— Нет, — соврала Альда.

— Кого ты обманываешь, — он криво и сардонически улыбнулся. — Ну кого ты обманываешь?! Знаешь, предвидение отнюдь не моя стезя, но Сила иногда делает странные и жестокие подарки. И хвала ей за это. Ты знаешь, что я почти не успел?! Знаешь, что если бы не моя связь с Живой Силой, тебя пришлось бы хоронить?! Вместо меня! Вместо меня! — последнее он выкрикнул с такой болью, что Альда невольно вздрогнула.

— А я ни о чём не жалею! — вспылила, ощерившись. — Да, я сознательно тебя подменила, ну и что?!

— Ну и дура! — рявкнул Квай-Гон. Альда дёрнулась, как от пощёчины. — Тебе не приходило в голову, что мы могли пойти вместе?!

— Да что ты знаешь, — тихо и зло начала она, — да что ты знаешь о моём выборе!

— Достаточно, чтобы я не мог тебя видеть!

— Ах, вот как, — почти выплюнула она. — Я тебе с этим помогу! Знаешь, я была бы и рада там умереть! Чтобы перестать тебя видеть!

— От чего же?!

— От любви! — выкрикнула она. Квай-Гон замер. Альда продолжила, отдышавшись, — я знаю, я знаю, что разница в возрасте, что мы разделяем одного Мастера, что ты предпочитаешь других женщин, куда более приземлённых!.. Я не выбирала тебя любить, слышишь?! И несла бы в себе тайну до самой смерти! Но знаешь ли ты, как это тяжело?! А как тяжело знать, что твоему любимому суждено погибнуть, вот там, в этом чёртовом реакторе на Набу, от удара ситха?! Знаешь, как это невыносимо?! Я поначалу думала, влюблённость, пройдёт, но не прошло! И знаешь, как легко и сладко дался выбор?!

Квай-Гон стоял, оцепенев, не шевелясь, почти не дыша, глядя на неё вытаращенными глазами.

— Не хочешь меня видеть — хорошо! — запальчиво продолжила Альда. — Я сама себе разобью сердце, если потребуется! Не маленькая, справлюсь! Какая уже теперь разница, — добавила горько, поджимая губы. — Ты жив и однажды будешь счастлив. И я не сожалею ни о чём, ясно?! Ни о чём! Я умирала, зная, что с тобой всё будет хорошо! А большего мне и не нужно! Так что будь счастлив, и… и не пиши мне, и не звони, если у тебя осталось хоть какое-то сочувствие!

Она развернулась и почти наутёк кинулась к своей квартире, глотая слёзы, оставив Квай-Гона стоять неподвижно в коридоре.

Уехать, билась мысль в голове, уехать, уехать! Бежать сейчас же!

Мейс уже дал ей отпуск — быстро зарезервировать корабль. На автопилоте, отточенными движениями, собрать вещи, только самое необходимое. Отписать Мастеру Яну о пункте назначения. Выскользнуть почти бегом, избегая толп, едва дождаться заправки топливом судна.

И только потом, в безопасной изоляции гиперпространства, наконец-то распахнуть душу, уронить лицо в руки и расплакаться, как ребёнок.

У неё было трое суток, чтобы хоть как-то утешиться до приезда на Мандалор. А потом пить — много и неразборчиво. Пытаться жить.

(…)

Джанго Фетт, конечно, поприветствовал её лично. Окинув взглядом с ног до головы, быстро смекнул, что к чему, и, потому что «единожды братан — навсегда братан», сразу организовал всё необходимое для моральной поддержки. Благо, на планете уже стоял вечер, Альде не хотелось бы отвлекать его от важных дел. Ей и так было достаточно паршиво на сердце, а ещё почему-то совестно.

— Я не боюсь любви, я боюсь её невозможности, — призналась Альда, когда они на двоих откупорили третью бутылку вина. К тому моменту над головой уже сияли звёзды, но тёплый воздух столицы ещё не успел до конца остыть. Костёр, окружённый местными камнями для пожарной безопасности, мягко и уютно потрескивал поленьями. В пустынном саду дворца, кроме них двоих и телохранителей поодаль, больше никого не было.

— Пока ты несёшь в себе пламя, — продолжала Альда, уставившись на свой бокал, — что тебе непогода, хаос человеческой жизни, чужие мнения… это всё не имеет никакого значения. Так что даже с невзаимной любовью мне было не так уж плохо. Она меня грела, если я нарочно не обжигала руки в порыве самоистязания. А сейчас, — она устало вздохнула, чувствуя, — а сейчас надо вскрыть семь печатей и вытащить мою маленькую тайну из сердца. Само сердце, конечно, надо самой же и разбить, иначе ничего не получится. Ох, и ведь как не хочется с ней прощаться… с моей маленькой, никому не вредящей, тайной. Как я буду скучать по её теплу, ты бы знал…

— Ты безответно сколько любила? Без малого, десять лет? — не без сочувствия спросил Джанго.

— Что-то вроде того, — Альда шмыгнула носом.

— Тогда не факт, что получится.

— Да чёрт его знает! Разобью, выжгу… а дальше, или на пепелище что-нибудь вырастет, или нет.

— А если не вырастет? — очень серьёзно спросил Джанго.

Альда не без удивления взглянула на него.

— Так у тебя … не выросло?

Сначала казалось, что Фетт не ответит. Но минут через пять, вынырнув из собственных мыслей, он печально покачал головой и сказал коротко:

— Нет.

Потом добавил:

— И чёрт его знает, настоящая ли то была любовь или просто страсть, которой было бы суждено за несколько лет погаснуть. Cuy ogir’olar, — и перевёл, — неважно.

— Почему?

— Хм. Рассуди сама. Я мог бы всю жизнь вот так любить одного человека. И, может, общих детей. Вместо этого я люблю мою нацию, мой народ. Что, по-твоему, полезнее? Что приносит больше плодов?

— Ты нас не сравнивай, — предупредительно поводила она перед ним указательным пальцем. — Но-но-но. У нас с тобой совсем разных категорий масштабы личности. Сильные мира всего или жертвуют чем-то, или как-то расплачиваются за место в истории. У тебя забрали человека, но не добрую душу, и ты стал хорошим лидером своих людей. Джедаи никого за собой не ведут. Мы, так… спасаем утопающих.

Джанго миролюбиво фыркнул:

— Разве нации не могут быть утопающими?

— Не могут, — категорично ответила Альда, уже достаточно пьяная для философских разговоров. — Отдельные индивидуумы, влияющие на нации — да. Кто-то из них потом может, как ты, расправить плечи и повести за собой народ в светлое будущее, а кто-то не может, потому что в их компетенции, как и у нас, оттаскивать от бездны конкретных людей. И ничего с этим не поделать. Выше головы не прыгнешь. Да и на ступень пониже не опуститься, если говорить о … реформаторах, как ты, скажем. Просто есть в вас что-то такое, или эдакое. Вам, так или иначе, суждено изменить мир. Всё зависит от того, как именно вы решите его менять.

— Про нацию не согласен, — возразил он, болтая вино в своём бокале. — Есть такие, которые или надо спасать, как твоих утопающих, или надо … оставлять на самотёк, чтобы гниль саму себя изжила.

— Не думаю, что есть плохие нации, — покачала головой Альда. — Плохие доктрины — о, да. Но они приходят и уходят, к счастью, и наибольшая часть народа меняется в соответствии с повесткой дня. Далеко не всем дано собственное мнение, не говоря уже о критическом мышлении. Масса, как стадо овец, послушно следует туда, куда её ведут. Я тебе больше скажу, процентное количество этой массы приблизительно одинаковое в каком угодно народе. А собственное мнение, как и критическое мышление, не зависит напрямую от начитанности и образования — я встречала безграмотных фермеров, которые видели, чувствовали, понимали и мыслили намного лучше многих академиков, аристократов и, так называемых, интеллигентов… Доступное образование — инструмент огранки. Так что, если родился хотя бы полудрагоценным камнем, им и будешь. Родился алмазом, станешь бриллиантом, если захочешь. Вышел на свет известняком или чем-то таким… Ну, ты понял. Не смотри на меня так, все мы, и каждый в отдельности, этому миру как-то полезны. Как деревья и цветы. Но и коэффициент полезности… да, в большей степени зависит от нас. Но в чём-то нет … потому что мы — разные. Не по крови и расе, а по жизненном пути, по духу и силе духа. Так вот ты — алмаз, ставший бриллиантом. Мой учитель из той же породы. А я… нет.

Альда не стала говорить, что некоторые бриллианты приносят как удачу, если они новые и светлые, если их носили добрые люди, так и большие беды, если их первые хозяева выбрали тёмный путь. Лидеру мандалорцев это было знать ни к чему. Тропами отчаяния уже не было суждено идти ни ему, ни Мастеру.