Пыли здесь было немеряно! Она покрывала толстым слоем ржавый велосипед, люльку от мотоцикла и старый письменный стол.

Несколько табуреток, крепких с виду, я вытащила к крыльцу. Пусть проветрятся, возьму в дом. Пригодятся.

Потом снова вернулась к одежде. Поцыкала, повздыхала и засунула обратно в мешки.

Почему все это хранилось и для чего – мне было непонятно. Даже если списать на сентиментальность, выходило слишком странно. К чему хранить устаревшие вещи, которые сейчас никто не носит? Мужские рубашки с вышивкой, сарафаны, длинные и в пол. Были среди них относительно современные в мелкий цветочек какие носили в семидесятые. А были и такие, что я всерьез задумалась, не пела ли тетя Света в молодости в каком-нибудь русском народном хоре. Рассказывала она о таком? Вроде нет.

Вот для выступлений наряды весьма подходили – ярких цветов, с вышивкой и жемчужинками. Платки цветастые, темные и красные, с мелкими и крупными цветами.

Даже кокошников обнаружилось два.

В двух стоявших в углу мешках я, наконец, обнаружила обувь. Она тоже была женской и мужской. Лапти, сандалии, кожаные сапоги. Красные.

Я повертела их в руках и подумала, может, в поселке Радуга когда-то проходили съемки? Вот и остался реквизит. Выкинуть – жалко, все таки денег стоит и качество хорошее, а носить негде?

Да, это объяснение выглядело самым разумным.

А что, раньше часто киношники выезжали в поля и деревни, чтобы снимать крестьянскую жизнь «с натуры».

– И всё-таки, почему нет резиновых сапог? – я устало обвела взглядом сарай, – Целый вечер зазря провозилась, – и облокотилась о комод с инструментами, – Макароны варить не буду, сил нет. Сделаю бутерброд с чаем.

– И мне! – вдруг сказал кто-то.

Боже, как я испугалась! Чуть богу душу не отдала! Дернулась так, что ударилась копчиком о деревяшку. До звездочек в глазах.

Кричать не стала. Не смогла. В горле образовался ком, и я замерла в испуге. Уставилась в дальний угол сарая, из которого доносился голос, и осипшим голосом спросила:

– Кто… здесь?

– Я! – хихикнул кто-то.

Меня прошиб пот. Значит, хулиган, который лазит по моим вещам – здесь?

Но…где? Если только за пальто спрятался, что висят на крючках в углу.

А я даже не успела разобрать толком тот угол! Ну висит что-то типа шинели, или зимнего пальто. Еще фартуки, какие строители раньше носили, и еще какие-то тряпки. Сапог под ними видно не было, ну я и не трогала ту одежду.

А теперь, выходило, что зря?!

– Кто это «я»? – медленно пятясь задом к выходу, я нервно осматривала сарай, ожидая нападения, – Кто «здесь»? А ну, выходи!

– А ну выходи, – перекликнулся со мной голос, только уже с улицы, позади меня, – Выходи!

– А-а-а! – заорала я и бросилась к комоду.

Раз меня обвели вокруг пальца, и собираются напасть со спины, я буду защищаться! Ящик комода я выдернула полностью, со свистом. Он грохнулся мне под ноги, рассыпая свое содержимое.

А я вооружилась отверткой. Выкинула ее перед собой и, держа на вытянутой руке, медленно пошла на выход.

– Кто… здесь? – громко спросила я, приказывая себе не пугаться.

Кто-то шутит надо мной. Издевается. Нет ничего странного и сверхъестественного, что сначала голос раздавался из глубины сарая, а потом переместился на улицу. Такое бывает. Просто я сейчас в состоянии аффекта не могу понять, почему.

– Это я, – спокойно ответил голос и на пороге появилась фигура Медведева, – Мне сказали, ты искала меня.

– О, черт! – выругалась я, перехватила отвертку и как тореадор понеслась в сторону мужчины, – Ну ты и козел!

– Что-о-о?! – взревел тот, впрочем, не двигаясь с места, – Совсем спятила?

Он ловко перехватил мою руку с отверткой и отвел назад. Завернул за спину, так, что я вскрикнула от боли, и вплотную подтянул к себе:

– Проси прощения, мерзавка.

– Пошел на фиг!

– Проси прощения за свои слова! – выругался он и сильнее сжал мою руку, – Или я тебе покажу, кто из нас козел!

Как же он был силен! Мне было очень больно. Я почувствовала, что еще секунда, и моя рука навсегда отвалится. Он оторвет ее!

Но просить прощения после адских шуток? После издевательства и подлости? Не-ет. Не дождется. Пусть он хоть всю меня скрутит, а унижаться я перед ним не буду.

Скорее, наоборот. До конца буду терпеть и ненавидеть его.

Пришел в мой дом, еще и руки распускает?!

Я была так рассержена, аж до слез, до трясучки, до нервного срыва, что в ответ выплюнула:

– Сгори в аду, Медведев! Сгори!

Что-то произошло. Что-то случилось, только я сама не поняла, что именно. Мужчина резко отпустил меня и, вытаращив глаза, испуганно уставился мне за спину.

Я едва удержалась на ногах!

А потом он сжал зубы и выругался:

– Ведьма! Поганая ведьма! Не приходи больше…

– Иди к черту, Медведев! – я пихнула его ногой, потому что рука не двигалась. Жаль, получилось лишь легонько ударить его по колену, – Сам не подходи ко мне. Видеть тебя не хочу больше!

Я думала, что мы всё выяснили. Обменялись оскорблениями, и прояснили свою позицию. Но Медведев сказал:

– Проклятая невеста! – и, пятясь задом, стал медленно отступать к калитке, – К Мирону не подходи. Не нужна ему такая.

– Не твое дело! – мне хотелось плеваться в его сторону. Гнать поганой метлой, чтобы пятки сверкали, – С кем хочу, с тем и дружу. Не твое дело!

– Ну-ну! – недобро усмехнулся он, – Это мы еще посмотрим.

И скрылся за калиткой.

Ругаясь и матерясь вслух –а что, держать лицо было не перед кем, я вернулась в дом. Помассировала руку, осмотрела ее. Синяки наливались знатные. Полезла в косметичку с лекарствами. Вытащила мазь, смазала синяки, пожалела, что не купила ничего спиртного. Взглянула на часы – было без четверти девять. Магазин все равно не работал.

Есть не хотелось. Спать – тоже. Я побродила по комнате, послушала музыку, что закачала в телефон. Всё было не то. Даже любимый рок слабенько отражал раздрай, что царил у меня в душе.

Потом попыталась позвонить маме. Сигнал ловил плохо, гудки то проходили, то обрывались. Трубку она не брала, может, гуляла, или была в магазине.

Вот в городе в девять вечера жизнь только начинается.

А здесь же – заканчивается.

Зашла в месседжер. Посмотрела, что утреннее сообщение вроде бы отправилось, а вот ответа не было. Ладно, если и маме не до меня, то сегодня точно не мой день.

Плюнула на все, выпила два стакана молока, и легла спать. Застелила кровать быстро. Хорошо, что постельное белье лежало чистое и выглаженное внутри дивана, вместе с одеялом и подушкой.

Как будто кто-то заботливый специально приготовил его для меня.

Меня разбудил Мирон. Я проспала будильник – в упор не слышала свою любимую развеселую мелодию с увесистыми басами и электрогитарным соло.

Вернулась в бренный мир только после того, как непрерывный стук из сна, раздражающий и навязчивый, вылился в дребезжание окна.

Мирон даже покрикивал время от времени:

– Да-ри-на! Вставай!.. Да-ри-на!

Очухавшись, я вскочила на ноги и рванула к окну. Увидела переминающегося с ноги на ногу парня и смутилась. Подтянула вверх бретельку ночнушки и открыла форточку.

– Прости, я совсем проспала, – я обернулась и поглядела на часы, – уже пять минут десятого… Мне очень стыдно!

– Я так и понял, что ты проспишь! – весело ответил Мирон и скосил глаза, – Прекрасно выглядишь. Если хочешь, можем пойти в самую жару. В обед. Сегодня как раз обещают тридцать пять.

Я покраснела.

– Дай мне десять минут, и я буду готова.

– А что буду я делать в эти десять минут? – голубые глаза смотрели весело и задорно, так что я с улыбкой подыграла: – Кушать конфеты? Чай предложить не могу, его кипятить надо. Есть еще сыр и колбаса…

– Ограничусь конфетами, – Мирон в одну секунду взобрался на крылечко, – Откроешь?

Собиралась я со скоростью света. Впустила гостя, высыпала в глубокую тарелку все имеющиеся конфеты и пододвинула к нему. Графина под воду так и не нашлось, так что на стол я торжественно водрузила чугунный котелок, в котором вчера мы кипятили воду.