Он заглянул в светящееся окно. Дернул ручку двери – закрыто. Постучал. Еще раз дернул. Неужели старый черт так упился, что заснул?

К счастью, внутри что-то скрипнуло и зашевелилось. «Иду-г, иду-г», – послышался пьяно-икающий голос Мукло.

Старикан дошаркал до двери и стал возиться с замком. Ковырялся долго, целую вечность. Петя успел сплюнуть, рыгнуть (шоколад непросто умащивался на пельменях) и даже витиевато пукнуть. А Мукло все боролся с замком, звякая железной связкой ключей.

Наконец отпер.

– Сделай нормальный магнитный замок. Прошлый век же!

Зайцев раздраженно вошел и закрыл дверь, повернул щеколду.

– Петруха, – расплылся в улыбке Арсений Сергеевич. – Я думал… иг…ты уже не придешь.

– Арсений Сергеевич, что с тобой? Куда так налакался?

Старик хотел что-то ответить, но лишь вяло махнул рукой.

– Пойдем лучше выпьем, Петенька.

– А не хватит тебе?

– Идем-идем, – подтолкнул Мукло.

Они вошли в его кабинет. Пока Арсений Сергеевич разливал водку, Петя подошел к окну и надернул внахлест одну штору на другую. Оглянулся – на столе его ждал почти полный стакан.

– С ума сошел. Хочешь, чтоб я тоже заикал?

– Так штрафная, – осклабился регистратор студенческих душ.

Морщась, Петя опустошил стаканяку и выставил на стол банку с грибами. Но закусывать не стал. Был сыт по горло.

Мукло жадно полез в грибы сальными пальцами. Перебаламутил весь рассол, зачерпнул горстку опят. С чудовищным сербаньем, слюнисто их заглотил и зачавкал. Петя посмотрел на него с омерзением.

– Думаешь, почему я так пью? – спросил Мукло, выхватывая из банки новую порцию грибков.

Петя подумал, что сейчас начнется обычная бодяга – про душу, про Россию-матушку. Но нет. Вместо пафосных завихрений Мукло вдруг заговорил про свою встречу с Солодовниковым, про какого-то депутата Баева.

– Ты представляешь, он мне-е-е-е-е, ветера-а-ану труд-а-а, заявляет: в асфальт, говорит, закатаю, если не найдешь мне этого студента, – застучал кулаком Мукло.

– Что за студент?

– Илья какой-то из общаги на Жуковского.

– А фамилия?

– Да черт ее знает, на «эм» что-то. Не помню, Петюша.

– А Баеву какое дело до этого студента?

– Откуда я знаю! Представляешь, хамло какое. Найди студента, говорит, и воняй себе дальше… Депутат вшивый! Пацан. Да я таких в советское время…

Мукло в возбуждении встал. И резко откинулся на стул, отключенный быстрым тычком в горло.

Склонившись над ним, Зайцев повторно вжал палец в трахею Арсения Сергеевича, придержал трепыхающееся тело. Контрольно посчитал до ста. Отпустил.

Старик опал на спинку стула. Петя внимательно всмотрелся в его посеревшее лицо. Проверил пульс. Вернее, его отсутствие. Легонько подтолкнул Мукло к столу – тот мешком обвалился рядом с недопитым стаканом. Словно уснул.

Убийца оглядел комнату. Банку с грибами старательно обтер. Тщательно вытер свой «пальчик» на горле старика и везде, где он мог касаться. А стакан, из которого пил сам, сунул в рюкзак. Пользуясь носовым платком, погасил везде свет, открыл дверь на улицу. И отшатнулся от накатившей на него приторной волны:

– Мукленыш, вот и я! Как и договаривались!..

В лицо Пете пахнуло, даже бахнуло косметикой, мятной жвачкой, лавандово-розмариновыми отдушками. Оглушило захлебистым щебетом.

Он отступил во мрак отдела регистраций. На него с удвоенной силой обрушилась деваха с лоснящимся лицом и помадными губами, которые глянцево плескались в темноте.

– Мукленыш, миленький, – захихикала она, обвивая его шею.

И замерла, осознав свою ошибку. Хотела выскользнуть, но поздно, Зайцев втащил ее внутрь. Подавил зачаток крика, зажав глянцевый рот. И тут же совершил еще одну инъекцию смерти – пальцем в горло.

Девушка дернулась несколько раз, как рыба, попавшая на крючок. Повисла безжизненно. Он опустил ее, в темноте слившуюся с полом. Блестело только лицо с кривым провалом рта.

Горючая тоска задушила его, душителя. «Зачем ты пришла? Какой черт принес тебя в это время?» Бедная дурочка, связалась с таким ничтожеством.

Это ты виноват, Мукло. Пьяный идиот, маразматик. Почему не предупредил, что ждешь девку?

Переступив через ее тело, Зайцев пошел прочь. Долго шагал к реке, навстречу холодному, отрывистому ветру. На ходу набрал номер проректора МУГР Солодовникова.

Тот, конечно же, не спал.

– Старик? – спросил без всяких приветствий.

– Готов, – ответил Петя.

– Все чисто?

– Возникли непредвиденные обстоятельства.

– При встрече, – сказал Солодовников и отключился.

Отдел полиции пребывал в пришибленном состоянии. Патрульные, участковые, опера, канцелярский планктон, все ходили словно контуженные.

Даже Затворов ни на кого не орал. Сидел у себя в наглухо запертом кабинете. Очевидно, бухал.

Шутка ли: ночью дежурному Воловику зверски размозжили голову. Сигнализация отключена, дверь нараспашку.

Видеозапись, которая велась в дежурке, ничего не дала. На ней была видна лишь метнувшаяся тень, после чего камера колыхнулась и перестала работать.

Особую зловещесть происшествию придавало то, что по всему отделу носилась летучая мышь, вопя и посвистывая. Лейтенант Булкин хотел ее пристрелить, но уборщица тетя Клава не дала. Отпихнула Булкина и выгнала животинку с помощью веника и тряпки.

Загадочное появление бестии породило дикие предположения. Кто-то из дознавателей на полном серьезе выдвинул версию, будто это она убила несчастного Воловика. Майор Челебадзе вспомнил историю, как его двоюродного брата из Кутаиси укусила летучая мышь, и тот едва не зачах. Все стали наперебой рассказывать детские страшилки про вампиров.

Но в ходе предварительного осмотра установили, что Воловика убили диким ударом в голову. Никакая летучая мышь на такое не способна.

Далее выяснили, что тварь влетела в распахнутое окно кабинета Суставина и Пантелеева, где разбила лампу и нагадила. Замок в их кабинете оказался аккуратно выломан. Именно так, не выбит, а выдавлен.

Проверив свой стол, Пантелеев присвистнул: кто-то приложился к его коньяку. А Суставин обнаружил, что в сейфе несколько документов безобразно измяты и изгвазданы. На полу валялась старая газета «Полицейские будни» с его старой фотографией.

Для прояснения картины позвали майора Росянкина. Тот путано заговорил про какого-то посетителя, которого он тут вчера сторожил. И вдруг брякнул, что у него нашли уголовное дело убитой студентки.

– Ваше дело, – многозначительно прибавил Росянкин.

Суставин и Пантелеев переглянулись: бред какой-то.

– А где оно?

– У Челебадзе.

Суставин с Пантелеевым метнулись к грузину. Уже через минуту они сжимали дело № 182, родное, целехонькое. Передавали его бережно друг другу, как новорожденного, листали, не веря своему счастью.

Опомнившись, они накинулись на Челебадзе: как оно у тебя оказалось? Откуда?

Челебадзе рассказал, как допрашивал свидетеля убийства на Алтуфьевском рынке. Убили некоего Гасана Ибрагимова, дважды судимого, кличка Бур. Свидетель – Рич Иванов, помощник директора рынка.

– Да вот показания, можете сами убедиться. Я хотел его отпустить, но тут позвонили наши дознаватели и сообщили, что на рынке в столе у этого Рича нашлась папка с вашим делом. Мне это показалось подозрительным. Ну, я и отправил этого чувачка к вам в кабинет. Тебя с Пантелеем не было, я попросил Поросянкина присмотреть за ним.

– И где этот Рич Иванов?

– Так у Поросяныча спросите.

Они помчались обратно к Росянкину. Тот испуганно замямлил, что запер свидетеля убийства в их кабинете.

– А дальше что?

– Я его, наверное, здесь забыл.

– То есть как?

– Меня на учения по гражданской обороне вызвали. А потом все из головы вылетело, вчера новый сезон «Упыря» начался, – пробубнил Росянкин.

Скрипнув зубами, Суставин рванул в отдел пропусков. Пропуск на имя Рича Иванова был выписан накануне в 15:17. Но сдан не был.