У меня было такое голодное «хобби». Уже говорил, что на печке, где мы спали, было маленькое оконце, в кирпич. Обычно оно было заткнуто подушкой. Когда немцев не было, я вынимал подушку и делал обзор их комнаты. Сверху было хорошо все видно – и лежащую на тумбочке губную гармошку Пауля. Наверное, страстное желание поиграть на ней, да хоть бы подержать в руках, сделало из меня сперва балалаечника, потом гармониста и баяниста. А тогда, я вожделенно ласкал её глазами и любовался на расстоянии. Было у них в разных местах много всевозможных консервов. Особенно в овальных банках, рыбные, судя по этикеткам, я таких никогда не видел. У них все было как-то упаковано – и печенье, и хлеб, и кофе. Постепенно я осмелел и, наклонив предварительно голову, просовывал её сквозь узкую стенку. Так было больше видно, главное ближе…Я находился в раздвоенном положении – голова в комнате немцев, а туловище – на печке. И вот в таком положении и застал меня однажды Людвиг, не знаю, то ли они раньше вернулись с работы, то ли я увлекся, но он меня поймал. Мне бы надо было опять наклонить голову и вынуть её из окошка, вместо этого я дергался как заяц в петле и плакал. Прекрасно понимая мое положение, Людвиг встал на койку и начал меня щипать, щелкать по носу, орать и т. д. Я не мог это больше терпеть и – …выдернул-таки голову из окна-капкана, сняв при этом с подбородка все то, что его покрывало и упал со страшным криком на печку. Хорошо, что бабушка была на кухне. Увидев голую кость на моем подбородке и льющуюся с него кровь, она подставила стакан, дала выпить мне то, что в него набежало, промыла все содой и подвязала. Шрам через всю бороду так и ношу до сих пор, как память о тех квартирантах и моей беспечности.
Вообще, старший из немцев, Людвиг, был все время не равнодушен ко мне, может у него были свои дети дома, но он был неравнодушен исключительно со стороны садистской. Особенно, когда был пьяный. Он, я уже говорил – и так был черт без грима, а если еще сделает «рога» из своих рыжих волос и начнет меня гонять по кухне, отсекая от входа на печку, куда я мог бы спрятаться, и попутно по-немецки орать – выдержать было невозможно. Спасало то, что кто-нибудь из его коллег заходил и пытка прекращалась. Так было довольно часто, пока чуть не закончилось трагически.
В один из субботних дней, когда немцы были на охоте, бабушка выпустила меня погулять во двор, а сама что-то делала в сарае. Часового днем не было. Автомобиль Людвига стоял у дома. Я увидел – возле машины валяется что-то желтое, с проводками. Поднял. Откуда мне было знать, что это разбитая электрическая лампочка от автомобиля. До того времени, я никаких электрических ламп не видел. Кто-то, видимо, из чужих ребят, разбил на машине Людвига обе фары, а я подобрал выпавшую лампочку и взял с собой на печку, как игрушку. До того времени ни о каких игрушках я не имел понятия….
Немцы вернулись с охоты и Людвиг, как хозяин, первым увидел, побитые фары. Он вбежал на кухню, увидел, что я играюсь лампочкой, что-то страшно заорал и сделал то, что и делали везде фашистские оккупанты в подобных случаях – вытащил пистолет и выстрелил в меня, трижды. Я с перепугу забился в угол между вытяжной трубой от печки и грубой от плиты, а он стрелял, стоя на полу. Стрелял, с каждым выстрелом забирая вправо…ко мне. Я до сих пор помню этот ужасный грохот и торчащий ствол пистолета, изрыгающий смерть. Конечно, немец достал бы меня, если бы поднялся даже на первую ступеньку по пути на печку. Но в это время стрельбу услышала бабушка; она влетела на кухню, увидела, что в меня стреляют, обхватила стрелка за ноги, кричала, просила, Людвиг свирепо её отталкивал ногой и, скорее всего, выстрелил бы и в неё, но вбежавший молодой Пауль, выбил пистолет из его руки и увел в свою комнату.
Бабушка бросилась на печку, ко мне, схватила, ощупала – целый! Больше я ничего про тот день не помню. А потом оказалось, что у меня отняло речь и слух. О врачах в то время речи не шло. Меня долгое время водили по разным «бабкам», постепенно слух восстановился, а с речью у меня проблемы были долгие годы, я сперва – сильно заикался, а позже – не мог выговорить многие слова, что всегда создавало большие проблемы. Пока найдешь нужное слово для замены – разволнуешься, сбиваешься. В общем, лучше никому такое не знать. Лет двадцать моей жизни – речь была моей основной проблемой. Многого в жизни лишил меня тогда тот фашист и только постоянными многолетними тренировками, я сумел все-таки научиться говорить нормально и даже много лет читал лекции в разных ВУЗах, о чем даже не мог мечтать в молодости.
На второй день после той стрельбы, Пауль, пришел к нам на кухню, бабушка показала, каким они меня сделали, на что он сказал – Мол, Людвиг думал, что это он побил фары и поэтому начал стрелять. Что нам было до его оправданий! Он свое все показал в натуре.
Был еще один момент, который я помню. Начало весны 1944 года. Наша семья работала на огороде. Лопаты не было, а копать надо. Бабушка ковыряла землю вилами, дяди мои – заостренными палками. Пришел на огород один из квартирантов – Карл, с лопатой в руках, шикарная такая, саперная, но не маленькая, а нормальная по размеру лопата, с таким красивым точеным набалдашником на ручке. Предлагает купить! За 40 марок! Откуда у нас те марки. А через несколько дней, на рассвете, начался невообразимый грохот. В маленьком окошке на печке, сплошным заревом и отдельным мельканием отражалась канонада. Наши войска, через наши головы вели обстрел немецких позиций на правом берегу Днестра. Огненными полосами били «катюши», громко бухали пушки. Стоял непрерывный гул и грохот. С рассветом – все стихло. Мы вышли во двор – машины Людвига нет, зашли в дом …и квартирантов – тоже нет. А в углу комнаты – стоит та самая лопата, которую хотел нам продать Карл! Ту лопату мы эксплуатировали лет пятнадцать после войны. Качественный был инструмент. Кроме лопаты, немцы бросили за ненадобностью полный вещевой мешок с оккупационными марками. Там их было много. Бабушка вместе с нами, уже попозже, обклеила ими вместо обоев стены в одной комнате. Три дня мы их расклеивали, получилось даже красиво, потом кто-то из соседей донес, пришел уполномоченный с отдела НКВД, посмотрел и увез бабушку в район, на молдавскую часть. Там два дня её продержали, потом отпустили, обязав соскрести со стен фашистские дензнаки, что мы опять вместе и сделали, проклиная…и тех и этих, честно говоря. Но это было уже позже, когда пришли наши.
Как-то незаметно исчезли «хозяева»– румыны, они вместе с немцами переправились на правый берег Днестра. Немцы оседлали тянущиеся по правому берегу высоты и готовились к обороне. На левой стороне им закрепиться было не за что. Опять было «безвластие» на русской части. Помню к нам заехало несколько молодых ребят, верхом на лошадях, попросили найти вина. Дяди у кого-то нашли вишневое вино. Ребята были в казачьей форме, но служили у немцев, отступали с ними от самой Кубани. Дяди мои уговаривали их сдаться, но они боялись, что их не простят и расстреляют наши. Видимо было за что. А потом их отряд собрался, и двинулись они в сторону пляжа на русской части Слободзеи, думали вплавь перейти Днестр и соединиться с немцами, которые уже были на правой стороне. Люди рассказывали, что, когда они начали переправляться, подошло два наших танка, пристреляли пулеметами правый берег, и весь уничтоженный конный отряд, унесло течением.
В те же дни, вдруг откуда-то появился наш бывший квартирант, Пауль. Без погон, весь грязный. Он рассказал, что когда их ночью вызвали в свою часть, там объявили о срочной передислокации, куда-то южнее Слободзеи. Машину Людвига чем-то загрузили, а они втроем, на мотоцикле, выехали в сторону Незавертайловки, впереди колонны. Людвиг вел мотоцикл, Карл сидел в коляске, а Пауль – на заднем сидении. Была плохая видимость, возле какого-то села их обстреляли, наверное, русская разведка. Людвиг свернул на дорогу, ведущую через сад. Где-то на повороте, из-за деревьев выскочил русский танк и, как утюгом накрыл мотоцикл. Пауль как-то сумел перед этим спрыгнуть и скатиться в старую траву. Там отлежался до ночи, прятался в каких-то старых сараях и вот пришел к нам. На уговоры дядей – пойти и сдаться – отказался, поел печеной картошки и ушел к Днестру, на правом берегу которого были немцы…
