он не смог смириться с тем, что ей уготована такая же кошмарная участь. Рассказала про тысячу лет. И про Кристин.

Майкл зажимал рот, глаза у него были на мокром месте.

– Сестрёнка, – он взял её бледные ручки в свои, – Зачем ты так долго молчала…

Они просидели в тишине до вечера, Майкл только окликнул Марту, чтобы та разожгла камин.

– Мы были такими дураками, – сказал он вдруг, – Мы ведь убивали пиратов, когда гостили в Нетландии, да? Убивали. Мы и Крюка убили. Боже, я сейчас очень сожалею об этом!

Ответа не последовало, но он и не требовался. Через полчаса Майкл снова заговорил:

– Зачем ты общаешься с Томасом?

Скажем прямо, общение, это не только то, что происходило между Томасом и Венди. Третью встречу со сказочной леди, как считал Томас, ему подарила сама судьба, случилось это спустя пару лет после того, как Мистли-Холл сдали без боя на разграбление экипажу Весёлого Роджера. Томас был тогда в Лондоне в полугодовой увольнительной, он подумывал жениться на мисс Хиггинс, милашке с Саут-Банк, называл её «румб зюйд», и вообще, вёл себя очень романтично. Венди он случайно разглядел на набережной Виктории как раз в момент, когда с букетом на перевес шагал в гости к невесте, намереваясь спуститься на южный берег по Вестминстерскому мосту. Одна секунда, а, может, и меньше, – и получательница букета в голове у Томаса сменилась одна другой.

Томас-Томас! Он ошивался у вендиных дверей добрых три года, прежде чем добился того, чего хотел. Приходил почти каждый день, когда бывал на суше, говорил комплименты, носил цветы, привозил подарки из путешествий, организовывал прогулки и развлечения. Долго всё было без толку. Венди по-прежнему видела в нём малыша-Лисичку, была рада возможности пообщаться, но больше страдала от горьких воспоминаний. Пока Томас однажды по глупости не позволил себе лишнего. Вежливый парень, да и красавчик, если честно, всегда учтивый, милый и аккуратный, как-то раз он случайно перебрал виски и заявился к Венди нетрезвым. Венди не увидела в нём угрозы, пустила в дом, напоила чаем, а когда парня развезло ещё больше, предложила не стесняться и переночевать в гостевой комнате. Томас заявил, что третий год валяется у неё в ногах, как щеночек, и что она могла бы быть к нему чуть более снисходительна, а потом попытался насильно поцеловать её. Венди опешила, влепила ему звонкую пощёчину, от которой Томас только заулыбался, вопиюще неприлично поправил штаны, со всей очевидностью подчёркивающие его весьма впечатляющую готовность приступить к тому, чтобы сейчас же воспользоваться желаемым снисхождением, и девушке пришлось с позором выставить его за дверь. С бордового цвета лицом Томас приполз вымаливать прощение на следующий же день, Марта прогнала его, но он приходил до тех пор, пока Венди не согласилась выглянуть в холл. Он извинился за своё поведение, сообщил, что чувствует себя – хуже некуда, что всему виной виски, который он отныне не употребляет, то, что он был влюблён в Венди с детства и до сих пор самым искренним образом к ней расположен, а также, что сам себя он никогда не простит, но его и след простынет от вендиного порога, если только леди того пожелает. И Венди позволила ему приходить ещё, изо всех сил стараясь вернуть всё, как было, но мысли о самом искреннем расположении Томаса мучили её сердце и её тело.

Однажды Томас поцеловал её ладонь.

Спустя ещё некоторое время задержал руку на пояснице.

Один раз скользнул от талии вдоль позвоночника к волосам, чтобы якобы поправить сбившуюся прядь.

А потом (тогда лил сумасшедший дождь, а Томас был в светлом пальто до пят) спросил, дозволит ли леди ему задержаться у неё в гостях, пока дождь не перестанет. Он мог бы уйти ночью или рано утром, он с удовольствием расположится в гостевой, он не потревожит…

– Но это не совсем то, что ты на самом деле хочешь, да, Томас? – спросила у него Венди.

Предательская переносица стала пунцовой, уши тоже, Томас как-то отшутился, Венди подошла к нему, смахнула пылинку с его плеча… Томас закусил губы и нерешительно положил руки ей на талию. И чуть-чуть сжал пальцы. Ощущение было очень странным, непривычным, никто раньше не держал Венди так – двумя руками, – сердце кольнуло, а телу вдруг отчаянно захотелось, чтобы его обняли покрепче, чтобы приласкали, погладили, подарили нежность, заботу… любовь. Венди посмотрела Томасу прямо в глаза, карие, горячие, протянула руку, попробовала наощупь его гладковыбритую щёку, и ей показалось, что парень немного дрожит.

– Ты можешь поцеловать меня, если хочешь, – предложила она, – Я не оттолкну. Честно.

Явно не веря в происходящее и вдыхая поглубже, Томас ещё раз поглядел на красивую женскую фигуру, такую долгожданную, которую держал, наконец, в руках, и, помедлив, приблизился к ней вплотную. Венди не отошла.

Тогда на его лице зажглось выражение «была не была», и он чуть более жадно, чем хотелось бы Венди, впился в её сладкие губы, но она не стала сопротивляться, а открыла их навстречу. Как вышло, что Томас её раздел, уложил на гостевую кровать и сам избавился от всей одежды, она не поняла, но тело её ликовало: мужские руки гуляли по нему вовсю, почему-то избегали источника всех женских наслаждений, но активно трогали все остальные места. Томас дышал прерывисто где-то у Венди над ухом, она прогнулась, хотела подставить ему шею для поцелуев, но мягкие губы поймали её собственные и снова слились с Венди.

– М-мм, – простонала она, обняла парня, нависавшего над ней, и силой опустила к себе.

Страстный поцелуй пришлось прервать, чтобы не задохнуться от ощущения того, как сильно парень её хотел. Томас извивался, кусал свои губы, одна его рука оказалась у неё под лопатками, другой он себя направил, вошёл нетерпеливо…

– А! – воскликнул он, оказавшись внутри, и задрожал сильнее, а Венди обхватила его бёдрами за талию, чтобы задать ритм, – А! А! А! А!

Целоваться далее возможным не представлялось, оба они с трудом хватали воздух, Венди слегка царапала гладкую кожу изумительно ровной спины Томаса, тёрлась о его спортивную грудь, тоже гладкую – ни одной волосинки! Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы оказаться почти на самом краю удовольствия, внутри неё всё сжималось, пульсировало и готово было взорваться. Она начала двигаться навстречу, напрягая живот, Томас вытаращил глаза, отпрянул, ухватил себя рукой, и Венди скорее нырнула пальцами к той точке, которая заключала в себе все самые умопомрачительные женские восторги. Вид сумасбродно доводящего себя до исступления парня, уставившегося на её руку, распалил её, наполнил лоно дикой конвульсией, и Венди вскрикнула, сорвавшись с края.

– Ой… ой… ой… – Томас глухо захныкал и кончил ей на живот.

Невесть откуда у Томаса в руке появился платок, и парень осторожно стёр с распалённого тела своё самое искреннее расположение, блестящее и густое. Потом он ещё поглазел на нежные формы, стараясь запомнить каждый изгиб на случай, если его сейчас же прогонят, и аккуратно поинтересовался:

– Извините, леди Венди… хотите, я теперь уйду..?

– Извини, – ответила ему Венди, не открывая глаз, – Хочешь.

– Э. Прошу прощения?

– Извини, Венди, хочешь, я теперь уйду, – повторила леди его вопрос, рассматривая из-под наполовину сомкнутых ресниц счастливое и немного недоумевающее лицо с симпатичными озорными чертами, в которое так сильно были влюблены все, кроме Венди, – Нет, не хочу, – ответила она сама себе.