Капитан притянул её к себе и обнял.

– Да, я знаю. Я видел их зимой, когда мы совершали нашу первую вылазку на берег. Это кошмарно. Я очень сожалею, что тебе пришлось стать свидетельницей такой трагедии.

– Это могли бы быть мои братья. И я. Майклу было три, когда мы прилетели сюда. Там были такие же малыши, как Майкл.

– Моя дорогая Венди. Я не знаю, как тебя утешить, но предполагаю, что никак. Знать о чём-то подобном, и быть не в силах это исправить, – тяжёлое бремя, которое навсегда накладывает отпечаток.

– Дети ведь по-настоящему умерли, да, Джеймс? Когда вы сражаетесь с ним, они тоже погибают по-настоящему?

– Венди, – Крюк отвёл её к стулу, усадил, чему она ни капли не сопротивлялась, а сам встал перед ней на колени, чтобы быть одного роста, и взял её кисти в руку, – послушай меня внимательно, если можешь. Это Нетландия. С начала времён здесь всё подчиняется детским законам. Дни короче обычных в три раза, а ночи – в четыре, согласно детскому восприятию. Еда растёт созревшая. Сон приходит быстро, и сразу глубокий. Все обитатели острова всегда бодрые, весёлые, полные энергии, у всех есть конкретная цель: быть участниками игры и выполнять свою функцию, даже если эта функция – нести зло. Всё работает так, как это происходит в мозгу ребёнка. И никто этого не замечает.

– Никто?

– Ну, не совсем «никто». Я заметил однажды, что время в сутках не поддаётся классическому измерению. И с тех пор всё, что касается лично меня, не работает: например, я страдаю бессонницей. И я никогда не весел. Я могу играть против правил, и делаю это, скажем, нападаю, когда хочу, а не когда положено. Я не могу изменить погоду или сделать ночь более длинной, но могу увести корабль в порт. Мои пираты – это грубые неотёсанные мужланы, когда остров не влияет на них, но как только мы возвращаемся, они снова превращаются в его игрушки. Они чувствуют, как взрослые, испытывают взрослые желания, но ведут себя, как положено игрушкам, если их не провоцировать.

Теперь я отвечу на твой вопрос, Венди. Мы не убили ни одного ребёнка. Детский мозг не способен представить ситуацию, где его сторона несёт реальные жизненные потери, это понимание приходит с возрастом. В то же время, враги, – вот кто умирает много и часто. Все мои пираты умерли по-настоящему. Кого-то проткнули, кого-то утопили. Кому-то отсекли руку. Я даже подозреваю, что и выжил по милости Пена. Он победил меня и скормил мерзопакостной зверюге, а потом просто мысленно достал меня из вонючего крокодильего желудка, как любимую игрушку из комода, и сделал это весьма вовремя, до того, как меня бы переварили. А может, он забыл, что убил меня, я не знаю. Он снова захотел в меня играть, и остров подчинился его желанию: пузырёк с ядом лопнул… Для меня (тут капитан снял свою роскошную шляпу, отложил её на стол и заправил волосы за левое ухо, демонстрируя ожоги от яда) всё было по-настоящему. Для него – нет.

Когда дети играют в игрушки, они могут относиться к ним бережно, если это любимые фигурки, а могут растаптывать их, калечить, ломать, пересаживать им головы и другие части тела, выкидывать или забывать навсегда. Помнишь, были у меня в команде старикашка по имени Чейз, с козлиными ногами, и ещё один тип, Макаронер, с руками наоборот? Сомневаюсь, что такими их задумала природа. Вот, что дети делают со своими игрушками. Но игрушки – это просто игрушки. Они не убивают детей.

А что касается тех несчастных малышей… я думаю, про них просто забыли и не вспомнили вовремя, как про меня. Наверное, новой команде Пен, как обычно, объявит, что это такая игра, что деток убили пираты и они как-бы умерли, и что надо их как-бы закопать. Насколько мне известно, такая схема действует, если кто-то падает с дерева и ломает шею, или погибает от нападения хищника, или ещё как-то случайно лишается жизни, – вздохнул капитан.

Венди слушала рассказ Крюка и приходила всё в больший и больший ужас. Она вспомнила, как Майкл много раз падал с неба и мог разбиться, а Питер воспринимал всё это как игру. Да и Майкл, если честно, тоже, ведь он был ещё слишком мал. Вспомнила, как они питались то взаправду, то понарошку, и для Питера это не имело совершенно никакой разницы.

– Но я убивал людей, – сказал вдруг Крюк, – по-настоящему убивал. Много.

Некоторое время они так и сидели, Венди на стуле в апатии, а Крюк перед ней, виноватый и озабоченный её состоянием.

– Венди?

– Да.

– Нужно принять ванну.

– Ладно.

Девушка встала. Капитан поставил ширму у потухшей жаровни, и она спокойно зашла за неё, стянула с себя грязную блузку, кинула её поверх перегородки и погрузилась в воду с головой. Капитан подцепил свою блузу крюком, изо всех сил мечтая, чтобы Венди делала все те же самые действия, но в другом душевном состоянии, и печально отошёл к шкафу. Там он выбрал для леди свежую блузу, цвета тёмной морской волны, и повесил её на ширму вместо белой, думая о том, что уже послезавтра купит Венди все платья в мире, лишь бы только она снова хоть немного повеселела.

Капитан с привычным «щёлк!» открутил свой крюк и положил на стол. Его красный сюртук с жилетом и бриджами отправились на пол в коридор вместе с блузой, в которую была одета Венди, а промокшие сапоги он откинул в сторону зеркала. Крюк нашарил в шкафу со скрипящей дверкой какие-то старые свободные шаровары, небрежно напялил их, заправляя внутрь рубаху с жабо. Собираясь, было, не цеплять крюк обратно, капитан быстро опомнился: Пен на острове! Если атакует, необходимо быть во всеоружии, – и смертельное лезвие снова щёлкнуло на его правой руке. Не придумав ничего получше, капитан подошёл к ширме, за которой слышались лёгкие всплески, теребящие воображение, и, отвернувшись (ведь, чтобы заглянуть за ширму ему всего-то надо было чуть-чуть приподняться на пальцы), передвинул её, загибая вправо. Всплески в это время утихли, что было, вне всякого сомнения, хорошим знаком: значит, маленькая мисс реагирует на происходящее. Ширма, надёжно теперь отделяющая уединение Венди от клавесина, была оставлена в покое.

Фа-а?.. – нарушила тишину осторожная звонкая нотка.

За ширмой возобновилось небольшое плескающееся движение, и к застенчивой «фа» присоединились подружки из близлежащих октав, а вскоре добавилась и легкая, нежная мелодия в скрипичном ключе, незамысловатая, подходящая для одного пальца. Крюк замечтался и не заметил, как Венди вышла и села позади него на полу, завернувшись в блузу и облокачиваясь лопатками на ширму. Водные процедуры вернули девушку к реальности, хотя она несла теперь у себя на плечах неподъёмное травмирующее знание, от которого вряд ли смогла бы когда-нибудь избавиться. Стараясь отвлечься, Венди вытащила руку, которую держал в плену крепкий металлический манжет из подзорной трубы, и попробовала пошевелить пальцами. Сквозь ноющую боль ей откликнулся каждый пальчик по очереди, а также локтевой сустав, который стал способен осилить уже гораздо больший угол сгиба. Жгутик, неприятно натиравший шею уже несколько лун (Венди краем сознания заметила, что стала считать дни в лунах, но эта мысль сразу же от неё ускользнула), она с большим облегчением сняла, но рука в разогнутом состоянии стрельнула, и девушка негромко заскулила.

Ласкаемые изящными фалангами октавы басового ключа умолкли, и капитан обернулся через плечо, не прекращая исполнять партию для одного пальца. Венди безучастно показала ему свои достижения в подвижности.

Соль. Ля-я… – подытожил капитан. Он протянул девушке кисть (а не крюк, и сделал это умышленно), помогая встать, и предложил подремать, занять себя книгой или, если ничего не получится, просто полежать. Ширма вернулась на место круглосуточного бдения приватности капитанской каюты, а Крюк растопил свою личную жаровню и отправился за стол: сначала он перебрал и строго классифицировал весь свежий сбор по разным скляночкам и мешочкам, плотно набив ими кладовую, потом отыскал железную бадью, и вышел, чтобы набрать солёной воды. Солнце над Нетландией катилось к горизонту, окрашивая небо в багряные и малиново-золотые оттенки, пираты на острове, которых можно было невооружённым глазом рассмотреть с корабля, ещё суетились по капитанским поручениям в меркантильном порыве услужить Крюку и превысить его ожидания перед долгожданным путешествием в порт, чтобы там он отпустил их веселиться и развлекаться на подольше. Одна шлюпка, едва не утопающая от тяжести собранного урожая и ромовых бочек, как раз подходила к кораблю, и капитан свистнул моряку, запуская в него своей бадьёй.