– Расскажите же мне, Томас, что случилось с Вашими друзьями, как они поживают? Хрюндель, Мишка, Лапка, и… Тигрёнок, правильно?
– Да, леди Венди! Мишка, его зовут Чарли, и Лапка, Генри, работают в булочной помощниками пекаря. Им сейчас лет по шестнадцать-семнадцать. Тигрёнок, Стэн, кочегар, я очень давно его не видел. А Оливер, который Хрюндель, работает будильщиком по утрам, а днём и вечером – крысоловом. С ним мы до сих пор дружим!
Учитывая то, что все дети были сиротами, Венди решила, что они очень достойно устроились, но Томасу, конечно, повезло больше всех.
– Прошу прощения, леди Венди… э. Могу я задать личный вопрос? – парень почесал дурацкую переносицу.
– Конечно, Томас, спрашивайте!
– Как вышло, что… э… я старше Вас?
– Ох, – Венди опять захихикала, – я не знаю! Вернее, знаю чуть-чуть, но объяснить это сложно. Считайте, что… – Венди подумала, припомнила, как недавно Джеймс отвечал на подобный вопрос, и сформулировала так, – Нетландия не даёт нам стареть. Остров нас, как бы, заколдовал, и мы все, как Питер Пен, всегда в одном возрасте. Только взрослые. Какой, кстати, сейчас год? Двадцать… хм, девятый?
– Тридцать первый.
– Ох. Давайте лучше о Вас ещё поговорим! Вам нравится на флоте? Много стран уже повидали?
В перерывах между раздачей приказов экипажу Джеймс поглядывал с квартердека на Венди и Томаса. Надо же, как быстро юнец забросил весь свой энтузиазм к работе по кораблю! Легендарный Капитан Крюк со своим мастерством в мгновение ока перестал быть ему интересен! Любопытно: до Венди у Джеймса не было женщин, к которым он был бы не безразличен, ну, может, было немного в юности, но не до такой степени, чтобы испытывать ревность, и вот сейчас капитан с великим изумлением пришёл к выводу, что он – не ревнивец. Этот факт показался ему странным, нрав-то Джеймс имел весьма буйный, мог запросто вскипеть и поубивать добрую половину пиратской команды без разбора, но малышка Венди столь очевидно не распознавала в Томасе мужчину, что ревновать её к этому парню было бы всё равно, что ревновать к новой книжке или новой шляпке. Другое дело, если бы Томас позволил себе что-то лишнее, тогда капитан пристрелил бы его на месте, но мальчишка был вежлив и скромен, вёл себя, как цыплёнок, поэтому Джеймсу оставалось лишь дивиться самому себе. Венди почти весь день беседовала с Томасом, увлечённая этой неожиданной встречей, и неудивительно, ведь за все эти годы поддержать с ней интересный разговор способен был только Джеймс, а ближе к вечеру капитан, прежде чем уйти с палубы, ошеломил сам себя ещё больше тем, что подошел к своей леди и на ушко предложил ей развлекать себя новым обществом, сколько она пожелает, пока он ещё поработает в каюте. Венди пришла быстрее, чем он предполагал, выразила своё удивление по поводу того, что «работа» у Джеймса заключалась в просиживании штанов за пустым столом, игриво втиснулась между ним и столешницей, распустила шейный платок, который сегодня капитан сочетал с изумрудного цвета камзолом, и приласкала пальчиками полосу разъеденной ядом кожи.
– Думал, тебе будет интересно провести побольше времени с нашим юным другом, – добродушно пожал плечами капитан, – кроме меня у тебя ведь нет… гм, достойных собеседников.
– О, Джеймс, моё счастье… великодушный и заботливый мой капитан, – Венди наклонилась к его усам, закопалась ноготками в бороду, и капитан блаженно закрыл глаза, – мне повезло находиться рядом с самым достойным человеком, с тобой. Лучшего и желать нельзя.
– Птичка… ты слишком благосклонна. С тех пор как ты, моя милая, спасла меня от кровопотери и, очевидно, тем самым прочистила мои мозги, – он посмотрел прямо ей в лицо, – я не вижу ни капли достоинства в своём поведении.
– Не понимаю, о чём ты, – ответила Венди, уводя ручки вверх по колючим щекам, захватывая кудри и дразня губами губы так, чтобы Джеймс тянулся за её поцелуем, но не мог заполучить его полностью.
Она, конечно, догадывалась, о чём говорит капитан, да и Джеймс прекрасно понимал, что Венди умышленно закрывает глаза на очевидное, он хотел сказать ей, но разве можно было сопротивляться, когда коленка в чулочке, опираясь на кресло, едва не касалась того места, где каждый раз ярким огнём вспыхивало чистое мужское желание? Разве можно было противиться, когда сладкие, как карамелька, уста размыкались в горячем дыхании, и, чтобы дотянуться до них, Джеймсу пришлось высунуть язык? Капитан лизнул насмешливые губки, и девчонка ахнула от неожиданности. Маленькая мисс Венди, медовая, бедовая конфетка, кусочек сахара, как не поддаться искушению? Рука скользнула под юбку.
– Ах! Ах…
*
– Девочка… малышка… сладкая моя, mi novia preciosa*, mein süßes Mädchen*, il mio solo amore…* se réveiller…* мы на месте.
Джеймс, одетый в один из своих ансамблей красных оттенков, со шпагой, с пистолетом, в чёрной шляпе, повторяющей узор чёрных бриджей, сидел перед собственным ложем на коленях, сложив крестиком руку и крюк и примостив на них бородатый подбородок. Голубые незабудки его глаз хранили каждая по две росинки, одну глубоко-печальную, а другую прозрачно-влюблённую, дикие растрёпанные кудри были спутаны не то потому, что Джеймс только что сошёл с квартердека, искусно пришвартовав судно в порту Лондон, не то потому, что ещё до этого утренняя сонная Венди была с ним так нежна и ласкова, предлагая утонуть в ней, как в омуте, что голова у капитана до сих пор немного кружилась.
Где-то над ними в вязкой атмосфере капитанской спальни порхал на крылышках бледной моли неуловимый страх, капитан давно уже его приметил, а Венди, похоже, только сейчас ощутила странное прикосновение этих ледяных взмахов. Она спрятала ножки, которыми любовался Джеймс, под одеяло, и невнятно прошептала:
– Давай не пойдём. Давай вернёмся на остров?..
Капитан тонко почувствовал её настроение и ему вдруг стало очень холодно, неуютно, захотелось спрятаться вместе с Венди, завернуться в тёплый пуховый кокон и – не ходить. Но он отважно и бескомпромиссно взял себя в крюк.
– Милая… Хочешь, я один схожу? Я помню адрес. Если мне откроют, думаю, я сразу пойму, всё ли в порядке с Эмили… я могу сказать, например, что ошибся домом… Хочешь? Я быстро вернусь.
Мысли о младшей сестрёнке заполнили сознание Венди, отогнали проклятую моль, и из-под одеяла высунулась русая макушка и два тревожно-серых глаза с длинными ресничками.
– Нет. Не знаю, что на меня нашло. Сейчас я соберусь.
Джеймс и сам как-то неосознанно тянул время: предложил горячую ванну, поздний завтрак, который превратился в обед, решил переодеться, потом Венди наряжалась перед ним то в одно платье, то в другое… Она высказала опасения, что не очень представляет себе встречу с семьёй, что надеется просто подсмотреть за обстановкой в доме в окошко и не может придумать, как будет объясняться перед отцом, и вообще, что всё это как-то сложно и глупо… капитан подбадривал её, хотя сам предвидел гораздо более серьёзные последствия этой маленькой прогулки. И самой виноватой, самой отравленной горечью частичкой своей души надеялся на них.
И они не заставили себя ждать.
Вечерело. Погода и атмосфера в Лондоне похожи были на декабрь или конец ноября: тухло, грязно, холодно до стука зубов, темнеет рано, тучи зимние, рваные, но каменные мостовые при этом весело освещены ярко-жёлтыми огоньками да неожиданными улыбками прохожих, какие попадаются только в преддверии длинных праздников и дарят тепло всякому печальному встречному. Прежний маршрут, по которому Джеймс и Венди шли, как будто, вчера, только теперь они были оба подавлены, хотя и старались делать вид, что просто замёрзли; прежний угол, дом номер 27, а вон там, неподалёку, виднеется и дом номер 14 с окошком на третьем этаже, в которое так удобно было возвращаться, смело ступая по корабельной доске босыми ножками, по-взрослому придерживая полы детской ночной сорочки на подобие бального наряда.
Вы когда-нибудь возвращались в места своей юности, где не бывали много лет? Тогда вы точно поймёте Венди. Дом – совершенно такой же! – но всё вокруг него поменялось. Где была цветочная лавка – теперь парфюмерный магазин. Вместо любимой булочной ремонт обуви, о, а вот и булочная, но название другое, и запах другой, и, наверняка, другой хозяин. Табличка «27» вообще не та, что должна быть, и, видимо, уже давно: успела заржаветь с уголков. Погодите-ка… и дом 14 тоже не совсем тот, что раньше, кажется у него дверь нового цвета? Нет, это вообще новая дверь, вся дверь! Венди поправила шерстяной платок, в который были укутаны её ушки и волосы, и неосознанно прижалась к Джеймсу поближе. Дом 14 спал, свет потушен, хозяева, наверное, ушли в гости? Означает ли это, что у Дарлингов всё хорошо, и Эмили доставлена в сохранности? Ой! Чей это голос на соседней стороне улицы?
