— Спасибо, — шепнул, стыдясь своей искренности. — Просто… спасибо тебе.

Альда приобняла его в ответ и отступила назад. Она широко улыбалась и глаза у неё сияли ласково, как озеро в тёплый солнечный день.

— Всегда пожалуйста.

— И, если хочешь, приходи ещё в гости, — Квай-Гон спрятал руки в карманы своих джедайских роб. Правду говорил ему когда-то Мастер, что возраст в дружбе не имеет никакого значения.

— Обязательно!

И они разошлись. Альда — в сторону их с Мастером покоев. А Квай-Гон, в первый раз за долгое время, в общепит, надеясь найти там за завтраком старых друзей.

Туман в голове перестал ему казаться всесильным ещё несколько ночей назад… Но теперь Квай-Гон точно знал, что однажды он его победит.

Комментарий к 2.

В тексте были цитаты из следующих песен:

Помни Имя Своё — “Оленье солнце”

Flëur — “Колыбельная для солнца”

Flëur — “Кто-то”

Вроде как и не очень нужное продолжение, но мне было надо, так что, вот :3

========== 3. ==========

Комментарий к 3.

Осторожно, пре-гет. Его не звали, он сам пришёл.

Контроль над жизнью в целом — это иллюзия; тем не менее, контроль над собственной жизнью возможен, пусть и не абсолютен — к такому выводу пришла Альда за годы своего существования в одной далёкой-далёкой галактике. Итак: Ксанатос перешёл на Тёмную сторону, Галидраан не случился, Квай-Гон не впал в отчаяние, окончательно добившее его джедайский «род». Иногда солнечными вечерами из окна, выходящего в Сад, доносился звонкий, как колокольчик, смех маленького Оби-Вана — и Альда в те дни не находила себе покоя, бесконечно меряя шагами свою квартиру, как неприкаянная. Время текло то медленно, то быстро, начинались и заканчивались абзацы, и вот-вот должна была начаться новая глава.

Казалось, всё очень просто. Два выбора: довериться Силе или взять дело в свои руки. Квай-Гон был нужен Оби-Вану по многим причинам, но, в частности, если гибели Ордена не миновать — из джедаев Храма только Джинн мог, находясь в Силе, найти способ вернуться призраком к своему ученику в самый тёмный час и помочь ему. Квай-Гон вообще был непонятым гением для обычных рыцарей и магистров, его связь с Живой Силой являлась настолько уникальной, что подарила ему особую перспективу мировосприятия, которой восхищался сам Йода. И ему действительно не помешал бы ученик, которого можно по-отцовски любить, который и сам — маленькая чистая детская любовь к родителю.

Иногда Альда думала, что, может, касательно Оби-Вана ей не нужно стараться что-то радикально менять, в том числе потому что… А что, если Мелида/Даан был ему нужен, как опыт, чтобы стать самым успешным генералом Республиканской Армии? В каноне он ведь был единственным, кто служил до этого, пусть и, фактически, в «крестовом походе детей». Альда уже лишила его возможности юношеской влюблённости в Сатин Крайз, потому что отца девочки охраняли Настоящие Мандалорцы, да и сам Джанго, пусть и не сразу, но надёжно и крепко подружился с графом. И с Мастером Яном. Последнее продолжало ломать парадигмы Альды каждый раз, когда она видела, как эти двое друг с другом общаются или тренируются. Джанго был когда вспыльчив, когда холоден, очень упрям, а ещё норовил лезть на рожон — Мастера это, почему-то, умиляло, хотя виду он не подавал. Почти. В общем, одним сыном у Яна Дуку стало больше. Альда и сама, как ни странно, подружилась с Джанго; он как-то почувствовал в ней хорошо скрытые пост-советские «пацанские понятия», и поскольку Фетт сам был сплошным ходячим «пацанским понятием», общий язык они нашли быстро. Особенно, когда он узнал, что Альда, если нужно, может корректно разговаривать матом, галантно предлагать Часовым Смерти присесть на бутылку и угрожать им же анальным фистингом. А что поделать? Культурный слой пост-советского пространства широк, глубок, разнообразен и велик. В частности, Джанго оценил песенку «Цыплёнок жареный» и загадку про два стула; причём настолько, что не осталось ни одного Настоящего Мандалорца, который бы их не знал.

Так или иначе, Альда сомневалась по поводу судьбы Оби-Вана. Её к мальчику Сила навязчиво не тянула, на ухо ничего не шептала. Ганор кусала локти, ногти и не находила себе места от нервов.

И ещё… фактором была любопытная вещь, которую никак нельзя было предсказать или предугадать. Контроль над собственной жизнью возможен, пусть и не абсолютен.

Она никак не планировала любовь.

И ведь, логически, можно было бы задержать взгляд на ком угодно — хороших, красивых, благородных, достойных мужчин на свете много… но своего выбора не оказалось. Только выбор Силы: «на, бери, это тебе подарок». И всё, ничего не поделаешь. Не вырвешь с корнем, не отложишь на потом, не уничтожишь. Вот ты знала человека, как вымышленного персонажа, а он живой, и он намного лучше фантазии франшизы. И было бы легче отпустить, если бы он был с кем-то, было бы легче пожелать ему счастья и перевернуть страницу дрожащими пальцами, но нет, всё пошло не по плану, он не полюбил того, кого должен был, и пустующее рядом с ним место так сладко манило, что приходилось себя строго одёргивать, прятать сердце за семь печатей, плотнее закрывать ментальные щиты, следить за своим поведением, надеяться, что это не любовь, а влюблённость, что она пройдёт, если только подождать. Но годы шли, а она не проходила. Альда привыкла греть себя ей, не обжигаясь, и смирилась с невозможной взаимностью, ведь вряд ли было бы ответное чувство. Двадцать лет — слишком большая разница в возрасте. Особенно, если влюбилась в своего падавана-брата. Особенно, если в Квай-Гона.

И ведь он почему-то тянулся к ней, как деревья к солнцу. И не было никакой Талы рядом с ним, ради которой он бросил в каноне Оби-Вана на Мелида/Даане. Их с Альдой крепкая нежная дружба сложилась сама собой, между нечастыми вылазками в ночной Сад, совместными тренировками, чаепитиями и медитацией, с ним было легко общаться и препираться, ему было не занимать иронии и чувства юмора. Они даже несколько раз летали тандемом на задания. Впрочем, слаженность их совместного боя Альда приписывала к своему владению Соресу с элементами Шии Чо и мандалорского фехтования, чем к какой-то метафизике. Её боевой стиль неплохо сочетался с Атару, только и всего.

Любовь пришла к ней тихими шагами, ненавязчиво и незаметно; осознание напугало, но не отпугнуло от совместного времяпровождения. Ей оставалось несколько лет до звания магистра, так что с самоконтролем и самообладанием всё было в порядке, и Квай-Гон, к счастью, вроде ничего не подозревал.

И хорошо, — думалось. — Только экзистенциального кризиса ему не хватало.

Альда владела собой с самурайским спокойствием, потому что у самурая, как известно, нет цели — только путь. Сердце всё равно пропускало удар каждый раз, когда Квай-Гон с теплом улыбался ей и только ей, или как-то касался — он был человеком физического контакта, и Альда чувствовала себя рядом с ним недоверчивой бездомной кошкой, изголодавшейся по ласке. Ну, кто, кто она, а кто он, гигант мысли? С чего ей такая честь? Какое право она имеет его любить, она, камень, брошенный в спокойное озеро для кругов по воде?

Может, чтобы умереть вместо него на Набу?

— Как там было в «Андрее Рублёве»? — спросила саму себя Альда, складывая журавлика. Прикрыла глаза, и Сила позволила вспомнить дословно. — «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я медь звенящая. Если имею дар пророчества и имею всякие познания и всю веру, так, что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я — ничто. Если отдам я все имение и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, то нет мне в том никакой пользы… Любовь долго терпит, милосердсвует».

Дальше Сила не позволила построчно процитировать, но Альда и так смутно помнила, чем заканчивалась цитата. Фильм, вводящий за руку в экзистенциальный ужас человеческого бытия. Выходишь из него другим человеком. За это она когда-то любила искусство Тарковского.

— Что мне делать? — спросила журавлика, сидящего на ладони.