– Я, наверное, смутила его? – спросила вдруг Венди, обратив внимание, что Лисичка спасся бегством, – О, надо же было спросить, как там остальные мальчики!
– Мальчики… – с некоторой издёвкой повторил Джеймс.
– Ну, да, уже не мальчики, хи-хи! Слишком неудобно получилось?
– Не слишком.
Может, сказать ей, что она просто ему понравилась, и он поэтому сбежал? – пронеслось в голове, – Какая глупость!!! Почему я об этом думаю?
Маленькая ладошка пару раз сжалась в кулачок, и стальной крюк лёг в неё без промедления. Стальной крюк точно знал своё место в жизни.
Если этому Лисичке сейчас двадцать два, Эмили восемь… сколько земных лет я уже отобрал у неё? Лет десять? ДЕСЯТЬ? – бил колокол в груди.
– Хорошо, – доверчиво кивнула Венди и нежно погладила крюк пальчиками, как будто прикосновения имели значение для холодного лезвия.
Имели, вообще-то, и огромное, ведь их можно было если не чувствовать, то видеть.
А в Нетландии это тридцать лет?! ТРИДЦАТЬ??? – колокол превратился в якорь и неподъёмной тяжестью рухнул в пятки.
Не проронив больше ни слова, они просидели так почти два часа, Венди всё изучала по-новому нежно-голубой глубокий цвет глаз: всех предыдущих лун, начиная с самой первой зимы, не хватило ей, чтобы насмотреться на то, как в них отражается небо; капитан жевал ус и машинально рисовал большим пальцем узоры вокруг щиколотки в чулочках; а бедный Томас тихонько перебрался поближе к носу корабля, откуда можно было беспрепятственно и не слишком очевидно таращиться на красавицу-леди (капитан заметил его, кстати, но отчего-то не предпринял никаких действий), сел там на бочку, и поддерживал для вида то одну, то другую праздную беседу. В конце концов Венди спрыгнула с бортика, предложила вернуться домой, обняла Джеймса за локоть, и капитан, не оглядываясь, сопроводил её в свои личные покои.
За ночь грязные норвежские тучи сменились точно такими же английскими, промозглый холодный воздух использовал каждую щёлочку, чтобы добраться до человеческих тел и покусать их игольчатыми зубками, выбирая, в основном, такие особенно аппетитные предложения, как девичье нежное бедро, случайно выглянувшее из-под одеяла, или зазевавшиеся бархатные плечики, не заметившие, что мужчина, отогревавший их всю ночь, ещё на рассвете занял свой пост на квартердеке. Венди проснулась, съёжилась, задрожала, зевнула. Воздух, если честно, имел не такие уж и злобные намерения: он также сию секунду доставил Венди бодрящий аромат чёрного чая и ну очень заманчивый запах какой-то выпечки, так что девица быстренько вылезла из постели, завернулась в тот халат, что был потеплее, захватила с собой одну из подушек и уселась на неё прямо на пол, чуть не вплотную спинкой к жаровне, а поднос с завтраком установила на клавесинный пуфик. Джеймс к завтраку не притрагивался, это было немного странно: обычно, даже если он с утра уже капитанствовал на шканцах, то всё равно оставлял хоть один хозяйский укус на тосте, или успевал пару раз ковырнуть ложкой кашу.
Венди перекусила, согрелась, умылась, полистала свои прекрасные наряды в шкафу и, несмотря на ветреные погодные условия, выбрала длинное платье. Корсеты снова были в моде (о, Джеймс обожал корсеты, они, может, и не позволяли ощутить сквозь тугую ткань мягкий животик и дразняще пощекотать его, но распороть шнуровку крюком, не всю за раз, а постепенно, каждую петельку по очереди, было одно удовольствие), юбки тоже (брюки, конечно, красота, считал Джеймс, в «его годы» женщина в брюках никому и не снилась, а тут, пожалуйста, видно все формы, все изгибы, просвет между бёдер, но юбка… м-м, юбку можно поддеть крюком, можно невзначай скользнуть под неё кистью, можно приласкать нежную кожу в том самом просвете, а если на леди ещё и чулочки надеты, то всё, пиши «пропало» и смело начинай вить из капитана любые верёвки), так что Венди, хоть никогда и не пользовалась слабостями Джеймса для собственной выгоды, часто выбирала просто доставить ему ещё и эстетическое наслаждение. Кстати, представляете, постоянно имея в своём распоряжении острое, как сама смерть, лезвие, кроме многочисленных шнурочков и корсетных ленточек капитан не распорол на Венди ни единого платья! Все они, как и другая одежда, были с неё медленно или быстро, чаще медленно, – сняты. Исключением, правда, иногда бывало нижнее бельё, несколько комплектов-таки угодили под кровожадный крюк, но крюк, бедняжка, в подавляющем большинстве случаев вообще был лишён благословения на участие в чувственных процессах. А ещё, и это не менее поразительно и достойно высшей степени уважения, Джеймс ни разу не задел и не кольнул свою бесценную красавицу-леди крюком, хотя сколько было потенциально опасных ситуаций? Весёлый Роджер – корабль, его постоянно качает туда-сюда, Венди могла потерять равновесие, и теряла, и капитан ловил её, и в том числе правой рукой, и мог бы, случайно, никак не нарочно, и… ни разу. Таков был наш капитан.
Рукава у платья были очень узкими от локотков до запястий и спускались почти до половины ладони, Венди внезапно пришло в голову, что на таком рукавчике будет великолепно смотреться старый (и самый-самый любимый) браслет из подзорной трубы. К тому же, его золотые узоры создадут некое подобие ансамбля с позолоченными нитями вдоль косточек корсета, а золотистый гребешок «Птичка и ирис» от Вольферса чудно впишется по цвету к зеленовато-серому вельвету из вискозы. У гребешка имелось три зубчика.
Один крепко засел в причёске, удерживая две косички в пучке, из-под которого выбивались рассыпчатые пепельные волны, не такие длинные, как у капитана, но удивительно шелковистые, жаждущие лёгких, любовных поглаживаний.
Второй кольнул Джеймса. Джеймс всегда замечал детали, был чуток и неравнодушен к мелочам… он, конечно, подал леди руку, помогая взойти к нему на шканцы, поцеловал её с упоением, сделал множество самых искренних комплиментов, но и «Птичка», и браслет, смотрели на капитана с немым укором, напоминая, что он выбрал поддаться своим чувствам вместо того, чтобы сразу найти для своей возлюбленной способ избавиться от проклятья, истинную суть и чудовищность которого он только теперь по-настоящему понимал.
А третий вонзился в сердце Томаса Абрамсона: допущенный на борт в качестве гостя, парень не мог усидеть на месте, всячески помогал пиратам тут и там, подхватывал деятельность экипажа, ассистировал везде, где было возможно, хотя прямых приказов не получал, и, когда Венди появилась на палубе, он как раз возился неподалёку от лестницы на квартердек. В жизни ему ещё не встречались такие миленькие и грациозные леди, а разных леди встречал он немного, но, скажем прямо, и немало, и Венди была вне всякого сомнения прекрасней всех. Она покорила его сначала своей сказочной красотой и юностью, затем своей жизнерадостностью и открытостью; став случайным свидетелем того, как она смотрит на Капитана Крюка, Томас всю ночь видел сны, в которых она смотрела так на него, а теперь, наблюдая за её стройной фигуркой, он и вовсе обнаружил, что, кажется, любил её с детства. Ему, пусть талантливому, но простому и пока небогатому моряку, никогда не заиметь такую спутницу! Томас мало понимал в роскоши, но гребешок в косичках, платье, обтягивающее осиную талию (вот бы подержать её в своих руках!), вязаная штучка на плечиках, – парень даже не знал, как она называется, это было болеро, – всё создавало впечатление эксклюзивных и баснословно дорогих вещиц. Куда там ему, штурману на грузовом пароходе.
Томас очень старался не подглядывать много, но всё равно маячил на виду, Венди, в конце концов, заметила его и весело помахала ему рукой. Переносица зажглась, парень взмахнул в ответ, и леди, перекинувшись парой слов с капитаном, уверенно отправилась Томасу навстречу. Она сама подала ему руку, ожидая, чтобы ей помогли сойти с лестницы, потом сама, смеясь, обхватила его локоть для лучшей устойчивости, и предложила побыть её компанией для символической прогулки к бортику. Неужели всё это настолько не имело для неё значения? Конечно! Томас для неё был, вроде как, всё тем же Потерянным мальчишкой, просто подросшим. Сам же Томас чуть с ума не сошёл, пока провожал леди Венди.
