Сквозь сон, он выучил наизусть песню, начинающуюся со слов «солнце, мне кажется, ты устало светить». Стыдно было признать, как она ему нравилась. Даже больше, чем песня про оленье солнце.

— Кто-то мчался, падая с ног, плыл против течения, ехал на красный, — тихо пел голос, — просто чтобы сказать, что всё будет хорошо, что всё не напрасно… но ошибся дорогой, и не рассчитал траекторий полёта… и мне снова приходится быть для тебя этим «кто-то»…

— Альда, — сквозь сон, силясь пошире приоткрыть глаза, прохрипел Квай-Гон, — оставь это всё. Перестань.

Песня прервалась на полуслове.

— Не перестану, — чуть громче и очень упрямо ответила Альда. — Вот сможешь меня выгнать, и я уйду.

Он слабо и невесело хмыкнул.

— Нечестно, — прохрипел. Собственный голос показался ему презренным и жалким.

— Зато справедливо, — парировала Альда. — Чай будешь?

— Который час?

— Без четверти четыре.

— Буду.

Шелестя робами, тихой и мягкой поступью, она удалилась на кухню. Квай-Гон, не без усилий, наконец поборол своё непослушное тело и сел на диване, осторожно откинув с себя плед.

— Наверное, всё же лучше каф, — подумал вслух. Он не хотел снова провалиться в беспокойный сон.

— Хорошо! Каф, так каф! — отозвалась с кухни Альда. Громко скрипнул шкафчик, петли которого Квай-Гон не так давно собирался смазать.

Пока закипал чайник, он пошёл в ванную. Неприятно осознал, что лицо до неприличия заросло густой бородой. Умылся, почистил зубы и критично осмотрел себя в зеркале.

— Нет, так не пойдёт, — подумал вслух. И на скорую руку довёл бороду до состояния аккуратной бородки, которую носил ранее. Мастер всегда говорил: не можешь следить за ней — не отращивай.

Обратно в гостиную он вышел, чувствуя себя куда приличнее. На диване уже ждала Альда. Только сейчас Квай-Гон, наконец, присмотрелся к ней. Она выросла, что логично. И расцвела в ту красоту, которую ей многие пророчили в детстве, что тоже логично. А вот отсутствие падаванской косички его удивило. Что в таком случае надо говорить? Как ты выросла? Или просто нужно сказать «поздравляю»?

Она качнула головой в сторону термоса, пахнущего кафом, и хлопковой сумки, откуда выглядывали пластиковые чашки и какие-то печенья, которых Квай-Гон не помнил.

— Пойдём в Сад? — предложила, избавляя его от мучительного выбора вежливых реплик. — Там сейчас никого, а я знаю одно очень хорошее толстое раскидистое дерево. Посидим, попьём.

Квай-Гон давно не вылезал наружу через собственное окно, но ему понравилось. Они углубились в темноту Сада. Альда шла впереди с сумкой и термосом наперевес, и огоньки светлячков отливали от её волос благородным золотом. Пахло влажной землёй, росой и пионами. Живая Сила, адептом которой был Квай-Гон, радостно и тихо приветствовала своего блудного сына сонным умиротворением, пачкая его штаны высокой травой, падая листьями в его длинные волосы.

Когда они устроились на высокой ветви потолще, откуда были видны и пруд, и светлячки, и спящие цветы, когда был разлит по чашкам каф с молоком, когда Квай-Гон с удовлетворением выпил треть в уютном молчании, Альда наконец заговорила:

— Извини за регулярное вторжение на твою территорию, — она смотрела куда-то вдаль. — Но я не могла тебя так просто оставить. И Мастер очень волнуется. Он не может пока вернуться в Храм, без него Пацифисты и Настоящие Мандалорцы никогда не договорятся о сотрудничестве, а Фетт доверяет только ему и мне. Так что…

Она неловко пожала плечами.

— Будет нужно, мы с ним поменяемся местами. Ты только намекни чуть заранее, ладно? Всё-таки трое суток полёта.

— Я не настолько беспомощен, — резкость собственного голоса удивила самого Квай-Гона.

— Дело не в этом, — Альда обернулась на него. Пронзительный взгляд голубых глаз, казалось, смотрел в самую душу. Квай-Гон, почувствовав себя нагим, невольно поёжился. — Мы, считай, незнакомы. Я к тому, что если тебе захочется поговорить с Мастером или просто побыть с ним, он будет только рад.

Квай-Гон поджал губы.

— Пока не нужно, — наконец проговорил, отворачиваясь от неё.

— Он тебя любит.

— Я знаю, — тяжёлый вздох. — Просто… не сейчас.

— Ладно, — она пожала плечами.

— И всё? Просто «ладно»? Не будешь меня переубеждать?

— Нет, а зачем? Всё равно поступишь по-своему. А я тебе не мать, не дочь, не Мастер и не падаван, чтобы указывать.

— Но друг, — слабо улыбнулся Квай-Гон.

— Вот поэтому могу только мягко предложить совет со своей стороны, — долгую паузу спустя ответила Альда, — и ничего больше.

Какое-то время молчали.

— Если тебе интересно моё мнение, — снова заговорила она, — то ты ни в чём не виноват. Я предупреждала Ксанатоса много лет назад, когда мы были детьми. Он не послушал. А ты, я знаю, сделал для него всё, что мог. Некоторые просто… не хотят спасения. Может, потому что не видят своих ошибок, своих грехов. Может, потому что ставят себя выше него. А может, потому что понимают, но всё равно не хотят.

— А может, я недостаточно любил его, — в горле предательски зачесалось, и Квай-Гон отхлебнул из чашки.

Альда печально покачала головой:

— Может, он принимал твою любовь как должное, и жаждал другой любви, с лаврами и почестями.

— Может быть. Я думал об этом. Впрочем, что самое ужасное… вряд ли я когда-нибудь перестану его любить.

— Скорее всего, — вместо ложных утешений честный ответ. — Но однажды ты научишься с этим жить. И тебя полюбят, и ты полюбишь.

— Не знаю, — он сардонически улыбнулся сам себе, — есть ли за что.

— Есть, есть, — Альда неловко похлопала его по плечу. — Ты не храпишь, например.

Квай-Гон издал невольный смешок.

— Правда? — спросил; лукавые огоньки заплясали в его глазах. — Что же, это… очень важное качество. А наш старый Мастер? Ну-ка?

— Посапывает, но я тебе этого не говорила, — заговорщическим шёпотом поделилась Альда.

— Сохраню эту тайну даже под пытками, — очень серьёзно ответил Квай-Гон.

— Вот видишь! Есть ведь за что любить. Кстати… дня через два в Храм возвращается Раэль. Раз уж ты стал пободрее, заранее предупреждаю.

— Плохо, — деланно вздохнул Квай-Гон. — Опять пить.

— Могу потом утром опохмелить вас.

— О, нет, ты будешь пить с нами. Не бросай меня с ним. Раэль пьёт, как чёрт, а потом уходит к проституткам. Что печально, меня он утаскивает с собой. Я буду не в настроении пить чай с сутенёрами, пока Раэль бьёт собственные рекорды.

— Я к проституткам не пойду, — категорически заявила Альда. — Мне-то туда зачем?

— Вот и я о том же, — кивнул Квай-Гон и поднял чашку, чтобы пригубить ещё.

— А вообще ты мне напомнил один анекдот. Как-то шёл Штирлиц по лесу и напоролся на сук. — Пауза. — Суки разбежались.

Квай-Гон поперхнулся от собственного смеха и громко закашлялся.

— Кто, — еле выдавил из себя, — кто такой Штирлиц?

— Джедай, полагаю, — беспечно отозвалась Альда, поболтав ногами. — Я его лично не встречала, разумеется. Гениальных масштабов личности человек, знаешь ли. Про него много ходит баек и легенд.

— Ну-ка?

— Ну как же! Например, Штирлиц залез на телеграфный столб и, чтобы не привлекать внимания прохожих, развернул газету.

— Это я, — очень серьёзно ответил Квай-Гон, предательски улыбаясь во все щёки. — Никому не говори, но это всегда работает.

Альда с сомнением на него покосилась.

— Честно, — подмигнул Квай-Гон.

До рассвета он ещё многое успел узнать про загадочного Штирлица; действительно джедай гениальных масштабов личности. За весёлым разговором он даже, сам того не заметив, поел вкусного печенья. А когда термос опустел, рассвело, и цветы открыли свои нежные бутоны.

Когда они вернулись в Храм, стоя в дверях, Квай-Гон вдруг замешкался. Альда тоже остановилась и смерила его удивлённым взглядом.

— Что-то на дереве забыли?

Нет, хотел сказать Квай-Гон, не забыли, но…

А, подумал, к чёрту.

Широкий шаг, раскинуть руки, порывисто обнять.